Пожар для бомжа

Виталий Полозов

Поезд уже дал сигнал к отправлению, когда два здоровенных проводника стащили из вагона на землю отчаянно упиравшегося мужика и, пнув его, лежачего, пару раз, вскочили на подножку.

– Еще раз попадешься, бомжара, не так отделаем! – услышал он их напутствие и последовавший громкий хохот.

Бомж встал на ноги и, пропуская медленно плывущие мимо вагоны, пытался отыскать хоть одну незапертую площадку, но тщетно. Если где-то двери и были еще открыты, то там стоял проводник и грозно упреждал его намерение. Вот миновал и последний вагон, не оставив никаких надежд.

– Сговорились... – тоскливо прошептал Андрей и огляделся. Из всего живого на этой безлюдной станции присутствовали только две дворняжки, с явным интересом наблюдавшие за ним. Он порылся в вещмешке, достал корку хлеба и поманил их. Собаки подошли, обнюхали хлеб и виновато отвернули морды: нашел, дескать, чем потчевать.

– Ну, вы и зажра-ались, – осудил их бомж и с удовольствием стал жевать корочку сам, разглядывая место своей вынужденной посадки.

Справа от перрона стоял небольшой домик, местный вокзал, но в этот поздний час он был закрыт. Останавливаются тут лишь электрички, а их время – раннее утро и конец рабочего дня. Еще вот этот пассажирский, который теперь будет лишь через день.

– В Чуне надо было на скорый подсесть, – пожалел он. – Так если бы знать, что они облаву устроят.

Наученный за годы бродяжничества много не раздумывать, он быстро сориентировался по виднеющимся вдалеке мостовым кранам, спустился к вокзалу и зашагал по поселку в их сторону. Там должна быть пилорама, а значит, найдется где переночевать – ну, если и не на топчане, то где-нибудь в тепленьких стружках.

– Эй, милок, постой! – обернулся он на чей-то голос: к нему спешила женщина в подвязанном по-старушечьи платке и с узелком в руках. Подошла, улыбнулась приветливо насторожившемуся бомжу.

– Видела, как тебя спровадили с поезда, – охотно пояснила она и без обиняков спросила: – Ночевать-то негде? Скоро уж темно, куда пойдешь?

– Летом в лесу каждый кустик ночевать пустит, – усмехнулся он.

– Так-то оно так. Но у нас тут неспокойно – недолго и беду себе нажить. – Говоря это, она внимательно изучала лицо незнакомца и, по-видимому, осталась довольна: – Можешь заночевать у меня во времянке.

– Ты что, не боишься бродягу в дом пускать? – заподозрил он ее в подвохе и даже отступил на шаг. – Я, может, злой.

– Не-а. Недобрый человек с собачками хлебом не делится. Я тут напротив живу, все вижу. – И догадалась: – Да ты никак боишься?

– Э-э, милая, – улыбнулся он в ответ этакой всезнающей улыбкой, – я уже гостевал так однажды, ага. – Он неожиданно поднял рубаху кверху, оголив спину и правый бок с глубокими шрамами: – Видишь, да?

– Батюшки! – всплеснула она руками. – Да кто ж тебя так?

– Это вилы. Ими закончилось такое же вот милосердие: клюнул на приглашение, потом еле ноги унес. Месяц в бурьяне под забором заживало: спасибо собакам – зализывали они меня. Так что не обессудь, может, ты и от сердца, но я лучше сам по себе.

– Ладно, ладно, – пробормотала она, пораженная увиденным. – Только бы не ожесточился ты совсем. Не дело это. Ну, хоть возьми вот пирожков: как будто знала, что не пойдешь, дак прихватила с собой.

– Это дело, – повеселел бомж. – Как там тебя по батюшке?

– Зови Мироновной.

– Ну, спасибо, Мироновна. А я, стало быть, Андрей.

– Так, может, пойдешь, Андрей?

– Не-е, это нет. Зарекся я. Живей буду. Пилорама далеко?

– Вот так версты три будет, – махнула она рукой. – А там чего?

– Да просто спросил. Пойду я, однако.

– Ну, иди с Богом. Пусть тебя спасет Христос.

Он уже на ходу расслышал последние слова и резко обернулся.

– Ты сказала – Христос? – даже потемнел лицом мужик.

– Да. Он наш Спаситель. В Нем и твое спасение. Призови Его в сердце – и оживешь душой.

– Вот это ты зря. Как говорят: «Дорогая тетя, не туда вы прете». Вот как раз люди с золотыми крестиками на шее меня и лишили всего.

– Крест кресту – рознь, милок. Крестик на шее – не крест, на котором Христос пролил за нас Свою кровь. Это знать надо. Хочешь – расскажу.

– Зачем? Христос твой так гонит меня, что никак очухаться не могу. И это я еще не звал Его. Что же будет, когда позову, а? – И сам себе ответил: – Еще хуже будет. Не надо мне сказки о Боге рассказывать – ученый я, дальше некуда. Прощевай, Мироновна. Э-эх, хорошо с тобой началось, да плохо закончилось.

И зашагал ходко прочь. А она долго еще молилась ему вслед:

– Господи, сними с души его камень. Видно, немало горя хлебнул он, раз весть о Тебе в штыки принял. Сделай так, чтобы он услышал Тебя.

* * *

Высокий навес пилорамы был виден издали, но дошел он туда уже затемно. Слева от путей и станка, над входом в каптерку, тускло мерцала лампочка. На его счастье, – или несчастье, это уж как посмотреть, – там не было ни души. Оно и понятно, если знать, что в обед дали мужикам зарплату. Впрочем, и догадаться об этом было нетрудно: по всей каптерке валялись пустые бутылки, а на столе стояли даже непочатые. А закуски так вообще изобилие: тут и лосинка вареная, и рыбка семужка да пелядка – ешь, не хочу! По всему видно, мужики здесь работают основательные, которым и охота с рыбалкой в подспорье. Это вам не чета алкашам из «воруйки». И славное, видать, было застолье, раз не осилили всего припасенного. Сам Андрей спиртным особо не увлекался, за что иногда терпел унижение от собратьев по классу. Кстати, и с последней «воруйки» за Ульканом, у самого Байкала, пришлось бежать именно из-за этого. Вроде бы и не сильно толкнул пьяного вальщика Федю, такого же, как и сам, бомжа, а тот возьми да и не удержись на ногах. И – хрясь башкой об угол лавки! Так ведь весь вечер выяснял у Андрея степень уважения к себе, вот он и уважил. Да вышло неладно: растянулся Федя на полу, дернулся – и замер без движения. Тогда уваживший его со страху ноги в руки и в бега. Помер мужик или нет, для него теперь имело мало значения. Если да, то это, конечно, плохо, но не совсем: искать его из-за бомжа никто не будет. А вот как не помер, то никакой милиции уже не надо: очухается Федя – самолично Андрея в бараний рог свернет. Ни за что не простит, в каком бы великом уважении тот ни уверял его. А куда ты без шеи, хоть и бомж? Оттого и бежал он ночью по тайге пятнадцать верст до полустанка. И успокоился лишь в товарняке, когда тот уже застучал колесами.

Поживился Андрей оставленной на столе снедью, куда как с добром поживился. Мужики ведь, когда пьют, едой мало интересуются, тем более, что она пока еще в тайге была, а вот выпивки – тю-тю: закон-то сухой!

Он не жадничал: попробовал всего понемногу, но спиртное не тронул. Это только с разрешения хозяев, коль решил здесь устроиться. В такой бригаде он бы поработал с удовольствием. А пока что пристроился он на ночлег за штабелем бруса на стружках. Подложив под голову вещмешок, огляделся и затаил дыхание от красоты мира: томное сияние луны залило все пространство до горизонта, укрыв в голубую накидку и громаду леса, и прилегающее поле. Сама луна будто плыла по иссиня-темному звездному небосклону, то и дело ныряя в бегущие седые облака. Именно эта их седина и яркие звезды давали чувство пронзительной синевы небес. Вот луна, игриво подмигнув, выглянула из-за облака, и его вдруг охватило смутное предчувствие перемены в судьбе. Что-то должно произойти именно здесь и в этом трепетном ожидании неведомого. Он погрузился в «сеанс воспоминаний».

Он был очень краток, этот сеанс. Сложившийся уклад жизни, и не только его, был скомкан, разрушен годами перестройки. Перестроился и Андрей: занялся перегоном подержанных автомобилей и их продажей. Вскоре заимел деньги, и вот уже другие стали гонять для него машины, а он приучался жить на широкую ногу – ресторан, друзья, женщины. Но аппетит приходит во время еды, и он позарился на нечто более существенное. Сделка сулила такую баснословную прибыль, что он, не колеблясь, заложил свое главное богатство – квартиру в центре города. И само дело, и коллеги по предстоящему бизнесу были надежными и проверенными. Вот только не учли бизнесмены дикой конкуренции: с подставами, фиктивными накладными и рэкетом. Короче, оплаченные цистерны с дизтопливом в одну из республик страны были конфискованы. Его еще и упредили (вот те самые, с крестиками), чтобы не высовывался. Тебе, мол, вообще грех кукарекать, раз отделался легким испугом. Других, вон, еще и посадили. С того дня и бомжевал он по городам и весям Руси, пытаясь «встать на ноги» и снова заняться бизнесом. Но как-то так выходило, что... ничего не выходило. Вот вроде и заработает что-то и уже видится свет в конце тоннеля, вдруг – бац! – все летит в тартарары. А последний этот случай с Федей, пожалуй, поставил крест на мечтах.

Крест? Андрей даже вздрогнул: что-то торкнулось в душу при мысли об этом. Что? Ах, да, Мироновна. И это ее приветное: «Пусть тебя спасет Христос!» Христа евреи распяли на кресте – это все, что он знал о Нем. Как же тогда Он спасет?! Чудная баба. Смелая – не побоялась бомжа приглашать, но с прибабахом. Кто сейчас верит в эти сказки про Бога? И тут ему мысль червоточинкой: что, мол, а может, ей оттого и легче живется, что она в кого-то верит? Вот он, Андрей, чему-нибудь верит? Да нет, и правильно делает. Но та червоточинка уже сверлит дальше: «Крест кресту рознь. Хочешь – расскажу». Теперь отчего-то захотелось.

Он заворочался, пытаясь хоть как-то отвлечься от Мироновны, но откуда-то издалека доносятся ее слова желанной весточкой: «Призови Его в сердце – и оживешь душой!» Силится он отмахнуться от наваждения, но только еще пронзительнее желание смириться и последовать ее совету.

– Господи, – шепчет он в удивлении, – душой-то я и правда омертвел. Как же разглядела она, Господи? – И в еще большем удивлении понимает, что впервые пришло ему это слово на ум, и пробует его еще раз на вкус: – Господи! – И чувствует, как разливается в душе умиление и нисходит в нее покой, словно это мама гладит его и баюкает перед сном. Незабвенные, самые счастливые мгновения детства и голос мамы мелодией любви в самое сердце: Господи... Господи...

Очнулся Андрей уже с едва-едва забрезжившим рассветом. Лес на уровне кустарника еще был окутан молочным туманом, но вверху он уже рассеялся, и там, на верхушках деревьев, завис значительно побледневший диск луны. Одна его четвертинка так и вовсе растворилась уже в этом голубовато-сером растворе, а невидимые еще лучи восходящего солнца рассыпали по горизонту нежно-розовую пудру, подрумянив края редких облаков. А высоко в зените следы реактивных лайнеров: две строгие, четко обозначенные линии, прорезав пустоту небес, пересеклись в одной точке и нарисовали огромный крест. Немного погодя, они распушились, и одна из них, протянувшись к диску луны, образовала с ней нечто похожее на комету с хвостом.

– Что-то везде мне этот крест чудится, – бормочет Андрей, ежась от свежести утра. – Вроде как знак кто-то подает. Да, запала мне в душу эта Мироновна со своим спасением. Поутру с мужиками перетолкую и найду ее, – решает он и сетует шутливо: – Часа четыре только, самый бы сон, а не спится. Не зря говорят, в такой час не спят лишь алкаши да воры.

Тут его чуткое ухо уловило едва слышный рокот машины, и он притаился. Время, тревожное по всей стране, пришло и в тайгу: не шибко стали люди доверять друг другу. Любой встречный очень даже может оказаться с камнем за пазухой.

Вскоре из-за деревьев вынырнул автокран «Урал». Малозаметный в тумане, он шел почти бесшумно, плавно покачиваясь на ухабах и глухо позвякивая стропами. То, что это не рабочие пилорамы, Андрей понял сразу, как только из кабины выскочили трое мужиков и крадучись направились к каптерке. Тоска и досада охватили его: «Алкаши или грабители? Но кто бы ни были, а о работе теперь не может быть и речи. Теперь в любом случае надо уносить ноги».

Двое мужиков спешно вытащили из каптерки по ящику водки, и один из них не сдержал ликования: «Слышь, Серый, а Шплинт не соврал!» На что тот, третий, огромный детина, свирепо цыкнул: «Заткни хайло! И дергайте быстрей! Я по лесу догоню».

И тут Андрея обуял страх: этот Серый скручивал крышку канистры! Она что-то не поддавалась, и он матюгался на чем свет стоит. Кран уже развернулся и поплыл в сторону леса, когда он начал плескать из канистры. Потом бросил ее и стал что-то из пузырька капать на бумагу.

«Запал!» – Андрей был в отчаянии. Чтобы в очередной раз не стать жертвой случая, надо было что-то предпринять. Справиться с этим верзилой – кишка тонка. Но разве что вот это: он сложил ладони замком и глухо прорычал разъяренным медведем. Этому мастерству его обучил егерь за Ульканом. И результат превзошел ожидание: мужик со страху козлом взбрыкнул на месте, сдавленно вскрикнул и, отшвырнув заготовленный запал, сломя голову бросился наутек. Андрей только успел встать, как бумага вспыхнула и огонь сразу же полыхнул вразбежку к каптерке и станку. В два прыжка он очутился у кадки с водой, перевернул ее, загасив пламя к станку и тележке, схватил с нее какую-то спецовку и стал сбивать огонь уже с каптерки. Оставалось совсем немного, когда он заметил бегущих к нему мужиков. Думал, помогут, но один из них с размаху так и вышиб из него дух, другой присел подле.

– Очухался? – прошипел над ухом. Андрей сел, очумело вращая глазами. – Колись, кто запалил?

Вопрос был подкреплен пинком в бок.

– Хватит тебе, Шкет, – заорал кто-то другой. – Что ты его молотишь? Дай дознаться сперва, что к чему. А то, гляди-ка, дорвался до бесплатного.

– Да ты че, Вася, в натуре? – загундил тот, кого назвали Шкетом. – Я...

– Хорош, говорю, – резко оборвал его Василий и нагнулся к Андрею. – Давай руку. Кто ты? Откуда? Чего тут делал?

– Все правильно, – скривился тот от боли в боку. – Сперва ребра пересчитали, а теперь – откуда. Андрей я, из-под Улькана. К вам на работу хотел, вот и заночевал тут за штабелем. Ждал работу, а пришлось пожар гасить. Спасибо, отблагодарили.

– Я за это со Шкета спрошу, обещаю. Пожар с чего?

– А как чуть рассвело, прибыли три мужика. На кране.

– На кране?

– На «Урале». Главного они Серым называли. Он и устроил поджог, когда двое уже умотали: те по ящику водки прихватили – и айда-пошел.

Услышав про водку, работяги кинулись в каптерку и выскочили разьяренные:

– Бугор, заводи свою лайбу, – заорал один. – Водку увели.

– Всем скопом надо ехать, – суетливо забегал другой. – На «ЗИЛе».

– Стоп! – рявкнул Василий и обвел бригаду тяжелым взглядом: – Водка потом. Не дошло еще, что нас спалить хотели? Водка у них для отмазки, на случай, если попадутся. Дескать, просто хотели подшутить, а о поджоге ни сном ни духом не ведаем. И остались бы мы у разбитого корыта, если бы не этот парень. Вопрос: откуда они про водку узнали и как тайник нашли?

– А че искать, если они по наводке прибыли, – встрял Андрей.

– Ну-ну, друг! Слышал, что ли, кто их навел?

– Какой-то «Шплинт». Сильно они его хвалили, не подвел, мол.

– Не слушайте, мужики, – взвизгнул Шкет. – Он сам в доле с Серым, вот и плетет кружева. – Но понял, что ему не верят, и, попятившись, выкинул вперед руку с ножом: – Не подходите... всех попишу! – Затем резко крутнулся и бросился бежать.

– Пусть бежит, – остановил Василий мужиков. – Сам приползет. Серому-то он теперь и даром не нужон. – И к Андрею: – Он и есть тот «Шплинт». Сильно ты нас выручил, Андрюха, в долгу не останусь. Да-а, ты же хотел поработать у нас? Вот и считай, что принят. Как, мужики?

– Да понятное дело. Что дальше-то, Вася?

– У Серого там сейчас рыл десять, и все уже на кочерге – это к бабке не ходи. Значит, гонору по пьяне хоть отбавляй, могут и отлуп дать. Надо пару ментов прихватить. За поджог они его на хорошие бабки раскрутят. Ну, и мы им по пузырю пообещаем – вот оно все и будет в ажуре. Короче, я на «газике» в село, а вы к Серому на деляну. Ждите меня у своротки. – И шутливо, как старому знакомому, кивнул Андрею: – А ты, спаситель наш, может, со мной проскочишь? – И сам же догадался, увидев, как тот неуютно поежился. – Что, не в ладах с властью? Тогда прикорни пока в каптерке, потом все уладим. Или есть что на уме?

– В село бы мне, к человечку одному, – сказал Андрей. И, увидев недоумение Василия, пояснил: – Ты мне про спасителя, вот я и вспомнил: старушка тут мне вечор спасение напророчила.

– Мироновна? – расплылся тот в улыбке.

– Ну. Как знаешь?

– Да кто ж, кроме нее, с вами, бомжами, лялькаться будет? Уж и обворовывали ее, и хату невзначай чуть не спалили, а ей все неймется. А спросишь – зачем, ответ один: Богу служу, мол.

– Видать, так оно и есть, – поддакнул Андрей. – Возьмешь?

– Садись. И вот что: жди меня у нее. Разберусь с делами и заеду. Работать-то готов? Тогда погнали!

Мироновна, весь вечер просившая Бога о странном бомже, и свое раннее утро начала с молитвы о нем. И только вышла на крыльцо, как услышала с улицы голос Василия:

– Мироновна, принимай гостя; говорит, что знает тебя.

– Знает, знает, – заспешила она навстречу Андрею. – И я его знаю.

– Я еще заеду, – уже на ходу пообещал Василий и пожал плечами: – Надо же, радости у бабки, будто роднее человека на свете нету.

Невдомек Василию, что так оно и было. Когда видела она человека в беде, ее меньше всего интересовало, плохой он или хороший. Главное, он нуждался в помощи. И подбирала она людей на вокзале не потому, что не ошибалась в них, а потому, что хотела, чтобы перестали ошибаться они. «Будьте братолюбивы друг ко другу с нежностью, – увещевала она своих, не всегда законопослушных, гостей. – Отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру!» Вот и этого гостя провела в дом и выжидательно смотрела на него.

– Мироновна, – притулился он к косяку, – ты вечор о Христе хотела мне рассказать. Вот я и пришел...