Змея и яйцо

Пауль Уайт

Дауди пишет пальцем по земле: 1+1 = 2; 2 * 2 = 4. „Это мы знаем, - говорят стоящие вокруг него.

- Дважды два всегда четыре". „Точно, - говорит Дауди, - от этого никуда не денешься - дважды два всегда четыре". Все смеются, а Дауди продолжает: „Я расскажу вам одну историю с таким же неизбежным концом, как и ответ в приведённом примере. Слушайте внимательно".

Нцока, отец змеиного семейства, относился к числу тех, кто, хорошо питаясь, все равно постоянно был голоден. „У нас никогда нет достаточно еды, чтобы я мог вдоволь наесться", - пожаловался он как-то своей жене.

„Почему же ты сам не обеспечишь себя тем, чего тебе не хватает?" - прошипела она в ответ, причём её язычок словно молния, быстро заметался из стороны в сторону.

Нцока сердито отвал: „Я много думал об этом. Мой желудок заставляет меня это делать. С этого дня я сам буду обеспечивать себя".

Но берегись! - предостерегла его жена. - Ты попадёшься, потому что, когда начинает говорить твой желудок, умолкает рассудок". „Я буду осторожен. Конечно же, со мной ничего не случится!" - прошипел в ответ Нцока.

„Это мы увидим", - сказала жена и презрительно сплюнула. Нцока прoбурчал что-то о женщинах, которые много болтают, и, извиваясь, пополз по тёплому песку в сторону дома Перемби. У сына Паремби было семь кур.

Самой прилежной была наседка Куку. Она только что снесла яйцо и начала кудахтать, громко сообщая об этом всему свету. Нцока, стенки желудка которого буквально слиплись от голода, услыхал это кудахтанье.

Его хитрые глазки округлились, и в предвкушении наслаждения его язычок стал двигаться туда-сюда: „Кудахтанье Куку предвещает конец моим страданиям". Он тихо пополз к дому.

Глиняные стены хижины, укреплённые ивовыми прутьями, пострадали от солнца и ветра. У основания слой глины отвалился, и в одном месте Нцока сумел между прутьями протиснуться внутрь. И здесь, прямо перед ним, рядом с ящиком для зерна лежало яйцо! Он прямиком пополз к нему. Оно было еще тёплое, как раз такое, какое особенно нравится змеям.

Нцока широко открыл свою пасть, его голова вытянулась вперёд - и яйцо исчезло внутри. Подобно опухоли, оно выпирало на его шее. Нцока тихо направился к дыре в стене.

Его голова почти вылезла, но выползти ему мешало яйцо, выпиравшее наружу. Тогда он осторожно прижался этим местом к краю дыры и почувствовал, как раздавленное яйцо потекло в его желудок.

Довольный, он протиснулся через щель, и тепло приятно разлилось по всему его телу. Добравшись домой, он свернулся в клубок между корнями большого баобаба и заснул сном сытого. Но его разбудила жена.

„Эй, - сказала она недовольно, - где ты был и что ты делал?" Нцока в раздражении ударил хвостом: „Я хожу куда хочу и не нуждаюсь в ничьих советах. Мой желудок доволен, как никогда". Он закрыл глаза, но жена продолжала:

„Будь огорожен, ты попадёшь в беду. Твой голод подведёт тебя". И она ядовито плюнула в его сторону. Нцока снисходительно улыбнулся. Он был доволен. Его жена была полна слов, в то время как его желудок был наполнен любимой едой.

На следующий день он снова услышал кудахтанье наседки Куку. Он опять нашел дыру в стене, заполз в хижину и проглотил яйцо. И вновь он почувствовал удовлетворение, когда через дыру выбрался наружу и вернулся домой. Когда его жена увидела, как он, довольный, лежал, свернувшись в клубок, она подползла к нему: „Если ты и дальше будешь себя так вести, ты нарвёшься на неприятности. Тебя скоро поймают!"

Но Нцока, услышав её голос, прикрыл глаза и стал прислушиваться к довольному урчанию желудка.

На третий день он с нетерпением ждал когда же закудахчет Куку. Он исходил слюной, думая об этом. И опять жена предостерегла его. "Это же совсем не опасно", - сказал он себе.

И действительно, всё казалось таким безопасным. Но на следующий день сын Перемби сказал своему отцу:„Я каждый день слышу кудахтанье Куку, и каждый раз не нахожу яйца. Я хотел бы узнать, в чём дело".

И он спрятался за ящиком с зерном. Куку снесла яйцо и, как всегда, радостно и гордо закудахтала. Нцока услышал столь приятные для него звуки и тотчас поспешил к хижине.

Он протиснулся между прутьями, осторожно огляделся - опасности не было. Её ведь никогда ещё не было! Он проглотил яйцо. А глаза маленького охотника наблюдали за ним.

Когда Нцока выбрался из тени хижины на солнечный свет, его жена сказала своим детям: „Посмотрите, вот ваш прожорливый отец. Он ради желудка рискует своей жизнью". Нцока возмущённо зашипел и ударил жену хвостом: „Замолчи, сплетница!"

Перемби же с сыном разработали план и, довольные, потирали руки. На следующий день охотник взял яйцо, полoжил его в кастрюлю с водой и поставил на огонь. Около четырёх часов Куку, как обычно, на своём привычном месте снесла яйцо. Тем временем яйцо в кастрюле сварилось вкрутую.

После того, как Куку снеслась, она с громким кудахтаньем выбежала во двор. Нцока с нетерпением ждал этого сигнала. Сын Перемби быстро поменял только что снесённое яйцо на варёное. Внешне они были совершенно одинаковы.

Нцока подполз к дыре и протиснулся внутрь. На этот раз он даже не стал смотреть по сторонам: он видел только яйцо. Если бы он был внимательным, то заметил бы, что за ним следят две пары глаз охотников, притаившихся за ящиком с зерном. А если бы он заглянул туда, то увидел бы, как напряглась рука Перемби, сжимавшая дубинку.

Но Нцока не мог ни о чём другом думать кроме как о яйце: этого требовал его желудок. Нцока жадно проглотил яйцо. „У Куку сегодня, видимо, температура, - подумал он, - яйцо такое горячее". Он вернулся к дыре, высунул голову наружу и стал тереться о прутья, пытаясь раздавить яйцо.

„Да, скорлупа сегодня очень твёрдая!" - проговорил он. Изо, всех сил ни прижался к стене, но яйцо не поддавалось. Много раз он пытался протиснуться через прутья. Его сильное тело упиралось в столб, подпирающий крышу. В волнении и страхе его хвост описывал круги в воздухе. Но крутое яйцо крепко держало его.

Сын Перемби засмеялся: „Лекарство, которое тебя должно вылечить от воровства, кажется, трудно проглотить, не правда ли, жулик?!"

Он появился из-за ящика с высоко поднятой палкой.

На закате солнца жена Нцоки и его дети увидели, как гиена Мбизи тащила безжизненное тело мужа и отца её детей.

„Да, - подвёл итог Дауди, - никто не может грешить, не неся за это наказание. Это так же верно, как дважды два - четыре".

Перевела с немецкого Элизабет Брандт