Любовь сильнее

Вальдемар Цорн

Беседа с Василием Даниловичем Бондаренко

Встречи с Василием Даниловичем Бондаренко всегда оставляют какие-то трудно определимые чувства: радость от прикосновения к удивительной истории жизни, грусть оттого, что он принадлежит к уходящему от нас поколению, надежду от сознания того, что есть в нашем братстве такие люди...

Я еду с ним в машине, сижу вместе с ним за обеденным столом, вместе поклоняюсь Богу в одной церкви, вижу с кафедры его внимательный взгляд. Мне хочется передать читателям хоть долю впечатлений от наших с ним бесед. Вполне сознаю их недостаточность для создания полного портрета пресвитера, узника совести, проповедника, евангелиста и просто очень жизнерадостного человека. Успокаиваю себя тем, что представляю читателям знакомого не одной тысяче людей человека, человека, для которого самая большая радость – проповедовать Евангелие Христово и видеть спасающихся через это Евангелие людей.

– Василий Данилович, скажите, пожалуйста, где и когда Вы родились?

– Родился я в декабре 1927 года в Украине, в поселке Капитановка Кировоградской области.

– Родители Ваши были верующими?

– Родители мои уверовали в 1921 году и были активными евангельскими верующими до самой своей кончины.

– Сейчас очень много говорят о голодоморе. Как Вы пережили то время?

– Самый страшный голод был в 1933 году. Мне в то время было уже около шести лет. Семья была большая: у родителей было четверо сыновей и три дочери. Время коллективизации. Власти отняли у нас все продукты питания. Специальные отряды ходили с длинными металли-ческими штырями и искали закопанные в земле запасы. В домах, сараях, на сеновалах – везде искали и все отнимали. Отец умудрился закопать в ящике мешок проса прямо у стены дома, там, куда стекает с крыши вода. Так этот мешок проса нам жизнь спас. В ступе это просо толкли, и мать пекла из него блины. Они были с шелухой, горькие, но такие желанные! У нас была корова. Но молоко она стала давать только к маю, когда голод уже свирепствовал повсюду. Корова стояла у нас в доме, ей даже отвели специальную комнату, чтобы ее не украли...

Однажды мама у печи блины готовила, мы возле печки все сидели – грелись. В комнату без стука вошел молодой человек, такой худой, истощенный, что голову держать не мог, сел на табуретку и просит: «Тетя Зина, дайте кусочек!» – и протянул к маме руку. «Как же я дам?! – говорит ему мама. – Смотри, мои малыши умирают». А сама оторвала половину блина и дала ему. Он, не поднимая головы, съел его и вышел. Назавтра он снова пришел. Мама ему опять оторвала половинку блина. Больше он не приходил. Умер.

Я помню маму полной лицом, но очень бледной. Только позже я понял, что она от голода опухла. Нас кормила, а сама почти ничего не ела. Отец насильно ее заставлял есть. А она все отказывалась: «Как я могу есть, если дети умирают?!» «А как дети без матери расти будут?!» – отвечал отец и совал ей в руку блин.

Каждое утро по улицам проезжала подвода: умерших собирали. Тихо все было и страшно...

К маю–июню легче не стало, но на деревьях появились почки и молодые листья, разные травы. Мы липовые почки срывали, сушили и клали в суп вместо хлеба. Суп из них варили. Однажды, когда мы в лесу собирали молодые листья и почки, за десятилетним Володей погнались трое голодных мужиков. Зарезать и съесть его хотели. Старшие как раз куда-то в сторону отошли. Мы все кинулись кричать и защищать Володю. Тут и другие люди подоспели и отняли у обезумевших от голода мужиков моего брата.

Вот так мы, по милости Божьей, и выжили. Отец работал портным на сахзаводе. Однажды его отправили в Ленинград. А там хлеба – сколько хочешь. Он домой привез. Так я узнал, как настоящий хлеб выглядит.

– Когда Вы уверовали?

– В школе все знали, что я «штунда». Я постоянно чувствовал отчужденность со стороны моих сверстников. Иногда с обидой принимал, когда меня так обзывали. Но как я теперь понимаю, это был Божий путь к моему духовному возрождению. Эта кличка меня ко многому обязывала в моем поведении, поступках, в жизни в семье. Она была мерой моего воспитания. В школе я был отличником.

Когда в 1937–1938 годах повсюду арестовывали людей, в первую очередь, верующих, у меня появилось сильное чувство неприязни к власти. На моих глазах разрушали церкви и глумились над святынями людей. Я ничего не мог сделать, но аресты верующих людей сильно повлияли на мой выбор жизненного пути: я знал, что с этим режимом мне не по пути.

Потом война. Беда, горе, слезы, вопли... Через два месяца после начала войны немецкие войска прошли через наш поселок. Мы попали под оккупацию. Буквально за неделю верующие оповестили друг друга и собрались для молитвы. Это было в конце августа 1941 года. Я пошел на собрание. Пошел... и больше не вернулся. Я там остался навсегда. На этом собрании я уверовал. Физически я был очень слабым, ростом тоже не вышел. В 1942-м мне братья отказали в крещении. 28 августа 1943 года под пение «О дивный день, о дивный час...» и гул орудий приближающегося фронта я принял святое водное крещение. По правому берегу Днепра на запад отступали немецкие войска, воздух был наполнен грохотом и гулом, а в душе у меня был глубокий мир. Мое сердце пело: «Я с Господом моим и Спасителем Иисусом Христом!»

– Ваши самые глубокие переживания тех лет: одно – положительное, другое – отрицательное...

– Обращение ко Христу и умирающие от голода люди.

– Какое у Вас образование и в чем видите свое призвание?

– В 1948 году я окончил медицинское училище. Работал фельдшером, затем рентгенлаборантом. Долгое время заведовал травматологическим пунктом, где выполнял самые разные процедуры с травмами, переломами, вплоть до небольших амбулаторных операций. Часто замещал врачей. А по призванию я – проповедник Евангелия, душепопечитель.

– Я знаю, что Вы сидели в тюрьме. Когда это было и за что Вас посадили?

– Сначала скажу несколько слов о семье. В 1954 году я женился на Тамаре Кулиш. Когда из руководства баптистского центра были предложены (или скорее навязаны) «Инструктивное письмо» и «Новое положение», я с группой верующих, в основном, молодых людей, не согла-сился с этим положением и стал вести духовную работу отдельно от церкви, не зная еще никакого движения «Прокофьева и Крючкова». Принял служение через брата Т. Раенко и со-вершал крещения, хлебопреломления, проводил собрания. За что (с участием братьев из цент-ра) был отлучен от своей церкви.

К этому времени у нас уже было трое детей. В ноябре 1962 года был арестован и осужден на пять лет тюрьмы и пять лет ссылки. Но отсидел только два с половиной года. В приговоре было указано: «За воспитание детей в религиозном духе, за совращение молодежи...»

На суде было много свидетелей, подтвердивших мое участие в молодежных собраниях вне церкви и мое несогласие с братскими инструкциями из баптистского центра. Особенно отмеча-лось, что я «разлагал молодежь» и «калечил детей».

– Как семья отнеслась к аресту, суду, приговору, разлуке?

– Семья разделила мое решение, мою участь с глубоким пониманием и сердечным участием. Жена говорила мне: «Когда тебя арестовали и я вместе с тобой шла к „воронку”, то испытывала такое радостное чувство, будто под венец с тобой иду». Как мы прощались, это отдельная история. Мое отсутствие семья приняла как от Бога данное. Жена смогла вложить в детей глубокую веру в Господа. Перенося трудности, испытания, мы вознаграждены Господом в детях наших.

– Дети все верующие?

– Да, это очень важно для нас. В одно из воскресений перед арестом (в 1962 году) я в унынии, смущенный и уставший от отношения братьев из собрания ко мне, прилег. Сын Андрей говорит: «Сегодня воскресенье. Собрание проводить будем?» Я говорю: «Конечно!» Тогда он спраши-вает: «Кто же Слово Божье лежа слушает?!» Я поднялся, а он мне из Псалма прочитал так обод-рившие меня слова, что я совсем забыл об усталости и унынии. Он мне рассказал, как мне вести себя, как Бог ко всему этому относится. Я этот Псалом до сих пор помню... «Поднял меня на высоту...»

– Это тот самый Андрей, который позже стал евангелистом Андреем Бондаренко?

– Ну да, он самый!

– Я слыхал, что Вас предал кто-то из верующих. Не было ли у Вас искушения отомстить ему, «вывести его на чистую воду»?

– Да, было два человека из пресвитеров, которые в своих показаниях предали меня. Нет, у меня никогда не было желания им отомстить, «вывести на чистую воду», как Вы говорите. Я с самого начала все предал Господу и... там и оставил. (Радостно смеется.) И Он помог мне даже руку общения им протянуть. С их детьми я и сейчас в хороших христианских отношениях. Считаю, что любовь сильнее мести.

– Слава Богу! Когда Вас посадили, Вам было не так уж много лет. Вы долго были в разлуке с женой. Как Вы преодолевали чисто плотские искушения, которые и верующим людям, навер-ное, не чужды?

– Свое 35-летие я «отпраздновал» в тюрьме, под следствием. В тюрьме меня с самого начала считали не своим, чужаком. Но уважали, а по работе слушали. В Псалме 118:9 написано: «Как юноше содержать в чистоте путь свой? Хранением себя по слову Твоему». Вот это Слово Его и хранило меня. Конечно, разлука легко не давалась. Но я могу сказать, что узы нашей любви только крепли. Я писал много писем, очень часто писал. Каждую свободную минуту я проводил или в молитве, или за письмом, или в беседе с людьми о Боге, а то и просто пел. Моя семья была всегда со мною. Там, где нет праздности, такого рода искушениям нет места.

Когда я становился в бараке возле своей койки на колени молиться, то заключенные выключали радио и внимательно слушали мою молитву. Рядом на койке лежал заключенный генерал, командир танковой дивизии из Днепропетровска. Так я прямо перед его лицом, на расстоянии десяти сантиметров, стоял на коленях и молился. Он очень полюбил меня, мы много беседовали. Он часто говорил: «Ну что за сатрапы тебя посадили?! Неужели они думают, что убеждения сердца можно изменить?» После лагеря я его и дома посещал...

– У Вас по надуманным обвинениям отняли несколько лет самого прекрасного возраста: молодость, семью, малых детей... Не ожесточились ли Вы против власти?

– Она отняла не только 2,5 года жизни в свободе, она отняла возможность проповедовать о самом лучшем, самом прекрасном в мире. Неприязнь была. Ненавистью я бы это не мог назвать. У меня в конце моего милого детства и начале юности появилась неприязнь к режиму и неко-торым личностям, ответственным за гибель миллионов людей. Но Бог дал силу победить и это.

О, спасибо вам, детские годы мои,

С вашей ранней, недетской тоскою,

Вы меня научили на слово любви

Отзываться всей чуткой душою...

У меня нет врагов. Я с каждым годом все больше и больше люблю людей, отождествляюсь с ними, как Христос со мной. «Самый сильный враг – во мне самом», – говорил Клайв Льюис. Борьба с ним не закончена, но победа обеспечена Христом.

– Вы были проповедником в сталинские времена, во времена гонений при Хрущеве и Брежневе, прошли в служении годы перестройки и свободы слова. Какие опасности подстерегали верующих, Вас лично, в это время?

– В годы гонений самая большая опасность подстерегала нас в стремлении отделения от общества, в замкнутости. Мы стали вести чрезвычайно консервативный образ жизни. Перестали даже общаться с неверующими. Не в этом призвание Церкви Христовой. Начиная с 1954 года, во многих церквах прошла волна отлучений несогласных с линией ВСЕХБ...

С приходом свободы вероисповедания (перестройки) открылись новые возможности для проповеди. Но желание и готовность к ней у церкви были почти похоронены. Церковь оказалась к свободе неготовой. В это время самой большой опасностью для нас, к глубокой печали, было стремление к компромиссам. И в учении, и в формах, и в отношениях. Эту опасность ощущаю я и в себе самом – уклониться в сторону либерализма.

Различным духовным заблуждениям церковь может противопоставить только истинное духовное возрождение. В таких, возрожденных, призванных, посвященных, членах нуждается наш народ и каждая поместная церковь.

– Вы живете сейчас в США. Приехали сюда из Латвии. Почему Вы уехали на чужбину?

– В Латвии прошли благословенные годы служения. Уехал без особого желания и подготовки. Детям я не имел права препятствовать в выборе страны проживания: Латвия для нас – тоже не родина. Наш с Тамарой возраст говорил нам о том, что лучше держаться детей. Мы от них в большой степени зависимы. Оно и правильно так. Возле меня трое сыновей, дочь живет в Сакраменто. Имеем тесное общение. Помогаем им в служении.

– Вы наблюдаете жизнь верующих в диаспоре. Исходя из опыта Вашего служения, можете ли Вы сказать, в чем опасность для верующих в эмиграции? Есть у них и у Вас здесь какие-нибудь особые искушения, которых не было на родине?

– Помните, как Лот выбирал себе место жительства? Он хотел «пожить». Это очень опасное состояние. Это нужно понять. Многие убедились в том, что материальное благополучие – мираж. «Что пользы, если человек приобретет весь мир, а душе своей повредит?» – говорит Иисус. Опасно превратиться в тепло-хладных христиан, в религиозных людей. Обращение ко Христу, полное Ему посвящение – единственное безопасное положение. Его нужно искать самому, и в церкви об этом говорить, и к этому стремиться.

– Ваш любимый текст из Священного Писания...

– Каждый раз, когда я открываю Библию и читаю Священное Писание, у меня такое ощущение, как будто я этого еще никогда не читал. Оно всегда новое и свежее. Оно такое красивое, многогранное, что его не обозреть, не исследовать, не изучить! В молодости моим любимым стихом были слова: «Ты – надежда моя, Господи Боже, упование мое от юности моей» (Пс. 70:5). Теперь же, ближе к старости: «А я на Тебя, Господи, уповаю; я говорю: „Ты – мой Бог”. В Твоей руке дни мои» (Пс. 30:15–16).

– Ваше любимое занятие...

– Хобби, как это сейчас называют? Изучение Священного Писания, чтение духовной литературы, иногда рыбалка.

– У Вас есть возможность сказать нашим читателям пожелание...

– Любите Библию, читайте ее, исполняйте. Есть много хороших журналов, но считаю «Веру и жизнь» и «Тропинку» одними из лучших. Поддерживайте их молитвенно и материально. Пусть на каждой их странице будет и ваш отпечаток, отпечаток вашей любви и участия. Моя молитва о вас!

– Василий Данилович, спасибо Вам за Ваше служение, за пример верности в служении Богу и церкви, за откровенную беседу. Благословений Вам от Господа!

Беседу вел