Второе пришествие

Александр Мельников

В годы советской власти наш молитвенный дом в центре Новосибирска закрыли и дали разрешение построить новый на окраине, неподалеку от железнодорожной станции Инская. Туда мы долго добирались на автобусе, а потом еще шли некоторое время пешком. Завершили строительство молитвенного дома еще наши отцы, но кое-что строилось в годы нашей юности, и мы всегда спешили поучаствовать в работе по строительству. Несмотря на такую отдаленность, мы любили наш молитвенный дом на живописном берегу реки Иня.

Да, там прошли наши лучшие годы. И хотя открывались новые молитвенные дома, расположенные ближе, но лучшего, чем на Инской, для нас не было. Туда мы ехали «на перекладных», тратя на дорогу час или даже полтора. С радостью ехали даже в будние дни в переполненных автобусах на сыгровки струнного оркестра, на подготовку декламаций, на спевку хора или для того, чтобы всей молодежью украшать зал к празднику жатвы, к Пасхе, к Троице... А в воскресенье – богослужение, после него – опять молодежное общение.

Много интересных историй можно рассказать о жизни молодежи той поры. Вот одна из них.

Эта история случилась с одним нашим братом из молодежи. Немало времени прошло с тех пор, многое уже не помню в подробностях, но было это так.

В одно из воскресений после очередной проповеди на излюбленную тему проповедников о Втором пришествии Христа и взятии Церкви мы, молодежь, остались для дальнейшего рассуждения на эту тему.

В то воскресенье Грише тема Второго пришествия была особенно близка, и не потому только, что он очень часто слышал такие проповеди. В последние дни он сам часто рассуждал и на эту тему, и о себе самом, о своем духовном состоянии и готовности к встрече со Христом. По его оценке, у него было еще много того, что ставило под вопрос его готовность. Он внимательно слушал рассуждения каждого, хотел помолиться, но медлил. Медлил до тех пор, пока общение закончилось.

Все пошли по домам, сгруппировавшись в полные энергии и движения кучки. Только Гриша шел не спеша один, погруженный в свои думы. Так незаметно он подошел к конечной остановке автобуса, с которой начинался долгий путь домой.

Автобусы тоже кучковались и с наступлением времени своего «отчаливания» вырывались из своего общака, оставляя при своем порыве темные клубы выхлопа и шум заведенного мотора.

Рокот мотора автобуса привел Гришу в чувство. Очнувшись, Григорий обнаружил, что вместо того чтобы быть на остановке, он оказался неподалеку от диспетчерской, в самой гуще ожидающих своего часа автобусов. За вокруг стоящими машинами не видно было молодежи, которая, вероятней всего, уже стояла на остановке. Там был и его брат Эдик.

– Ох, надо же спешить, – спохватился Гриша, – наверное, все ждут меня, а следующий автобус будет еще нескоро. А где ж они?

Он посмотрел вокруг – никого из молодежи не было. Тревога вдруг охватила его.

– Ну все! Вот этот час настал, как и должно быть, совсем неожиданно... А я оказался неготовым. Я оказался неготовым!

Гриша тут же пал на колени. Он молил Бога о прощении. Просил сил и мужества для того, чтобы выдержать эти тяжелые дни в отсутствии Церкви на земле. Просил сил вынести все страдания и искушения и, хоть даже как головня из огня, быть причисленным к спасенным.

В автобусе Гриша огляделся – никого из верующих в нем не было. Ехала какая-то пьяная компания, группа мододых ребят толпилась на задней площадке, где слышались непристойная брань и пошлые разговоры. Женщина, сидящая неподалеку, рассказывала своей соседке о неполадках в семье. В кабине водителя на кожухе мотора лежал включенный микрофон, и, кроме рева автомобильного мотора с утихающим или усиливающимся тоном, слышно было, как водитель вдохновенно подпевает включенному им магнитофону с записями «блатных» песен.

Когда автобус въезжал в выбоину на асфальте, микрофон перекатывался туда-сюда, и в салоне автобуса через динамики, подключенные к усилителю, раздавался невероятный скрежет, стук и шум.

Водитель же при этом во всеуслышанье, думая, что его из кабины никто не слышит, смачно выругивался.

«Да, вот теперь мне одному, может быть, даже одному на наш весь огромный город верующему, жить среди этого развращенного рода, – рассуждал Гриша. – Сколько надо сил, чтобы устоять в вере и, больше того, засвидетельствовать этим людям об Истине. Трудно, но для того мы и здесь, теперь уже только я один, в единственном числе, чтобы засвидетельствовать... Стоп! Ведь, как нам говорили и как мы читаем в Священном Писании, Дух Святой должен быть взят от земли, и тогда невозможно будет покаяние! Да, вот тебе и на – продремал, так беспечно и легко продремал, трудно было помолиться и исповедаться, а теперь вот еще более усложнил для себя ситуацию, сейчас, друг мой Гриша, все стало гораздо сложнее, прямо скажем, крайне сложно, неимоверно трудно».

Мысли опережали одна другую: «Да, видимо, крайне сурова практика жизни оставленного... Ха! Оставленного по своей собственной беспечности, нерешительности. Если бы я хотя бы сегодня еще не продремал и решился бы помолиться во время общения, раскаялся бы, исповедал свои грехи, признал бы свою неготовность, то теперь бы ехал уже не в этом языческом автобусе, а может быть, на небесной колеснице летел бы по безбрежному пространству Божьего Царства, ликовал бы со всеми святыми и радовался... Но вот, однако, оказался недостоин и остался еще на этой крайне грешной земле».

Тут Григорий замешкался, рассуждая о трудностях бытия оставленного на Великую скорбь христианина: «Если иметь в виду точку зрения брата Канатуша, то Церковь должна быть взята в конце первой половины этого времени. Тогда это еще ничего. Тогда первая половина уже прошла. Да, были, конечно, всякие трудности, но ничего – пережили. Значит, вторая половина не будет уж чересчур тяжелой, и это тоже переживем...

Ну а если по Каргелю, как утверждает наш пресвитер, то Церковь должна быть взята перед Великой скорбью. Да, тогда до конца этого тяжкого времени еще долго, тогда держись, Гриша!

Стоп, – подумал он, – а ведь Эдьки здесь тоже нет!.. Не может быть! Ведь вчера мы с ним крепко рассорились и до сих пор не примирились. К тому же он явно был не прав... Но его здесь нет... Значит, все-таки был прав! Да что там и говорить: надо в своем глазу узреть бревно, прежде чем в глазу брата моего – соринку... Он, тем не менее, там, а я вот остался здесь, к тому же один-одинешенек».

Гриша, думая заметить какие-нибудь изменения в окружающем мире после вознесения Церкви, посмотрел в окно. Автобус подъехал к остановке «Коммунальный мост», где многие из ехавших с собрания, делали пересадку. И тут он заметил группу пожилых сестер, стоящих на остановке и живо разговаривающих между собой. Это были очень примерные сестры, отзывчивые, посещающие собрание и в будние, и в праздничные дни, молитвенницы, очень искренние и последовательные христианки.

«Ага, – подумал Гриша, – и они тут же. Значит, не все уж было так хорошо в их жизни. А выглядели так свято, так благочестиво. Вот они – тайные грехи наши: смотришь по верхам – вроде бы все хорошо, а если в корень – тут-то и обнаруживается то одно, то другое... И не ведают они, что пришествие уже совершилось и они тоже прослушали трубный зов.

Да что там говорить, посмотри лучше на себя, – остановил себя Гриша, – довольно их судить, лучше, может, с ними как-то объединиться и вместе теперь уже бодрствовать, пребывая в этой долине „cмертной тени”».

Гриша хотел выйти, но и тут он проворонил – автобус тронулся, пришлось оставаться по-прежнему один на один со своими думами. Гриша желал связаться с благочестивыми сестрами, но не знал точно, где они живут и как с ними можно связаться. Решил прийти на молитвенное собрание в среду. Вечером в этот день он обычно был свободен, но крайне редко посещал такие собрания – и без того в течение недели было много всяких молодежных и других мероприятий. На сей раз, однако, он решил непременно прийти.

«Там, может, еще будут те, – рассуждал он, – которые тоже, как и я, остались. Будут ждать пресвитера, и мне надо сказать им, что он уже на небесном собрании святых, он уже вознесся со всеми достойными детьми Божьими и не будет вести здесь собрание. Вот тогда, как я думаю, молитвы будут особенно горячими».

Пока Гриша рассуждал, автобус проехал остановку «ЦУМ», где надо бы ему выйти, и подъезжал к конечной остановке «Вокзал». До дома было недалеко, и самая насущная мысль, о которой напоминал урчащий желудок, отрезвила его:

«А что ж мне поесть на ужин? Ведь ни мамы, ни сестер, вероятнее всего, не будет дома и некому будет что-то приготовить. Придется самому все делать. Стоп, – неожиданно спохватился Григорий, – а ключа-то от квартиры у меня нет. Ведь у Эдьки был второй ключ, а где он мог его оставить? И где в таких случаях могут оставаться ключи от квартир для таких вот оставленных, как я?» Но на всякий случай Гриша, придя домой, позвонил. Дверь открыл Эдик.

«Ага, ясно, значит, он был все-таки не прав, – сделал вывод Гриша. – Так все-таки почему же тогда и я здесь?»

Гриша прошел в следующую комнату. Там были все его братья и сестры. Они стали расспрашивать его, где он был. Они, оказывается, искали Гришу, но поспешили на автобус, потому что водитель и без того медлил с отправлением, ожидая их, и молодежь не стала более задерживать автобус. Решили, что Гриша уже в совершенных летах и доберется до дому сам.