Дело нелегкое

Наталья Чечулина

В том самом месте, где вчера снимали швы, живот, как говорят, ныл. Но мой не просто ныл – он завывал! Конечно, аппендицит – это какая-то ерунда. Раз – и нет его. Но чешется! Хотелось залезть средним и, для усиления, указательным пальцами внутрь живота, как в карман пиджака, и поскрести, покарябать, поцарапать, почесать, поскоблить, ну хотя бы чуть-чуть!..

Погожие деньки звали погреться на солнышке, поймать прощальную порцию ультрафиолета, подышать вечерним воздухом, да и просто порадовать ребятишек – им только бы с папкой прогуляться в выходной…

Детский сквер. Всюду суетились малыши, молодые и пожилые женщины сновали от рассыпчатой песочницы к скрипучим качелям и обратно, свернувшись над своими бесценными карапузами буквой «Зю». Иногда мимо проплывали семейные пары. Причем непременно глава семейства старался как бы не спеша прокатывать коляску.

А его половина достойно придерживала его под руку (это всем корпусом пытаясь соответствовать), торопливо семеня. Каблучки женских «шпилек» то и дело накалывали опавшие листочки тополей. Медная листва березы, рябины и барбариса окаймили парковые дорожки. Всюду искрились прелести урожайной поры…

Вечерело. Присев на скамейку, я наблюдал за своей женой. Удивительно, насколько дороже день ото дня становится мне эта миловидная женщина, чадолюбивая мать моих малышей. Их трое: Машенька, младшенькая, спит в коляске. Средний сын увлечен незатейливой постройкой песчаного замка. А мне представилось, как за подросшего Илюшку цепляются малыши – те, которые пока не рождены. Но я вижу их и верю, что пройдет немного времени – и увидят их и другие… Я люблю детей. Умиляют меня малыши.

Старший сын задумчиво смотрел в небо.

– О чем задумался, Славик? – спросил я как бы между прочим.

– О добром самарянине, пап. Ты ведь вчера мне читал эту притчу, помнишь? Я тоже сначала замечтался, как стать добрым самарянином, а потом уснул.

– Помогать ближнему – это очень хорошее дело, сынок, – сказал я, удовлетворенный итогом вчерашнего урока. Не знаю, что меня обрадовало больше: то ли цепкий ум сына, то ли мои педагогические достижения. «Еще чуть-чуть – и я возгоржусь», – промелькнула мысль. Я посчитал разговор оконченным. Но не тут-то было!

– Папа, тот человек, которому помог добрый самарянин, был брошен возле дороги? – не унимался Слава.

– Так, – невнимательно слушал я сына, все еще мечтая зачесать свои израненные внутренности и не наблюдая за ходом его мысли.

– Он был побит и изранен разбойниками?

– Да. Он нуждался в помощи, – выдохнув, ответил я, думая о себе и нисколько не обращая внимания на волнения сына.

Он уже не глядел в небо, он смотрел на землю, куда-то позади меня. Я проследил за его взволнованным взглядом, решив чуть-чуть размяться: может, от поворота туловища хоть на секунду притупится этот зуд…

– Папа, а кто мой ближний?

– Ну… – я оттягивал время ответа и оглянулся.

Вот оно что! Она лежала поодаль, в закутке сквера.

Умиляясь видом неомраченного детства, приятно копошащегося вокруг меня, я бы не заметил это бесформенное тело в старомодном клетчатом пальто.

– Ты считаешь, что мы должны проявить сострадание? – спросил я, одобрив в душе сочувствие сына и раздуваясь-таки от гордости за свои успехи в его воспитании.

– Ура! Я – добрый самарянин! – радостно крикнул сын и кинулся навстречу подвигу.

От резкого движения знакомая боль прокатилась по правой стороне живота и эхом отдалась в поясницу. От неожиданной рези я откинулся назад.

– Только не спеши, не опережай папу! – как всегда вовремя, подоспела на помощь моя женушка.

– Воспитание личным примером – дело нелегкое, – участливо заметила она. Ласково улыбнувшись, шепотом добавила: – Береги себя, наш герой!

Минуты через три на нашей скамейке полулежала длинноногая краснощекая «тетя». Вперемежку со слезами, соплями и трехэтажными выражениями она то благодарила нас за помощь, то ругала всех и вся вокруг почем зря, стонала, что застудила почки и боится остаться здесь; а то голосила, что боится идти домой, где злыдня-зять прибьет ее одной правой.

– Он ждет, что «издохну», и гонит на улицу, – завывала она.

Она одновременно просила бросить ее на этой скамейке замерзнуть до смерти и проводить в тепло и сухость своей квартиры.

– Это как была у зайца изба лубяная, а у лисы – ледяная? – спросил подошедший Илюша то ли у тети, то ли у мамы.

От его песочного замка остались руины, а Машеньку пора кормить…

– Папа, а давай проводим тетю домой – уже темнеет, – предложил мой старший герой.

– А мы немного изменим маршрут, пойдем не спеша, и вы догоните, – вторила ему моя супруга.

– А я познакомлю с зятем- извергом, – поддержала их потерпевшая тетя.

За короткие двадцать минут я вспомнил все, что читал в энциклопедии и Евангелии об иге и о бремени. Вести «даму», превосходящую меня по возрасту, росту и весу и источающую навязчивые ароматы, даже отдаленно не сочетающиеся ни с первой, ни с последней нотой «Шанель № 5», с выражениями благодарности, не ласкающими слух и максимально противоположными изящной словесности, было просто трудно – это я про первые пять шагов. Остальные пять тысяч пятьсот пятьдесят пять, за которые она выражала свою признательность объятиями, отчего теряла координацию и сваливалась на меня, испытывая крепость моего шва, идти было просто невозможно! И все тут. Невозможно, но надо! Потому что еще вчера и позавчера я учил сына, что, когда помогают в беде, на трудности и неприятности не смотрят. Смутно припоминаю, как мы перемещались в пространстве. И если очевидцы подтвердят, что нас несли на крыльях ангелы, то я ничуть не удивлюсь.

О том, что был смел, как лев, при встрече с этим зятем, рассказал своей маме только Славка. Он был счастлив и особенно ревностно молился за эту бабушку и зятя, поблагодарив Господа за возможность быть добрым самарянином.

– Как ты? – спросила меня любимая, когда дети уже уснули.

– Зять, как зять. Только уж очень злобно обругивал ее. Мол, с этой бомжихой жить невозможно… Такие, как он, на улице не спят. Знаешь, когда мы спускались по лестнице, он крикнул вдогонку: «Заставил же вас черт вести ее домой!»

– Ты промолчал? – давно зная меня и все-таки надеясь, спросила жена.

– Сын опередил, искренне выкрикнув: «Да нет же, это сделал Иисус! Бог и тебя любит. Так в Евангелии написано!» Мужчина растерялся от реплики ребенка, а я, пользуясь его замешательством, в два прыжка вернулся и протянул ему Новый Завет.

В том самом месте, где недавно ныл живот, – в том самом месте, казалось, никогда не снимали швы; казалось, что не было никакой операции, а аппендицит был на месте, как всегда. А может, и не было никогда этого аппендицита. В любом случае не он меня беспокоил. Меня беспокоила, будоражила, радовала мысль, «как благотворно растить детей на библейских примерах».