Враг, друг, брат

Фрида Эверт

Школьные годы чудесные, с дружбою, с книгою, с песнею.

Как они быстро летят. Их не воротишь назад.

Разве они пролетят без следа? Нет, не забудет никто никогда школьные годы.

(Слова из школьной песни)

Во время летних каникул закончилось строительство средней школы, и первого сентября двери гостеприимно распахнулись перед своими хозяевами: учителями и учениками из прежней восьмилетки. Были переведены сюда на учебу и многие дети из соседних школ, и всех их на праздничной линейке приветствовала новая директор школы.

Сама эта школа отличалась от бывшей прежде всего размахом. К примеру, в отдельном крыле здания находились хорошо оборудованные кабинеты физики, химии, биологии... В крыле напротив – огромный кинозал и прекрасно оборудованный спортзал с удобными раздевалками, которые имели свои душевые, только пользоваться этими душевыми не разрешалось. И еще на каждом этаже в правом конце коридора был туалет для девочек, в левом – для мальчиков. Увы, пользоваться ими тоже нельзя было, так что по «нужде» все по-прежнему ходили во двор – в открытое строение без водного смывания. В классах стояли уже легкие столы, а не привычные глазу угрюмые громоздкие парты. Первый этаж был предназначен для младших классов, поэтому столики в них были низкими, а стульчики маленькими. На втором и третьем этажах находились классные комнаты для старших: тут и столы повыше и стулья побольше, прямо как в сказке «Три медведя». Кстати, сюжетами из многих сказок были разрисованы стены коридоров нижнего этажа. Так что дети после звонка выходили не в коридор, а в «Зал сказки».

Тут уже во всем чувствовалась рука нового директора школы, которую, по слухам, перевели в директорский кабинет из весьма важного кресла в райкоме партии. Было ли это повышением (возглавить новую образцово-показательную школу не каждому доверят) или понижением в должности за какую-то провинность, об этом история умалчивает. Но именно благодаря ее энтузиазму коридоры школы стали называться «залами», и этим сама школа превратилась во «дворец». Так, коридор вглубь от вестибюля стал называться «Залом природы», на стенах его висели чучела сурка, белочки и нескольких птиц. Оттуда же, со стен, на детей угрожающе смотрели – не пластмассовые, настоящие! – чучела голов оленя, медведя, лошади. Сам же вестибюль встречал входящих пытливо-философским вопросом, занимающим всю правую стену: «Для чего человек живет на свете?» На противоположной стене висела еще чистая доска почета с надписью: «Ими гордится наша школа». Доска еще только ждала своих героев. Был, конечно же, и «Ленинский зал» – как же без него-то?! Ученики четвертого класса «а» даже получили задание сделать для него из спичечных коробков мавзолей Ленина. Словом, полная идиллия, и до светлого будущего – рукой подать.

Итак, девочки в нарядных белых фартучках подарили учителям цветы, и все разошлись по классам. Школьникам выдали учебники, распределили на пары за каждым столом. И здесь не обошлось без новшества: в образцовой школе мальчики должны были сидеть с девочками, а на уроки физкультуры ходить в трусиках и маечках , и ни в коем случае не в длинном трико. В общем, занятия начались.

Второго сентября в четвертый «а» пришла новенькая ученица в сопровождении мамы. На урок они опоздали, оттого и оказались объектом пристального внимания всех без исключения детей. Мама была не из молодых и подходила ученице скорей в бабушки. А девчонка вообще чудо: веснушчатое лицо и красный, три раза за лето облезший нос – результат каникул, проведенных за выпасом коровы. Выгоревшие на солнце волосы были туго затянуты в две косички, но выбившиеся мелкие кудряшки обрамляли лицо, как ореол святости на иконах и делали ее похожей на солнышко с детских картинок. Старший брат ее за это так «Солнышком» и звал. В школе же к ней сразу приклеилась кличка «Чудо с косичками». Учительница отчитала их за опоздание, а потом говорит: «Ты что это в первый же день галстук забыла?» – «Н-н-нет, я не пионерка, я верующая», – робко ответила девочка. У нее было странное немецкое имя, которое трудно было запомнить, поэтому те, кто считал кличку «Чудо с косичками» недостаточно подходящей, подыскивали другие, такие, как: рыжая, Фридрих Энгельс, фашистка или богомолка. Особо здесь старался Толик, с которым ее усадили за третий стол. Толик сразу же невзлюбил ее. В общем, начало в новой школе для новенькой было нелегким. Хотя все ребята в новой школе были новенькими, она пришла последней и потому так и осталась «новенькой».

Но, несмотря на начальные трудности, через короткое время она подружилась с тремя девочками. Одну из них звали Кульбике. Тихая, большая, с черными глазами и такими же волосами. Густые и упругие, они даже не вплетались в косу, поэтому она их стягивала в «конский хвост». Вторая – ее звали Мадиной – маленькая, но сбитая, с короткой стрижкой. От нее новенькая узнала, что у казахов за невест полагается платить калым. Поэтому, мол, ее сразу после рождения засватали за мальчика из состоятельной семьи, и он учится одним классом выше в этой же школе. О калыме уже все обговорено, поэтому ее старшие братья, а их в семье шестеро, стерегут Мадину, как сокровище. Третья подружка была просто красавица: хрупкая, изящная фигурка, огромные глаза, глядевшие из-под длинных ресниц, и черные, как смоль, волнистые волосы. Но красивой была не только ее внешность. Это она первой сделала шаг навстречу новенькой, заметив, как неприветливо встретили ее. Ее имя Сапаркуль, но все ее звали просто Соней. Так и вышло, что подружились с немкой две казашки и киргизушка, а русские девочки ее сторонились.

Но когда они были уже в шестом классе, к ней подошла одна русская девочка по имени Ольга и твердо заявила:

– Я теперь тоже буду, как ты.

– Что ты имеешь в виду? – немного растерялась одноклассница.

– Моя бабушка говорит, что тот, кто в Бога верит, не может быть пионером, потому что коммунисты отрицают Бога.

С этого дня Ольга перестала носить галстук, и это, конечно, не осталось незамеченным. Вскоре девочку с урока отправили в кабинет директора, откуда она вернулась незадолго до звонка с красным галстуком на шее и с красными от слез глазами. У «Чуда с косичками» сердце зашлось от жалости. Она еле дождалась конца урока – и сразу к подруге со словами утешения.

– Ты не обращай на них внимания, – шепчет она Ольге.

– Я не из-за них плачу, а потому что теперь мне прощения не будет, – говорит та сквозь слезы, и показывает на галстук. – Это ведь все равно, что от Бога отказаться...

– Ну, что ты, нет, конечно, – утешает ее «Чудо с косичками», – тебя ведь заставили. – Но звучит это не совсем уверенно. В памяти всплывают слова Христа: «А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным».

И она смолкает в молитве: «Господи, помоги мне быть верной Тебе».

Испытание верности не заставило себя долго ждать, и через несколько дней ее тоже увели с урока. В кабинете директора целая комиссия: завуч школы, старшая пионервожатая, комсорг и классная руководительница Розиата Аубекировна. Беседу начинает директриса.

– Ты что ребят смущаешь? – грозно так спрашивает. – Развела тут, понимаешь, антикоммунистическую пропаганду. Детей с правильного пути сбиваешь.

– Это Вы про Ольгу? – пробует защититься богомолка. – Я ее не сбивала. Это ее собственное желание, потому что она в Бога верит.

– Как можно в наш просвещенный век в Бога верить? – продолжает греметь та. – Гагарин в космос летал, но Бога там не видел. Куда ж Он испарился?

– Бог – это Дух, Его только сердцем увидеть можно, – робко поясняет девочка.

– И тебе не стыдно? – показушно всплеснула руками пионервожатая. – Ты такая молоденькая, а со старыми бабками в церкви челобитную иконам отбиваешь!

И в мгновение ока преобразилась девочка: загорелись глаза, расплылась в улыбке так, что на щечках ямочки появились, разговорилась так, будто всю свою короткую жизнь только и делала, что объясняла неразумным их заблуждения. Не осталось и следа от той робкой тихони, какой она зашла сюда.

– У нас в церкви иконам не молятся и свечей не зажигают, – говорит проникновенно. – У нас есть хор и много молодежи. И проповедуют на понятном русском языке, а не на старославянском. Наша церковь для всех открыта: приходите и посмотрите сами, – предлагает наивно, и адрес диктует, и время богослужений перечисляет: и какое, и когда.

Похоже, оторопь взяла комиссию: не ожидали от застенчивой девочки подобного вдохновения. Нет чтобы расплакаться, так она еще и учить их вздумала! И, отбросив всю напускную доброжелательность, обрушили на девочку град гневных вопросов. Особенно рьяно изощрялась директриса:

 – Ты чего это в белый фартук в будний день вырядилась? А может быть, это я о каком-то празднике забыла? – открыто издевается она.

И потух у девчонки взгляд, задрожали губы от обиды. Да как же они не понимают, что она хотела как лучше?

А директриса, получив молчаливое одобрение коллег, распаляется все больше:

– Вас что, в церкви послушанию не учат? Почему старшим перечишь? Откуда у тебя на руке часы? В образцовой школе только учителям часы носить разрешается. А ну, снимай быстро!

Ученица безропотно подчиняется. У нее совсем жалкий вид: может быть, и правда она виновата, раз нельзя их носить? У героини самая малость самообладания осталась, она держится из последних сил, чтобы не расплакаться. Наконец-то ее отпускают.

–    Завтра пусть мать в школу придет, – раздается вслед, – за часами.

 Больше придраться-то не к чему.

Уроки уже давно закончились, и она со своей классной руководительницей вернулась в опустевший кабинет биологии, откуда ее увели к директору. Когда дверь затворилась, Розиата Аубекировна, которая как раз и преподавала биологию и ботанику, осторожно, без слов, обняла содрогающуюся от сдержанных рыданий девочку. Рискованно заступаться за богомолку, но все же учительница нашла в себе силы и смелость, чтобы утешить ее. Тут у девчонки слезы и покатились, полились они рекой, да так, что даже платье учительницы от ее слез мокрым стало.

На следующий день мама принесла часы из школы.

– Ты их больше в школу не носи, – только и сказала тихо.

Дурной пример заразителен, известно всем. И если учителям можно девчонку обижать, то почему бы и не ученикам? Вот, скажем, бедный Толик. Шутка ли: уже третий год приходится ему сидеть с богомолкой. За что ему такое наказание? Поэтому он буквально терроризирует ее: бьет, когда никто не видит, толкает, дергает за косички. Все в ней раздражает его, и он в постоянном поиске новых проказ. Однажды принес в школу на зависть ребятам перочинный ножичек (дорогая вещица!) и, поигрывая им, предлагает богомолке:

– Спорим, я проткну твою руку этим ножом? Да только ты струсишь.

– Это кто, я струшу? – возмутилась девочка.

– Ну, не я же, – презрительно хмыкнул он. – А не трусишь, так клади руку на стол.

И «Чудо с косичками» в полной уверенности, что он этого не сделает, кладет на стол правую руку вверх ладонью. Толик, воровато оглядевшись и зажав ножичек в кулаке, резко ударяет по ней. Острие ножика впивается в ладонь, образуя чуть заметный прокол, который мгновенно заполняется кровью.

У Толика в глазах паника: если закричит богомолка и пожалуется учителям – ему не сдобровать. Тогда прощай, ножик! В страхе он встречается с ней взглядом и с облегчением переводит дух. Нет, не закричит. Не пожалуется. Он спешно прячет ножичек в карман и выбегает из класса.

Однако это произошло на глазах у подружек, и те, видя, как она страдает от его издевательств, сообщили обо всем Розиате Аубекировне. Результат: учительница ожидает их после уроков в ее кабинете биологии. В смятенных чувствах оба заходят туда и останавливаются в ожидании. На притихших детей смотрят с полок чучела птиц и животных, оскалил зубы скелет человека... Но учительница не ругает, не читает нотаций, а спокойно и тихо, с легкой улыбкой говорит: «Я почему-то думаю, что, когда вы вырастете, вы станете лучшими друзьями. Поэтому предлагаю вам помириться». Девочка охотно протягивает руку для примирения; Толик нехотя легонько пожимает ее и, уже уходя, еле слышно шепчет: «Ябеда».

Однако издеваться над ней с той поры он перестал.

В одно прекрасное воскресенье на богослужение к баптистам пожаловали высокие гости. И проповеди вроде слушали внимательно, и с удивлением разглядывали поющих в хоре и детей, просто сидевших с родителями в зале (а таковых было немало). Все вроде говорило о том, что гостям понравилось. Оно, возможно, и так, но только не директору образцовой школы. Ну да, ей это по штату и не положено. И она начинает свое нападение словами:

–    Вы чего же это нашего Чайковского поете?.. (Не знал Чайковский, что пишет музыку исключительно для коммунистов.)

Продолжение неприятного разговора для пресвитера и дьяконов проходит за закрытой дверью пресвитерской комнаты.

...Прошло время. И вот наши герои уже десятиклассники. Уроки истории и обществоведения в десятом «а» ведет директор школы. Зайдя в класс на первый же урок в этом учебном году, она обвела учеников строгим взглядом и голосом, не сулящим ничего хорошего, спросила: «Ребята, кто из вашего класса все еще не вступил в комсомол, прошу поднять руку». И хотя поднятая вверх рука богомолки не единственная, но внимание директора обращено только к ней.

– Понятно, – резюмирует она и поднимает с мест поочередно трех мальчиков, бесцеремонно тыча в каждого пальцем: – Ты, ты и ты! Вот вам комсомольское задание: чтобы до конца учебного года наша верующая стала комсомолкой. Все слышали?

Слышали все. И, не мешкая, приступили к выполнению поручения. Первый мальчик – староста класса: спортивного сложения, высокий, симпатичный, умный. Он хорошо успевал по всем предметам и сильно кичился этим.

– Я слышал, что баптисты темные, забитые люди, – разоткровенничался он в ходе «шефской работы» с верующей. – Тебе со мной не сравниться. Но я помогу тебе подтянуться, если надумаешь вступить в комсомол.

«Со мной не сравниться»... У девочки на этот счет было другое мнение. И хоть равняться на него она не собиралась, но и отставать в учебе от кого бы то ни было не думала. Во всем она старалась выполнять наказ родителей.

– Учись хорошо, чтобы учителям не к чему было придраться, – повторяли они. – Помни, что говорит Библия: «Вы – свет мира».

А братишка, так тот вообще еще перед первым классом напутствие ей дал: все, мол, учи, но ничему не верь. Вот она и учила, и при любой возможности руку на уроке тянула. Так и вышло, что последний год у них превратился в своего рода соревнование: кто больше пятерок получит. Однажды даже конфуз случился, когда на вопрос учителя перечислить тезисы коммунизма из всего класса смог ответить только один ученик. И это была она – «Чудо с косичками», далекая от тех идей верующая девочка. Неувязка, однако, в рядах комсомола!

Второй мальчик выбрал другую тактику: сделал вид, что влюблен. На каждой перемене не давал девчонке прохода, все пытался обнять ее или поцеловать. То роль Ромео разыграет, признаваясь ей в любви, то напустит на себя вид обиженного и станет взывать к ее чувству верующей: дескать, что ж ты за христианка такая, если над человеком издеваешься? Не можешь же ты допустить, чтобы я стал пьяницей? А я им стану, если не будешь со мной дружить. Давай, мол, сходим вместе хотя бы на вечер восьмого марта в школе. В общем, давил «Ромео» на жалость.

Ну, раз ему так хотелось пойти куда-то вместе, верующая и предложила.

– На вечер я не пойду, – говорит, – но могу взять тебя с собой в церковь.

Конечно, он отказался. Этот мальчик был киргиз, а в то время уверовавших этой национальности можно было сосчитать на пальцах одной руки. Все же попыток уговорить ее он не оставил и перешел на записки. Однажды прислал такую: «Буду ждать тебя за твоим огородом в девять вечера». И действительно, прождал безрезультатно там более двух часов. Девочка, конечно, не вышла, только усердно молилась, чтобы кто-нибудь из семьи ненароком не увидел его. С того дня он больше с ней не разговаривал. То ли делал вид, что надулся, то ли и вправду обиделся.

До выпускного вечера тогда оставался один месяц.

Третий «шеф» был шутник, ну просто клоун. Как-то еще в седьмом классе, когда все предлагали друг другу дружбу, влюблялись, разлюблялись, ликовали или плакали, этот мальчик писал ей стихи, предлагал дружбу, но – увы и ах! – она на его чувства не откликнулась.

Теперь, благодаря поручению директора школы, у него появился шанс отыграться. Что он и делал, методично притесняя ее и не упуская момента поставить в неловкое положение. Например, подменив девочке во время урока портфель, шепчет:

– Фридрих Энгельс, дай мне линейку.

И когда девочка, ничего не подозревая, протягивает руку к портфелю, насмешливо повышает голос:

– Эй! Ты чего это в чужом портфеле роешься?

Класс взрывается от хохота.

Другой раз он легонько дергает ее за косы и шепчет вроде бы и тихо, но так, чтобы слышал учитель:

– «Чудо с косичками», эй, «Чудо с косичками!»

Весь класс замер в ожидании. Учитель выжидающе смотрит на нее, и ученица вынужденно оборачивается. В это время озорник озабоченно заглядывает под стол.

– Ты чего это под парту залезла? – спрашивает удивленно, делая вид, будто ищет ее там. Теперь даже учитель не может удержаться от смеха.

Или во время перемены, улучив момент, когда мимо проходит учитель, ловит ее за руку и, крутнувшись, заводит свои руки за спину и картинно стонет: «Да отпусти ты, чего пристала?» И учитель то ли с укором, то ли с удивлением смотрит на покрасневшую до корней волос ученицу.

Но больше всего парня раздражает, что она безропотно сносит его выходки. Взяла бы да треснула по шее, все как-то привычнее было бы. Ну, или хотя бы учителям пожаловалась. Так нет же – молчит, как в рот воды набрала. Наконец он догадался:

– А-а, да тебе же ругаться нельзя! В душе-то ты последними словами меня кроешь, а вслух произнести не можешь. Что, не так?

Девчонка с грустной улыбкой только головой качает: нет, мол, не так. У нее в сердце слова Христа звучат, которые она вчера в Библии читала: «Любите врагов ваших... молитесь за обижающих вас...»

Тот последний учебный год стал для нее годом испытаний, и хоть она часто плакала, но искала и находила утешение в чтении Библии и молитве. И в том, что она окрепла в вере и приблизилась к своему Спасителю, есть – как ни странно это звучит – заслуга директора школы. Ведь это ее навязчивая идея непременно вовлечь верующую в ряды комсомола возымела совершенно обратный эффект.

Приближался конец учебного года, а стало быть, самое время подводить итоги работы с верующей. Вот староста и озаботился вопросом к ней:

– Ну что? Надумала в комсомол? Мне ведь отчитываться за тебя надо.

И сам вопрос, а особенно причина, из-за которой он задан, звучит так нелепо, что рассердился даже ее извечный враг Толик.

– Нет, вы видали: ему отчитываться надо? – бросил он насмешливо. – А каким это образом ей в комсомол вступать, если она ни в октябрятах, ни в пионерах не была? Ты бы хоть немного-то думал своей головой.

Вообще взаимоотношения между Толиком и богомолкой уже перешли на несколько другой уровень. Они не стали дружескими, но он все чаще заговаривал с ней и задавал вопросы о Боге. Очевидно, это все же волновало его. Как-то спросил:

– А что, если Бога нет, и ты зря мучаешься?

– Я не мучаюсь, Толик. Я знаю, что Бог есть, и живу с Ним.

– А все же? – не унимается он. – Вдруг Его нету? Жалеть ведь тогда придется.

– Не придется. Потому что Бог есть, и я счастлива с Ним. И никогда ни о чем не пожалею, – уверенно ответила она, и, похоже, он ей поверил.

Вот вроде бы уже и расставили все точки над «i» в ее вопросе, но оказалось, что директор школы не оставила мысли перевоспитать несговорчивую ученицу. И уже в самом конце учебного года вызвала ее к себе в кабинет:

– Ну, что у нас насчет комсомола? Будем вступать?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Пойми, без этого ты не поступишь ни в один институт, несмотря на то, что у тебя есть все данные для этого. У тебя ведь очень хорошие оценки, – голос у директора заботливый, временами даже ласковый. А уловив в глазах девочки на какую-то долю секунды блеснувшее сомнение, придвинулась к ней вместе с креслом и вкрадчиво, с доверительными интонациями выдала, как ей кажется, беспроигрышный аргумент:

– Я могу достать справку, что ты проходила практику в нашей районной больнице. Это поможет тебе поступить в медицинский институт.

Медицинский! У девочки сердце замерло, ведь медицина – ее мечта с детства. В памяти одна за другой всплывают картины всей ее короткой жизни: вот подобрала больного щенка и тащит домой; вот они с отцом выхаживают котят, у которых умерла мама-кошка, вот спасает цыпленка, которого чуть не заклевали его же собратья. Стать врачом – это предел ее мечтаний! Но тихий голос в душе говорит: «А какова цена?» И снова тот же стих прямо в сердце: «А кто отречется от Меня...»

– Спасибо Вам, – твердо ответила. – Я работать пойду.

И вот уже идут экзамены, и вместе с другими учениками она стоит перед кабинетом химии, ожидая своей очереди. К ней подходит явно чем-то взволнованный Толик. Неудивительно, волнуются-то все.

– После экзаменов будет выпускной вечер, – вроде как рассуждает он сам с собой и вдруг совсем не к месту спрашивает: – Слушай, а верующим туда можно?

– Почему же нет, – пожимает она плечами. – Приду, получу аттестат и уйду.

– Ну-ну, – пробормотал он неопределенно и отошел.

Через три дня следующий экзамен, и снова Толик с тем же вопросом:

– Ты действительно хочешь прийти на выпускной?

– Да не то чтобы хочу, но аттестат-то получить надо.

В понедельник последний экзамен, и опять Толик около нее:

– Слушай, рыжая, ты лучше на выпускной вечер не приходи. У тебя будет возможность в течение недели получить аттестат в секретариате. Я узнавал.

Удивленная девочка смотрит Толику в глаза, а там ни зла, ни вражды не осталось, наоборот: в них угадывается искреннее участие и тревога. И та тревога передалась и ей, и хоть и не поняла его верующая, но на выпускной вечер не пошла. Жаль, конечно, ведь мама ей специально по этому поводу платье в ателье заказала, заплатив за него всю свою месячную пенсию.

–    Христианка не должна выглядеть, как замухрышка, – объяснила дочери.

Прошло несколько дней, и выпускница забрала свой аттестат и похвальную грамоту «За особые успехи в изучении химии». Но в институт поступать даже не пыталась: немка, да еще и верующая...

Через две недели она уже устроилась на работу.

Первого сентября состоялась встреча выпускников теперь уже в бывшей их школе. Соня и Мадина обняли свою подругу и наперебой расспрашивают.

– Как это ты догадалась не прийти на выпускной? – говорит Мадина.

– О чем догадалась? – не поняла их подруга.

– Да ведь ребята тебя весь вечер искали...

– У них ключ от одного кабинета был, – вступила Соня. – Они весь вечер ко мне приставали, мол, где ты богомолку спрятала?

– Зачем? – искренне удивилась подруга. – Я что-то ничего не пойму.

– А что тут понимать, у них же план был...

– Девчата, вы о чем? – содрогнулась от догадки «Чудо с косичками».

– Им твоя святость поперек горла стала, вот они тебя и решили опорочить.

«Так вот о чем настойчиво предупреждал Толик, – похолодела она от одной лишь мысли, что могло случиться. – Господи, как неисследимы пути Твои! Моего извечного обидчика Ты сделал мне защитником. Ведь это благодаря ему я не пошла на тот вечер, и последнее в школе дьявольское нападение разрушил именно Толик».

Ей сразу вспомнились слова Розиаты Аубекировны, которые оказались пророческими: «Когда вы вырастете, вы станете лучшими друзьями».

Долгое время открыто враждуя с девчонкой, он, однако, решительно отверг подлую месть исподтишка.

С тех пор прошло больше тридцати лет. Уже будучи в Германии, бывшая школьница увидела в русскоязычной газете заметку: «Ищу свою одноклассницу...»

Они встретились, поговорили, повспоминали.

– Ты была какая-то не такая, как все. Почему? – спросил Толик.

И теперь уже зрелая – и в возрасте, и в вере – женщина рассказала о Том, в Кого она верит. Последовало много встреч и разговоров по телефону. Толик и его жена стали читать Библию, искать Бога, и Он открылся им. Получив прощение грехов через Иисуса Христа, они отдали Ему свою жизнь, и бывшая «Чудо с косичками» присутствовала на их крещении.

– Толик, помнишь, Розиата Аубекировна сказала, что мы станем друзьями? – спросила она и, получив утвердительный ответ, улыбнулась: – Ну вот, а теперь Господь сделал тебя моим братом!