Проповедь для двоих

Максим Антипенок

Коралловый диск солнца лениво опускался в черную пасть голодного «левиафана». Никто не знает, когда впервые разыгралась эта драма, но каждый вечер два ее героя входили в свою привычную роль, не требуя от зрителя ни платы, ни оваций. С наступлением же утра лучи света превращали «левиафана» в две поросшие лесом горы, у подножья которых ютились перекошенные мазанки, латаные сараи, перебегающие от двора ко двору стежки, огороды, бревенчатая церквушка – словом, все то, что народ именовал хутором Чермеским.

Воскресный день близился к концу. «Левиафан», как ему и было положено, поглощал солнце, а вместе с ним свет и дневную духоту. Растворялся в воздухе смешанный колорит звуков, порожденный воплями босоногих сорванцов, мычанием коров, свистом пастушьего хлыста, и на смену ему легким дурманом стелилась задумчивая тишина с ее бездонными откровениями.

Отец Александр по обыкновению проковылял через церковный двор, минуя неказистую молельню, скрипнул калиткой и, подбирая полы замусоленной рясы, уселся на поваленную осину. Таков был его обычай. Сосредоточив взгляд на опушке темнеющего леса, он стал погружаться в водоворот невеселых мыслей.

Была ли это боль за нерадивых к своей душе прихожан или тоска по увядшей молодости? Вряд ли! Это было совсем другое: мысль, которую невозможно удержать, подобно юркой птице, а может быть, правда, которой больно взглянуть в глаза, и с тем большим трудом от сознания занимаемого положения. Все было на своих местах: службы, чтение Писаний, молитвы, посты, наставления – все, к чему призвал Христос и чему научила духовная семинария. Да, все то, что прежде было светлым и радостным! Теперь же жизнь веры напоминала ему шахтерскую вагонетку, поставленную на два рельса с названием «благоговение» и «скука».

– Чего призадумались, батюшка? – вдруг под самым ухом прогремел бодрый голос, заставивший отца Александра вздрогнуть.

– Ах, чтоб тебя, Степан, – хватаясь рукой за сердце и глядя на здоровенного парня, выдохнул отец Александр.

– Да что ж, я это и сам с перепугу. Иду, смотрю – сидите привалившись и не шевелитесь, будто вас летучие твари не жалят. Я и подумал, прости, Боже...

– Знаю я твоего брата, никакого почтения к старикам. Ну да ладно, присядь-ка лучше, погуторим. Расскажи, как со своей супружницей поживаешь?

– Что ж, батюшка, вам как: по обычаю или по правде отвечать? – присаживаясь, сострил Степан.

– Отвечай, как того Писание велит, без обмана и серьезно.

– Да вы только не подумайте, с Катькой у нас все в порядке. Она того, деловая баба, все-то у нее в руках спорится. Словом, грех жаловаться, батюшка. Но только все и так, и не так. Оно-то не в ней, конечно, причина. Да только нету нынче между нами какой-то любезности. Раньше, бывало, друг без друга, как без воздуха, а теперича и нужды особой как будто нет. Иду на поле, она и чмокнет, и вслед проводит, да и встретит накрытым столом и прибранной хатой, а вот любезности какой-то нету. Сжились мы, что ли, обвыкли. Это как со щами – поешь их недельку-другую, на третью уж хоть полынь жуй, все лучше наскучившей харчовки.

Отец Александр внимательно слушал душевные излияния Степана, то вытягивая губы, то поднимая кверху брови, то хмуря лоб. И если бы не темнота, полностью завладевшая к тому времени окрестностью, можно было бы заметить, что в душе священника что-то творится. Слова Степана как будто разбудили в нем уснувшую совесть. Да, совесть! Только чистая совесть могла ответить на мучившие его вопросы.

– Значит, сжились, говоришь, привыкли друг к другу. Ну и сравнил же ты жену со щами, – попытался прикрыть свое волнение отец Александр шуткой, после которой установилась смягчающая тишина.

– А скажи-кась, ты наблюдал ноне закат? – принимая вдруг задумчивое выражение лица, спросил отец Александр.

Степан оправился от улыбки, интуитивно чувствуя, что вопрос задан не праздно.

– Хм. Должно быть, если… солнце сегодня заходило, – чувст-вуя неловкость, как будто отмежевался Степан.

– Знаешь, люба мне эта пора. Особенно полюбил ее после войны. Полюбил оттого, что в красках заката звучит недоступная для слуха музыка, музыка спокойствия и безмятежности. Шибче же всего она слышна в минуты душевной боли. Послушаешь ее, бывало, утешишься и снова ждешь, когда на землю приспустится дрема. Слушаешь ее, а она не надоедает, тянет к себе, будто в ней какая-то неведомая силища.

Степан хорошо понимал, о чем говорит отец Александр. Сам он не раз испытывал похожие чувства, наблюдая за закатом. Но есть на свете вещи, о которых люди предпочитают не говорить, считая их этакими пережитками детства. Между тем именно эти вещи, а не усложненные, выдуманные людьми правила, дают порой ответ на сложные вопросы души. Вот и сейчас в простых рассуждениях отца Александра для Степана открывалась картина происходящего в его душе. Он начинал понимать, что привыкнуть можно ко всему: к скудной и обильной еде, к неловкой и удобной одежде, к похвале и оскорблениям, можно привыкнуть даже к тюрьме. Но есть вещи, к которым не привыкаешь, к которым нельзя привыкать, потому что они, эти вещи, пишут полотно его, Степанова, внутреннего мира. До него словно дошло, что отец Александр говорил не о солнце, а о его Катьке, не о том, что к закату нельзя привыкнуть, а о том, что супружеская жизнь не должна стать притворным обычаем.

Степан встрепенулся от своих размышлений и взглянул на наставника. Отец Александр уже молчал и, видимо, тоже о чем-то думал.

Было уже далеко за полночь, когда отец Александр перешагнул порог душной хаты. Тихонько ступая по скрипучим половицам, он пробрался к кровати и, скинув рясу, улегся на свежие простыни. В сердце он благодарил Степана за откровенный разговор и делал усилие, чтобы не уронить слезу от наполнявшего душу умиления. Ему невыносимо хотелось говорить с Богом, рассказать обо всех переживаниях. Поднявшись, отец Александр направился было в молельню, но сейчас же ему показалось это совершенно неестественным. Тогда, придерживаясь одной рукой за поясницу, а другой за спинку кровати, он медленно опустился на колени и, уже не сдерживая слез, выдохнул всей своей грудью: «Люблю... каюсь... люблю...»

Максим Антипенок после окончания школы служил во флоте в Севастополе. Здесь удивительным образом ему открылся Господь. В 1996 году женился на Аллочке, которая подарила ему сына и две дочери. Живет в станице Динской Краснодарского края. В 2000 году окончил библейский колледж «Лампадос». С тех пор является членом и служителем церкви «Дом Евангелия» станицы Динской. Основное служение связано с координационной работой в проекте «Обучение мира». В ближайшие планы входит поступление в ВУЗ и получение высшего юридического образования.