Из поэтических тетрадей
Николай Водневский
ИВАН СЛЕДОПЫТ
(Окончание. Начало в № 4/1991)
* * *
Война, война,
Твой голос - гром,
Язык войны - огонь.
И не с того ли за бугром
Заплакала гармонь?
Шептали тихо старики:
- Мы знали, будет так.
Редели русские полки
От вражеских атак.
По всей стране переполох,
Земля огнем горит.
На поле битвы громом «О-о-х!
Протяжное стоит.
Я слов сегодня не найду
О тех, кто был сражен,
Кто вспоминал тогда в бреду
И матерей, и жен.
Мы все отвагою полны,
Пока не грянет гром.
Пропел снаряд, и сразу мы
Ложимся кверху дном.
И вспоминал Иван слова.
Что часто вторил дед:
- У смерти есть свои права,
У человека - нет.
Однажды ахнул Следопыт:
Втесалась пуля в бок.
Но кто от смерти защитит,
Коль не великий Бог?
И кто на помощь к нам придет
В тяжелый жизни час?
Кто слезы нам с очей отрет,
И кто утешит нас?
- О мама. Боже, помоги!..
Я больше не могу.
А рядом парень без ноги
На втоптанном снегу.
Иван на помощь мать зовет,
Глаза туманит дым.
Вдруг слышит: мать его поет,
Как будто рядом с ним:
«Христос не обидит.
Подумай о том,
Что Он тебя видит
Под этим кустом.
Есть сила в молитве.
В сердечном «прости».
Бог может и в битве
От смерти спасти.
Молись же сердечно,
Сынок мой, молись!
Бог любящий, вечный
Спасет твою жизнь.
Спасительной кровью
Ты будешь омыт.
Молись же сегодня,
Молись, Следопыт!»
Вдруг голос замер, и покой
Разлился на душе.
А здесь всего подать рукой
До вражеских траншей.
И снова командирский зык:
- За Родину! Ура!
У Следопытова язык
Проглатывал слова:
- Господь, помилуй, помоги,
Дай силы мне привстать…
А где свои, а где враги -
В тумане не видать.
Утих артиллерийский гул,
А в голове угар…
«Он ранен иль навек уснул?» -
Подумал санитар.
В глазах темно, и Следопыт
Понять уже не мог:
Быть может, это смерть стоит,
Стоит у самых ног?
- Крепись, боец, и мы пройдем!
Крепись, наш юный брат!
И на шинели под огнем
Его снесли в санбат.
Лежал в вагоне Следопыт,
Горела грудь от ран.
Но не был Господом забыт
Простреленный Иван.
В вагоне бред, проклятья, стон,
Мучительный недуг.
А санитарный эшелон
Вез раненых на юг.
Иван с постели не вставал,
О жизни думал так:
«Жизнь человека, как трава
Или цветущий мак.
Жизнь, как цветок: сегодня есть,
А дунул ветер - нет».
И вот он, на пять тысяч мест,
Ташкентский лазарет
* * *
Шум в голове, как будто рой,
Но как-то надо жить.
Иван Петрович с медсестрой
Любил поговорить.
Прошло томительных недель
Не две, не три, а шесть.
Ему больничная постель
Успела надоесть.
Нам трудно чудеса понять:
Иван вполне здоров.
И он теперь готов обнять
Сестер и докторов.
Небесной правды вечный глас
Звучит через века:
Не доктора спасают нас,
А Божия рука!
О светлый, розовый рассвет,
Я гимн тебе сложил!
Что говорит, что Бога нет?
Я знаю: Бог мой жив!
Больничный сад дождем омыт,
И снова в форме Следопыт.
В саду больничном дремлет тишь.
Куда же ты, Иван, спешишь?
«Нельзя сегодня опоздать -
Я приглашен сестрой на пять».
Война - войной, а в сердце - май.
Звенит по улице трамвай.
Вот он за угол повернул,
Мелькнул угрюмый саксаул.
Вот переулок, вот и дом.
Туда, читатель, мы войдем.
В квартире чистенькой уют,
И там вполголоса поют.
О чем поют - не все понять,
Сестра встречает, будто мать:
- Садись, наш брат, и не скучай,
Я пригласила всех на чай.
Мы все друзья, мы все равны.
Страдаем вместе от войны…
Потом спокойно за столом
Один старик прочел псалом.
А после тихо говорил,
Как мир Спаситель возлюбил.
И рассказал он о былом…
* * *
- И вот, вхожу я, значит, в дом.
Устал. По зимнему пути
Мне сорок верст пришлось пройти.
Вхожу я в дом, а там людей…
(А голос - будто дед Фаддей).
Людей там было, как сказать,
Душ, может, двадцать, двадцать пять.
Уж я хотел было назад,
Мне говорят: «Постой, солдат!»
Я. значит, с фронта шел домой.
Сажусь. Мне это не впервой.
Но вижу, что-то тут не так,
Мне б самогона на пятак.
А здесь поют и стар и мал,
Таких я песен не слыхал.
Поют о горнем, о святом,
И про какой-то Отчий Дом.
Хотел я встать, уйти назад,
А мне опять: «Постой, солдат!»
Я говорю: «Ищу ночлег,
Далек мой путь, и валит снег».
«Вот здесь ты будешь отдыхать»,-
Мне указали на кровать.
И я остался. Кто-то встал
И внятно Библию читал.
Он говорил, как любит Бог…
Понять я все тогда не мог.
Но песня тронула в груди:
«О грешник; к Господу приди!»
И с той поры я стал не тот.
То был четырнадцатый год.
И вот уж двадцать восемь лет
В моей душе не гаснет свет.
Ну а потом, как кончил дед,
Сестра устроила обед.
Иван смущен немножко был,
Но вскоре всех он полюбил.
Он за обедом слово взял,
Все по порядку рассказал.
О том, что жив он неспроста,
О том, что верит он в Христа.
Потом взяла гитара тон,
(Голос сестрицы - чистый звон).
Иван слова ее ловил,
Как будто воду жизни пил.
Он пил с Господнего стола.
Навек запомнились слова:
«Возьми меня отныне
И впереди
По жизненной долине,
Господь, веди.
Не мог бы я тропою
Твоей идти,
Но если Ты со мною,
Я тверд в пути».
Иван вернулся в лазарет,
В его глазах небесный свет.
В своем блокноте записал:
«Нашел я то, чего искал».
Там адрес вывела рука,
Писала внучка старика:
«Я каждый день и каждый час
В молитвах буду помнить вас.
Скорей бы кончилась война…
Пишите. Зина Фомина».
* * *
Ташкент устал и сладко спит.
Рассвет встречает Следопыт.
И снова день, и снова гул
И паровозный рык.
В саду шептался саксаул
И ворковал арык.
На небе таяла заря,
Просвечивала высь.
И, словно три богатыря,
Три тучи разошлись.
А как же фронт? Дела плохи.
Не виден поворот.
- Несем расплату за грехи. -
Говаривал народ.
Бог мир привел на строгий суд,
Потребовал отчет.
Но только люди не поймут,
Пока не припечет.
Был скуден карточный паек
И невелик запас.
И знали все, еще далек
Освобожденья час.
Никто не знал, когда отбой
Горнист нам протрубит.
И снова фронт, и снова в бой
Был брошен Следопыт.
Тот край, что был ему так люб,
Стал жертвою огня.
А там, где был колхозный клуб,
Дымилась головня.
Война пришла к нам неспроста,
Как дед нам говорил:
- За поругание Христа
Несет расплату мир.
Приказ был отдан по войскам
Пробить на запад брешь!
А враг цеплялся тут и там,
Чтоб удержать рубеж.
Он сыпал градом пуль и мин
И не жалел огня.
За деревушку Красный Клин
Шел бой четыре дня.
Четыре дня в огне земля.
А лес, как бритвой, сбрит.
- Господь мой, сохрани меня! -
Молился Следопыт.
Освободить не просто так
Земли родимой пядь.
Ведь немец восемь контратак
Предпринимал опять.
Но вот прорыв! И путь открыт,
И нет бетонных стен…
А в это время Следопыт
Попал в немецкий плен.
Длинна для пленного верста,
Тяжел его урок.
Тому, кто верует в Христа,
И плен послужит впрок.
На Запад гнали серый строй,
Ковром садилась пыль.
Над каждой пройденной верстой
Слезу роняла быль.
Жандармы в облике горилл,
Как демоны, в строю.
Друг, умирая, говорил:
- Ты, Следопытов, был мне мил,
Возьми шинель мою…
Возьми. А мне уж не дойти,
Твой друг отвоевал.
Должно быть, этот на пути
Последний мой привал.
Колонну гнал конвой, спеша:
- Лос, руссеншвайне, шнель!..
У Следопытова в ушах:
«Возьми мою шинель…»
Пригнали поредевший строй,
Загнали всех в барак,
А там опять сирены вой
И баланды черпак.
Труд на заводе был тяжел,
Солон немецкий брот.
Так сорок третий год прошел,
Голодный, страшный год.
Сбежать бы прочь куда-нибудь,
Да стены, как гранит.
Как ни тяжел земной наш путь,
Бог избранных хранит.
Для Следопыта вольный свет
Закрыт со всех сторон,
Но каждый день Новый Завет
Читал в бараке он.
Когда вокруг косила смерть,
Он верой в Бога жил.
Он каждым словом о Христе,
Как хлебом, дорожил.
Так сорок пятый грянул год:
Атаки, бомбы, дым…
Но на востоке небосвод
Стал бледно-голубым.
Там угасал немецкий дух,
Война уже не та.
И по баракам ползал слух:
Варшава занята!
Писали мелом на стене:
«В плену последний май!»
Сам маршал Конев на коне
Форсировал Дунай.
Союзников победный пыл
Принес на запад Клей:
Он сквозь заслоны переплыл
Ла-Манш, Па-де-Кале.
Простреленный метался враг,
Стал фюрер сам не свой.
И Рокоссовский поднял флаг
Над занятой Литвой.
Пришли советские войска:
В бараках веселей.
Но ветер радость расплескал
Слезами по земле.
* * *
В медалях груди,
Победный шаг.
Раскат орудий
Гудел в ушах.
Земля внимала
Той славе дней.
Восьмое мая -
Конец войне.
Всевышний бурю
Остановил.
Немецкий фюрер
Свой яд испил.
Последний раунд
Он вел, как трус.
И Ева Браун
Сказала: «Шлюс!»
Все рады были,
И ведь не зря:
Освободили
Концлагеря.
На желтом взгорке
Пред сотней глаз
Василий Теркин
Пустился в пляс.
Под гул оваций
Заныла грудь.
Репатриаций
Боялся люд.
Власть неизменна,
И вождь чумной.
Пугал всех пленных
Возврат домой.
Команда четко:
«Закрыть вагон!»
Окно-решетка
Со всех сторон.
Для вражьих классов
Пощады нет!
И первым Власов
Понес ответ.
И поезд тронул
И канул в тьму.
Пошли вагоны
На Колыму.
О, как сегодня
Душа болит…
Ведь в том вагоне
Был Следопыт.
* * *
Далек, далек Колымский край.
Терпи, страдай и умирай.
Немало найдено причин,
За что и почему
Иван Петрович получил
Наряд на Колыму.
Он не один. Их много тех
В земле промерзлой спят.
Ведь в пятьдесят восьмой статье
Есть пунктов пятьдесят.
Там летом не растут цветы,
Трещит мороз зимой.
- Изменник ты! Предатель ты! -
Покрикивал конвой.
Иван молитвенно терпел,
Он знал: защита - Бог.
Об Иисусе гимны пел,
Какие только мог.
Без выходных лесоповал -
Строг лагерный закон.
Мороз безжалостно сковал
Природу, как в бетон.
Молчал нахмурившийся лес,
Под снегом - мерзлый лист.
С винтовкою наперевес
Охранник - эмведист.
На кухне суп - одна вода,
Барак - холодный гроб.
И как ни тяжела судьба,
Не ляжешь сам в сугроб.
Иван Петрович постарел,
Осунулся, зарос.
Он не роптал на свой удел,
Что дал ему Христос.
Иван Петрович жить устал -
Работа тяжела…
Но вера в Господа Христа
По-прежнему жила.
Для брата - брат, для друга - друг,
Он с верой в Бога жил.
На нарах, сидя в полукруг,
Он братьям говорил:
- В страданьях плавятся сердца,
Тернист наш узкий путь.
Вблизи Небесного Отца
Есть место отдохнуть.
А рядом кто-то говорит:
- Мы терпим здесь не зря.
Придет пора - шталаг сгорит,
Сгорят все лагеря.
- А ждать-то сколько? Год иль два?
- Кто нам свободу даст?
У кагебистов все права,
В руках у них вся власть.
- Вот отравить бы этих псов,
Да ружья в руки взять!
- Вокруг немало тут лесов,
Да трудно убежать.
- Позвольте, братцы, мне опять
Сказать, пока я жив:
Придет пора, придет, как тать,
Изменится режим.
- Где диктатура, там и месть,
Там держит власть бандит.
- Пусть знают все, что правда
есть, И правда победит.
Так раздавались голоса
В бараке перед сном.
Шумели за окном леса,
Метели за окном.
А за окном снегов постель,
Висит седой туман…
Об Искупителе Христе
Рассказывал Иван.
А на рассвете вновь подъем.
В лесу тяжелый труд.
Шептались зеки: мы умрем,
Пока настанет суд.
Но знал и верил Следопыт:
Не стоило тужить.
Кто Кровью Господа омыт,
Тот вечно будет жить!
Утро…
Подъем.
Построение:
Стройся в колонну по шесть!
- Господи!
Дай мне терпение
Трудности все перенесть!
Небо свинцовыми тучами
Густо закрылось опять.
- Господи, как нам наскучило
Час на поверке стоять!
Вышел походкой гусиною
Строгий начальник вперед.
- Номер такой-то, на линию! -
Страж басовито орет.
Как? Неужель Следопытова?
И не свобода ли ждет?
А у охранника сытого
Наготове пулемет.
Утро туманилось раннее,
Жалко Ивана до слез.
Значит, о братском собрании
Кто-то начлагу донес.
- Ну, доходяга, рассказывай,
Сколько у вас заправил?
Мало вас в камерах газовых
Гитлер в Дахау травил!
* * *
Бросили в камеру темную.
Тело ломило от ран.
- Дай мне кончину достойную! -
Богу молился Иван.
- Ты нам глаза не замазывай,
Снова и снова допрос.
- Ну, доходяга, рассказывай,
Как тебя любит Христос.
И Следопыт не утаивал,
Все рассказал не спеша.
У эмведиста Катаева
Где-то есть тоже душа…
* * *
Года…
Тяжелые года
Страданий и тревог.
От непосильного труда
Иван Петрович слег.
Он угасал, как уголек.
Из легких - кровь струей.
- Теперь, - сказал он, - недалек
Желанный мой покой.
В барак пришли его друзья,
Склонились все у нар.
Запеть бы, братцы, да нельзя.
Узнает комиссар.
Но в сердце искренность тая,
Запели не спеша.
«Ведь мир не родина моя,
Ему чужда душа.
Недалек, недалек
Страданиям конец».
- Я слышу: вот меня зовет
На небеса Отец.
Барак молчит, никто не спит.
Всем хочется домой.
Сказал чуть слышно Следопыт:
- Вы спойте, милые мои,
Еще про край родной.
Словами выразить нельзя,
Как, слезы проглотив,
Запели братья и друзья
На свой родной мотив:
«Последнее слово.
Последняя песня.
Пусть истина Божья
Всем будет известна!
Мы будем молиться
Усердно и дружно.
Стране обратиться
К Спасителю нужно.
Мы верою видим
Небесные дали.
По верному следу
Мы с Ваней шагали.
От нас он уходит,
Сломили нажимы,
Но тысячи братьев
Останутся живы.
Они-то и скажут
Всем людям России,
Что есть избавление
В ранах Мессии.
Наш друг, до свиданья!
Мы встретимся снова!»
* * *
Последняя песня.
Последнее слово.
Иван едва открыл глаза,
Но говорить не мог.
Стоят и братья, и друзья,
А ближе - вечный Бог.
Он тихо ноги вытянул,
Был слышен мирный вздох.
А за стеною караул
Души не уберег.
ОТ АВТОРА
Теперь пришла пора и мне
Сказать немножко о себе.
Мне Следопыт по духу брат.
Когда-то был и я солдат.
И как его, в тяжелый час
Меня Христос от смерти спас.
Его защита надо мной!..
ГУЛАГ, как гром, шел стороной.
Теперь от родины вдали
Смотрю с тоской на корабли.
Они плывут в мои края,
За ними песнь летит моя.
Она стремительно летит:
Господь Россию посетит.
Я Бога искренне молю:
- Помилуй Родину мою!
Излей на раны Твой бальзам
И снизойди к ее слезам.
Веди меня с неверьем в бой,
Ты - впереди, Я - за Тобой.
1965 год.
