Незнакомая пасха

Александр Тарасенко

Уже много веков христиане ассоциируют Пасху с чудесным воскресением Иисуса Христа. Именно поэтому Пасха (наряду с Рождеством) стала главным праздником христианства. Теперь даже трудно представить какое­либо иное значение праздника Пасхи, кроме победы Жизни над смертью. Кстати, на чешском языке Пасха звучит как Великая ночь (Velikonoce). Это и есть та, давно знакомая всем нам, Пасха, преддверие которой всегда отмечено какими­либо конфессиональными и личными приготовлениями – постом, молитвами, репетициями хора, украшением церковного зала, массовыми закупками и личным «шоппингом». Этот «шоппинг» стал неотъемлемой частью христианского мира в двадцатом веке. Однако есть и другая, незнакомая, Пасха, о которой читатели мало знают.

Две тысячи лет назад, когда галилейский плотник Йешуа из Назарета приходил в Иерусалим на Песах, сам праздник и его преддверие выглядели совершенно иначе, чем ныне. Так, например, верующие люди уже в канун Песаха стремились попасть в Иерусалим, что, казалось бы, понятно и современному читателю. Однако в то время религиозные паломники отправлялись в святой город не как любопытствующие туристы. Их отношение к святости Иерусалима было настолько трепетным, что паломники заранее прибывали туда для очищения перед Песахом (ср. Ин. 11:55 и 12:1). Для нынешних же туристов очищение перед праздником – потеря времени и денег.

Следует заметить, что этот необычный город вызывал у язычников диаметрально противоположные чувства. Римский историк Светоний сообщает о религиозности императора Августа следующее: «Из чужеземных обрядов он с величайшим почтением относился к древним и издавна установленным, но остальные презирал»; тем не менее Август «своего внука Гая хвалил за то, что, проезжая через Иудею, он не пожелал совершить молебствие в Иерусалиме». То есть, несмотря на явное почтение к древним чужеземным религиям, Август считал посещение одного из религиозных центров Востока потерей времени. Другой римский историк, Аммиан Марцеллин, сообщает о великом императоре­философе Марке Аврелии: «Когда, направляясь в Египет, он проезжал через Палестину, в адрес иудеев, зловонных и часто бунтующих, от досады горестно воскликнул: „О маркоманны, о квады, о сарматы! Наконец­то нашел иных, вас беспокойнее“». Таким образом, откровенный антисемитизм римлян (который дошел даже до сравнения: евреи хуже германцев) отразился и на Иерусалиме как главном центре иудаизма. Римские историки Страбон и Тацит описывали сам город и даже Храм как крепости, а Иосиф Флавий писал, что храмовые башни «отличались особой массивностью и величественностью». Становится понятным, что у римских оккупационных властей Иерусалим ассоциировался с центром иудейского сопротивления.

Такое мнение было справедливым еще и благодаря фанатическому поведению самих евреев. Это известное явление особенно проявлялось во время трех библейских праздников – Песаха (Пасхи), Шавуот (Пятидесятницы) и Суккот (Кущей). Иосиф Флавий честно признается, что праздники – «самое лучшее время для мятежа», поэтому прокураторы обычно вводили «легион для подавления всякой попытки иудеев к восстанию». Для фанатичной религиозности, которая присуща жителям Востока в большей степени, чем жителям Запада, праздники становились временем эмоционального всплеска. Песах же как память о чудесном бегстве евреев из египетского рабства был праздником с наибольшей концентрацией народа в Иерусалиме. Хотя раввинистическая традиция сообщает лишь об одной «Пасхе раздавленных» (во дни Гиллеля), следует допустить, что смерти во время праздничной давки случались периодически. Но даже это не могло остановить паломников, ожидавших чудес и знамений. Поэтому вовсе не случайно сообщается, что известный учитель Хони­кругочертитель в канун Пасхи вызвал своей молитвой дождь в Иерусалиме. От Иисуса как от Мессии также ожидали знамений (Мф. 12:38; Лк. 11:16; Ин. 4:48; 6:14).

Нам известны только три последние Пасхи в жизни Иисуса (Ин. 2:13; 6:4; 11:55). Все они были отмечены мессианскими знамениями. Евангелист Иоанн связывает начало знамений Иисуса с кануном первого из этих трех праздников (Ин. 2:13). В первую Пасху Мессия претворил воду в вино, что в глазах многих тогдашних людей было уделом бога Диониса, чей культ был одним из наиболее распространенных. (1 Кор. 10:21 подразумевает наличие поклонников этого божества и в Коринфской церкви.) Во вторую Пасху Иисус накормил пятитысячную толпу (Ин. 6:2–13), что напоминало заботу Бога евреев о беженцах из Египта. И уже перед последней Пасхой Он сделал главное мессианское чудо – воскресил мертвого Лазаря, пролежавшего четыре дня во гробе. Казалось бы, все эти явные мессианские знамения должны были привлечь к Нему толпы евреев. Однако знамения только создавали Ему проблемы, которые усиливались от Пасхи к Пасхе. После чуда в Кане галилейской (и других, совершенных в то же время) иудеи потребовали от Него знамения, подтверждающего Его права на Храм (Ин. 2:18); после насыщения пяти тысяч от Него отошли многие ученики (Ин. 6:60–66); а после воскрешения Лазаря иерусалимские лидеры приняли решение избавиться от Него и Лазаря (Ин. 11:57; 12:10). Поэтому каждая Пасха в Иерусалиме приносила Иисусу новые страдания. Римляне не могли принять Его из­за своего брезгливого отношения к евреям, а евреи – по причине своей религиозной экзальтированности, которая в 66 году привела их к кровавому и разрушительному восстанию. Это – Пасха незнакомая.

Поэтому каждый год (когда мне как пастору приходится заниматься предпраздничной суетой и посвящать многие молитвы пасхальной службе) снова возникает эта проблема двух Пасх. По роду службы я должен заботиться о Пасхе знакомой и посвящать ей все свое время – разработать (вместе с сотрудниками) праздничную программу, собрать команду служащих, закупить (вместе с супругой) продукты, встретить и проводить гостей и т. д. Так было до меня и будет после меня. Но с годами и приближением встречи с Судией праведным все чаще приходится задумываться о Пасхе незнакомой. В отличие от меня, еврея в диаспоре, пастора на европейском курорте, Иисус встречал Песах как тяжелое нервное напряжение и знамение приближающейся крестной смерти. И когда я предстану пред Ним, мне придется дать отчет также и в том, какую Пасху я в действительности праздновал.