Безумие Христа ради

Константин Прохоров

Вот и стихли последние звуки в угрюмом длинном коридоре, небрежно выкрашенном зеленой краской. Погас тусклый дрожащий свет, пробивавшийся через щели массивной двери. Не слышно стало раздражающего позвякивания связки ключей в руках дежурного санитара. Перестали ворочаться и забылись в тревожном сне соседи по палате. Наступила глубокая ночь.

О, каким наслаждением для измученной за бесконечно долгий день души было дождаться этих счастливых минут! Теперь можно вновь беспрепятственно помолиться и обрести столь необходимое утешение. Павел Степанович, рано постаревший и поседевший человек, хотя ему не было еще и сорока пяти лет, бесшумно откинул одеяло и опустился на колени возле своей привинченной к полу железной кровати. Повернувшись лицом к окну, в которое через частую решетку пробивался лунный свет, он с жаром принялся молиться.

Вот уже второй год баптист Павел Степанович Скворцов находился в специализированной психиатрической лечебнице в крупном областном центре. Последняя запись о нем в книге лечащего врача гласила: «Улучшения состояния не наблюдается, религиозных фантазий о „близящемся пришествии Христа“ не оставил. Своими беседами дурно влияет на других больных, а также на некоторых медицинских работников». Поэтому беспокойному пациенту приходилось часто назначать уколы сульфозина, хотя и болезненные (температура тела повышалась до сорока градусов, а мышцы ломило) и не рекомендуемые официальной отечественной психиатрией, но зато эффективно действующие и быстро смиряющие даже самых злостных нарушителей больничного режима.

Судили Павла Степановича в 1972 году за нарушение советского законодательства о религи- озных культах. И получил бы он свои положенные три года лагерей, если бы не коснулся неосторожно на суде темы библейских пророчеств о «последнем времени».

Произошло это следующим образом.

– Почему у вас дети не пионеры? – сурово глядя из-за толстых стекол очков, спросила подсудимого известная в городе своей нетерпимостью к сектантам судья Нинель Андреевна Никифорова.

– Потому что у них есть своя христианская организация, – спокойно ответил Павел Степанович.

– Ах, вот как! – возмутилась Никифорова. – У всех советских детей – одна организация, а у ваших, Скворцов, – другая? А вам известно, что в нашей стране запрещено распространять религиозные взгляды среди учащихся? Кто еще из известных вам лиц занимается такой незаконной деятельностью?

– Слава Господу, есть еще благочестивые люди...

– Преступники, Скворцов, преступники! Если хотите смягчить свою вину в глазах суда, назовите их имена, адреса собраний...

– Их знает Бог.

– Но мы тоже хотим их знать!

– Их имена записаны в одной книге...

– Вот как? – оживилась судья. – Продолжайте!

– В книге жизни.

– Что это за книга? – заволновалась Никифорова. – Покажите ее, нам нужны документы...

– Боюсь, сегодня вы ее не увидите. Книга жизни откроется лишь в тот день, когда Господь Иисус Христос вновь придет в этот мир и возьмет верующих в Него на небеса!

– И вы, Скворцов, отправитесь на небеса? – язвительно спросила судья.

– Даст Бог, и меня Господь возьмет к Себе в небесные обители, – со всей серьезностью ответил Павел Степанович.

– Вы что, сумасшедший? – гневно воскликнула Никифорова, впервые произнеся это, как оказалось, совсем небезобидное слово.

– «Мы безумны Христа ради», – процитировал слова Писания подсудимый.

– Если будете продолжать уводить суд от существа дела своими бессмысленными репликами, предупреждаю: мы направим вас на судебно-психиатрическую экспертизу.

– Спасибо за предупреждение, но без Божьей на то воли вы не сможете мне сделать ничего...

– А вот увидите, что сможем, Скворцов! У Советской власти силы на всех хватит, у нас ее, этой силы, побольше, чем у вашего несуществующего Бога!

– «Сказал безумец в сердце своем: „Нет Бога“».

– Это вы кого оскорбляете? Советского судью оскорбляете? – Никифорова, вспыхнув, поднялась с места и, срываясь на крик, гневно вопросила: – Вы вообще гражданин СССР или нет?!

– Я, прежде всего, раб Божий...

Так, разъярив судью, Павел Степанович в конце концов был направлен на обещанную ему судебно-психиатрическую экспертизу. Советские врачи-психиатры сочувственно отнеслись к просьбе советского же суда: «Тщательно исследовать при-чины очевидных странностей в поведении подсудимого Скворцова и его мракобесия». Вскоре Павел Степанович, согласно неведомым ему критериям, был признан невменяемым и отправлен на длительное принудительное лечение. В психиатрической больнице его поначалу несколько раз пытались подвергнуть гипнотическому воздействию.

– Смотрите мне прямо в лицо, – внушал ему опытный гипнотизер с лукавыми черными глазами. – Вы слышите только мой голос...

Но Павел Степанович, мысленно молившийся в тот момент, хладнокровно отвечал:

– Извините, но я всегда слышу голос своего Пастыря Иисуса Христа!

– Ничего, мы вам поможем, мы вас вылечим, – уверенно обещал гипнотизер.

Однако, столкнувшись с твердой верой и реальной силой молитвы, он день ото дня становился все менее уверенным и вскоре был вынужден констатировать «полную невосприимчивость больного Скворцова к психотерапевтическим методам лечения».

После этого, ссылаясь на какой-то новый прогрессивный опыт, Павла Степановича несколько раз морили голодом по две недели. Телесно он сильно ослабевал, к тому же ему регулярно делали какие-то уколы, после которых болела голова, однако вожделенного исцеления все равно не наступало. «А я и мой дом будем служить Господу», – тихо шептал Скворцов своим истязателям в белых халатах.

Затем кормить стали регулярно, но перестали выключать по ночам свет, грубо будили и не давали спать по двое суток. И при этом постоянно вели длительные «задушевные» беседы в кабинете главного врача.

– Вы понимаете, что тяжело больны?

– Я совершенно здоров, доктор, и вы это хорошо знаете.

– Почему же тогда вы здесь, в нашей больнице?

– Думаю, что из-за вашего неуемного атеизма.

– Ошибаетесь, Павел Степанович. У нас за веру или неверие никого не преследуют. Это у них там, на Западе, несправедливое общество. А у нас – справедливое. Но больные люди должны быть изолированы, чтобы не мешать здоровым, да и чтобы самим поскорее вылечиться...

– Что же у меня за болезнь такая?

– А вот скажите нам, Павел Степанович, скоро ли «конец света» наступит?

– Скоро, доктор.

– И гореть тогда всем небаптистам в «геенне огненной»?

– Я такого не говорил, я говорил: «неверующим».

– А верующие отправятся на небеса?

– Да, так написано в Библии.

– А как вы, интересно, это себе на практике представляете? Как полетите туда, если у вас, скажем, нет крыльев?

– Бог все усмотрит. Если будут нужны крылья, Он даст и крылья. Может быть, духовные. Есть ли что невозможное для Бога?

– Я тут с вами сам сумасшедшим стану! – не выдерживал очередной врач. – Спрыгните с крыши высотного дома – и разобьетесь, и никакие «духовные» крылья не помогут! Так или не так?

– Сегодня это так, но когда придет Христос – будет иначе.

– Павел Степанович, сколько у вас классов образования? – утомленно спрашивал врач.

– Семь.

– Вот посудите сами: у вас – только семь классов, у меня – прибавим училище и институт. А есть еще в нашей стране доктора наук и академики. И все они единогласно утверждают: никакого Бога нет. А значит, и некому будет спускаться на землю, как вы того ожидаете.

– Слышали мы такое мнение, в одной стране живем... Но вот написано в Священном Писании: «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых». Если вам Христос однажды откроется, вы тогда сами не станете слушать ничего не смыслящих в духовных вопросах академиков!

– Павел Степанович, но ведь это самообман. Вы совсем некстати внушили себе подобные мысли: социализм в нашей стране победил. Может быть, вам трудно признать, но признать это необходимо... В светлом будущем для религии места нет. Старикам у нас не запрещается верить, это их дело, но молодежь, детей – не троньте! И вообще вне церкви никому не проповедуйте. Если вы с нами не согласитесь, то никогда не выйдете из этой больницы. Понятно вам – никогда! Смиритесь с поражением. Не этому ли учит и ваша Библия?

Однако Павел Степанович христианское сми- рение понимал иначе и при любой возможности продолжал говорить о Боге. Однажды он даже затронул религиозную тему на бутафорском «совете больных», собранном в честь приезда какого-то начальства. Ночью проповедника избили санитары. Затем в течение месяца его переводили из палаты в палату и наконец заточили в камеру для неблагополучных. Находившиеся там больные были не столько буйными, сколько наименее поддающимися из-вестным науке методам лечения. Таковых в больнице, вместе со Скворцовым, набралось восемь человек.

Поначалу, войдя в их палату, запираемую почти тюремной дверью, Павел Степанович оробел. Его искушала тревожная мысль, что эти больные люди, тотчас повернувшие к нему свои головы, в любой момент могут наброситься, убить, растерзать... Но затем, мысленно помолившись о каждом из обитателей палаты, он решил всегда разговаривать с ними, как со здоровыми. Ведь зачем-то он здесь оказался? Стало быть, такова непреложная воля Божия.

Семь пар глаз продолжали рассматривать новичка.

– Меня зовут Павел. Я здесь потому, что верю в Бога, Иисуса Христа. Буду рад, если мы с вами подружимся! – собравшись с духом, громко сказал Скворцов.

У шестерых из этих людей вид был, несомненно, болезненный и глаза – неосмысленные, такие, от взгляда которых становилось больно. Но один молодой человек в палате выглядел совершенно иначе. Его бледное юное лицо было одухотворено непобежденным разумом.

Павел Степанович тут же протянул ему руку, и они познакомились.

Олегу было двадцать лет. Он отказался служить в армии из-за своих политических убеждений. Его тоже судили. На процессе он заявил, что ком-мунизм – жестокое, несправедливое общество и что он не желает ни участвовать в его строительстве, ни защищать с оружием в руках еще недостроенное... Неудивительно, что он вскоре оказался в этой больнице.

Много ночей подряд Павел Степанович и Олег провели в оживленных духовных беседах. Крайний антикоммунизм и ненависть к окружающей несправедливости, длительное время ожесточавшие сердце Олега, постепенно стали ослабевать, уступая место нежному ростку христианской веры. Заметив что-то неладное, врачи внезапно перевели Олега в другую палату, лишив друзей возможности общаться. Но главное – чудо духовного рождения – уже совершилось. Олег напоследок крепко обнял Павла Степановича и, улыбаясь, шепнул ему на ухо заветные слова: «Господь – Пастырь мой!» – и ушел из палаты «неблагополучных» совершенно новым человеком.

Оставшись наедине с тяжелобольными людьми, часто что-то мычавшими и тревожно метавшимися между кроватями, Скворцов грустил об Олеге, которого успел полюбить, как сына. Но Господь готовил для него в той же палате еще одну удивительную встречу: Павел Степанович неожиданно почувствовал на себе горящий взор дурачка Колюни (так этого больного называли все врачи и санитары). Какая-то из ночных бесед с Олегом (не всегда тихих), несомненно, коснулась сердца и этого человека.

– Дяденька, а ведь я верю в Бога! – босиком подбежал к нему возбужденный Колюня, чей возраст можно было определить одновременно и в тридцать, и в сорок лет. Он был в старой затертой больничной пижаме, с всклокоченными волосами. – Ты не думай, что я совсем больной, я... я... чувствую Бога!

– Я очень рад, Коля, это слышать. Не только мы с тобой, но весь мир болен неизлечимо. Ты думаешь, наши врачи здоровы? Духовно они очень и очень больны...

Колюня залился тихим счастливым смехом, и ослепительные искры рассудка осветили его блаженное лицо.

– Ты, дяденька, скоро выйдешь на волю! Ты рад, скажи, рад?

– Откуда ты это знаешь, Коля?

– Ангелы вступились за тебя, много ангелов... И свет яркий был, а река бежит, разливается... Широко-широко! Веришь ли?

– Спасибо, Коленька, я верую в Бога и воинство небесное, в ангелов Его. Никто не сможет им противостоять... Давай помолимся и о тебе, и обо мне!

Они взялись за руки и стоя молились, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. В те минуты Колюня был тих и кроток, лишь не умел скрыть сияющих глаз, и сердце его торжественно билось, вторя словам негромко звучавшей молитвы.

Все эти воспоминания разом нахлынули на Павла Степановича, пока он стоял на коленях в ночной тиши. Лунный свет по-прежнему мягко наполнял спящую палату. Скворцов еще раз помолился за всех врачей и больных, с которыми хоть однажды обмолвился словом в этой ужасной больнице, затем со светлым чувством поднялся с колен и лег на кровать. Через минуту этот Божий человек умиротворенно спал. Он не знал, что документы на его выписку уже готовы. Врачи проявляли недовольство, недоуменно говорили друг другу, что еще недолечили больного, но приказ пришел сверху, причем с такого верху, с которым немыслимо было и спорить. Множество братьев и сестер по вере непрестанно ходатайствовали за Павла Степановича в различных инстанциях.

На улице стояла теплая, весенняя ночь. А завтра Скворцов, радостно славя Бога, поедет по залитой солнечным светом асфальтированной дороге вдоль широко разлившейся в половодье великой русской реки...