Снег

Анна Смирнова

У марийцев существует языческий обряд: во время похорон, когда гроб выносят на улицу, приносят жертву, обычно курицу. Ей отрубают голову или лапку. В какую сторону она после этого побежит – там будет следующий покойник.

Растрепанная обезглавленная курица в последнем судорожном рывке неслась от подъезда, разбрызгивая горячие алые капли на утоптанный снег.

Люди мрачно наблюдали за предсмертным бегом жертвы и облегченно вздохнули, когда курица завалилась набок, дернувшись последний раз.

– Фу, кажется, пронес Господь мимо…

– Не помер бы кто еще…

– Сплюнь, не болтай лишнего! Теперь можно двинуться, провожая в последний путь умершую.

– Сына-то вызывали?

– Наверное, не успел приехать.

– Жалко-то как… Только летом в армию провожали.

– Кто знал, кто знал…

Медленно удалялась процессия по дороге, а у подъезда осталась одинокая фигура, и слезы, горячее капель куриной крови, обжигали ей лицо…

– День добрый!

– Здравствуйте, – она вышла погулять со своим годовалым малышом.

Полная, потрепанная, с испитым лицом женщина мыла подъезд. Сегодня ее очередь, и она, не жалея ни рук, ни воды, широкими движениями, в наклонку, с одышкой, протирала ступени. Грязная вода стекала с боков и капала в пролете до самого первого этажа.

«Поаккуратнее не может… Что за народ здесь живет!..»

Она никак не могла привыкнуть к здешним обычаям и порядкам. Все пьют, непосильно работают и все равно нищие. Смешали языческие обряды с православной верой: ходят в храмы, но и «рощи» не забывают посещать. В глаза улыбаются, а за глаза сплетничают и обзывают сектантами.

– Мальчик-то у вас – прямо ангелочек! – женщина расплылась в улыбке.

– Спасибо, – сухо ответила молодая мама.

И эта тоже. Вот спроси ее: верит ли она в Бога? Будет хвалиться, что православная, в Бога верит, в церковь верит, а в Библию не верит, как однажды сказал уже один такой же. А вот самогон постоянно варят, спаивают народ по дешевке, да еще валидолом разбавляют. Вон парнишка недавно замерз, с дискотеки возвращался в морозную ночь, заснул по дороге.

Страшно народ живет. Как вот им о Боге-то говорить, да и не хочется...

Весь январь стоит теплый и снежный, как февраль. На улице тихо и красиво. Только чуть утопчется снег, только начнут его забрасывать окурками, бутылками, пустыми кульками, так с неба опять кроткий и мягкий снег повалится. На душе посветлело от таких мыслей. Любит Бог этот мир грешный, нечистоту его покрывает.

Женщина подставила теплые ладони и лицо навстречу снегу, и он, тая, стекал благодатными слезами. Малыш тоже подставлял маленькие ладошки в пушистых варежках под снег и удивленно наблюдал, как он плавно и медленно покрывает рукавичку...

В четверг один проповедник на вечернем собрании, рассуждая на текст из Иезекииля (33:8–9), сказал:

– Я вот подумал: если сосед мой умрет, а я не засвидетельствовал ему о Боге, Господь спросит с меня: «Почему ты молчал? Я поставил тебя светом в этом темном месте. Откуда же еще грешнику узнать о свете?»

Слова глубоко запали в ее душу, и она молилась: «Господи, неужели это так, и мне действительно нужно идти к моим соседям и свидетельствовать им? Но я боюсь их, их реакции».

Совесть обличала, и чтоб хоть как-то снять ее гнет, женщина обратилась к мужу:

– Ты слышал, что говорил проповедник? Надо бы сходить к соседям…

– Угу.

– Ну, я тебя очень прошу, пожалуйста. Ты знаешь, я ведь стесняюсь...

– Зайду, зайду.

Прошла неделя. Все как-то некогда было. Каждый день какое-нибудь срочное, неотложное дело. Да и совесть-то успокоилась, ведь не сказала же «нет» Богу.

...А сегодня, выйдя из теплого подъезда и щурясь на свет, она вдруг заметила кучку людей и рядом ярким пятном в белом дне красный гроб на табуретках. Дыхание прервалось, боль застлала глаза жгучей влагой. Она так и стояла, прямая и безмолвная, до самого конца обряда с курицей, не смея сказать «прости». Лишь, когда толпа двинулась, слезы, горячее капель крови, сплошным потоком полились из глаз.

Мягкий, пушистый снег кротко покрывал и женщину, и кровь на земле, и грязь, и весь мир первозданной чистотой.