Домой!

Татьяна Афанасьева

В темной морозной ночи мчал­ся поезд. «Домой, домой! Ско­рей домой!» – выстукивали колеса. Поезд мчался навстречу необъятным просторам Сибири.

У окна, облокотившись на столик, сидела маленькая се­дая женщина. Белые поля, темные леса с зеле­ны­ми елями, серые здания вокза­лов притягивали ее взгляд. Она не видела всего этого более двад­цати лет. Никогда бы не поверила, что эти деревни, занесенные сне­гом, эти тускло освещенные полу­станки и чер­ные, блестящие от луж плат­фор­мы станции, эти се­рые здания вокзалов могут быть ей так дороги и желанны. Кажет­ся, она помнит каждое здание, каждое дерево. И сердце бьется в такт колесам: «Домой! Домой!» Хотя где он, ее дом?

Та маленькая, без удобств квартирка на втором этаже дере­вянного двухэтажного дома, кото­рую она сдала государству, уез­жая навсегда из России? Вряд ли можно назвать ее домом.

Зоя вспомнила, как обида жгла ее сердце и слезы комком стояли в горле, мешая глотать и даже дышать, когда поезд уносил ее навсегда из этих мест. Здесь прошла вся ее жизнь.

Здесь она родилась и ходила в школу. Их дом стоял на окраине неболь­шого городка со странным назва­нием Мыски. У них была большая семья: мать с отцом и во­семь де­тей. Отец был плот­ником, маляром, столяром, кровель­щи­ком, в общем, как говорят, мастер на все руки. Мама управлялась по дому. Где уж ей работать с такой ора­вой! Да и дети недолго без­дель­ничали. К десяти годам дет­ст­во кончалось. Надо было как-то зарабатывать на хлеб. Жили бед­но. Но тогда многие так жили.

Зоя помнит, как отец сказал ее бра­ту, который был старше ее на четыре года, когда ему ис­пол­ни­лось десять лет:

– Колька! Хватит холстову сум­ку таскать! Пойдешь завтра со мной – красить будешь!

Коля часто заморгал глазами. А мама обняла его, погладила по непослушным вихрам:

– Что же, Коленька, надо по­могать. Научишься табуретки де­лать, комоды. Будет тебе в жизни хлеб. Не горюй, сыночек, зара­бо­таешь себе на медовый пряник. Зна­ешь, какой он сладкий!

Зоя с завистью и восторгом смотрела на Николашу: какой счастливый!

– Николаша! Возьми меня с собой! – дернула она его за ру­кав. – Я тоже умею красить. Я то­же хочу пряник.

Готовый пять минут назад за­пла­кать, Николаша сразу пове­се­лел.

– Мала ты еще, – сказал он снисходительно сестренке. – Тебе еще учиться надо.

А на ухо шепнул ей:

– Я тебе пряник и так дам. Обязательно.

У них была большая, прочная изба. Отец ее строил еще с де­дом. Вся мебель хотя и была са­мо­дельная, но выглядела очень да­же красиво – отец был пре­крас­­ным столяром. Заработав деньги, отец поку­пал обновки и продукты. Так они и жили, пере­бивались с картошки на чечевицу. Правда, без хлеба не сидели. Славу Господу!

Мама пекла вкусные лепешки. Как весело было у них вечерами, когда дома собиралась вся семья!

Никогда и нигде больше Зоя не испытывала такого покоя и ра­дости, как в детстве. Да, отчий дом был ее единственным домом на этой планете. Но его больше нет. Нет мамы и отца. Из восьми человек детей осталось только три сестры.

Детство кончилось быстро. Окончила пять классов, а потом стала матери помогать по хо­зяй­ству. Как исполнилось пятнадцать лет, устроилась уборщицей на за­вод. В семнадцать лет стала уче­ни­цей токаря. И там же, на заво­де, проработала всю свою жизнь, до пенсии. Правда, был один перерыв – два года тюрьмы...

Зоя смотрела в черное окно вагона. Перед ней, как на экране, проносились картины ее жизни. Юность ее пришлась на 30-е го­ды. Это были тяжелые годы... А какие были лег­кими? Двадцатые? Сороковые? Пятидесятые? Но юность есть юность! Независимо от того, где ты живешь: в России или Америке, в Африке или в Австралии, – юность прекрасна сама по себе! Именно в эти годы ты вдруг впер­вые замечаешь, как прекрасна весна. Ты встречаешь свой первый рассвет, и сердце в груди зами­рает от восторга. Как это здо­ро­во, когда вся жизнь впереди, ког­да тебе лишь шест­надцать лет и с тобой твой люби­мый, самый луч­ший на свете че­ловек...

Но... увы! Юность прошла очень быстро. Любовь длилась около двух лет, пока они не поже­нились. Конечно же, свадьбы у них никакой не было. Просто, ког­да ей исполнилось восемнадцать лет, они расписались. С родителя­ми жить не захотели. Сняли комнату. Но семьи у них так и не по­лучилось.

Зоя всегда неохотно вспоми­на­ет те годы. Бывший муж был един­ственным мужчиной в ее жиз­ни. Она любила его по-своему, как могла. Сначала очень стара­лась построить семью, а потом склеить ее, но ничего не получилось. Как она мечтала о вечерах вдвоем, о детях, маленьких и смеш­ных, о семейных прогулках в выходной день. Сколько длин­ных вечеров просидела она в оди­ночестве над остывшим ужином, ожидая мужа... В голове, как пульс, бился вопрос: «Пьяный?»

– Я – что, права не имею вы­пить? Все пьют! А мне – что, нель­зя?

– Я тебя весь вечер ждала. Ужин вот остыл.

– Жда-ла… Ну и что? Все ждут! Ос-тыл… Разогрей! Я холодный есть не буду! Что я – не че-ло-век?! Грей давай!

В такие минуты ее начинала душить обида и тоска. Стано­ви­лось страшно, что вот так вся жизнь пройдет. Без понимания, без любви, без радости.

Прожив вместе несколько лет, они разошлись. Эти годы не были легкими и счастливыми. Когда он уходил к другой женщине, за ок­ном шумел май. Все радовалось жизни и солнцу, а на душе у Зои было пусто и холодно. Она оста­лась одна. А в июне, двадцать второго числа, началась война. Каким бы трудным ни было мир­ное время, но его не сравнить с теми страшными годами. И хотя жили они в глубоком тылу, но вой­ну чувствовали каждой клеточкой. Они сутками не уходили с завода. «Все – для фронта! Все – для по­бе­ды!» – для них это был не только лозунг, это была сама их жизнь. Люди, казалось, совсем поза­бы­ли о себе, о своем здоровье, о еде, о личной жизни. Вот окон­чит­ся война, тогда будем жить! Но после войны жизнь не стала лег­кой и счастливой. У каждого было свое горе: кто-то потерял близ­ких, кто-то потерял здоровье, у кого-то разбилась семейная жизнь, кто-то потерял дом и все иму­щество. А мужчины, вернув­шись с вой­ны, стали пить. Сначала на ра­дос­тях, что остались живы. Потом «за помин души» погибших друзей. Потом за покалеченные тело и жизнь. На Руси всегда пи­ли, но вой­на пристрастила к рюм­ке да­же непьющих.

Зоя жила по-прежнему одна. Из ком­наты в коммунальной квар­тире она перебралась в одно­комнат­ную квартиру в деревян­ном двух­этажном доме. Правда, дом был старый, небла­гоуст­роен­ный. Но Зоя была рада, что у нее отдель­ная квартира, что это ее личный мир, и она не собиралась откры­вать его для кого бы то ни было.

У Зои в квартире из мебели, посуды и вещей было все только самое необходимое, но всегда чисто. Она с дет­ства любила порядок. Жизнь Зои текла спо­койно, размеренно, но очень уныло. Серость буд­ней, работа, ссоры соседей за стеной, крики начальников на за­воде... Все это давно опостылело, но было неиз­бежно, потому что все это было ее жизнью. И вот од­нажды она случайно попала на собрание баптистов. Она увиде­ла совсем других людей: таких добрых, отзывчивых. У каждого из них была своя трудная жизнь, свое горе, но эти люди не озлобились и не отчаялись. Они были радост­ны и приветливы, помогали друг другу. И делали это как-то буд­ично, неза­мет­но, будто стес­ня­лись или стыди­лись своей доб­ро­ты. Зоя сразу почувствовала себя среди этих чу­жих людей, как в своей семье, среди самых близ­ких родных. На этом соб­рании она впервые в жизни слушала Слово Божье – Библию. А в конце вышел старичок и сказал: «У каждого из нас в жизни много ли­шений. Но все, доверяющие Богу, знают о Его милости. И сегодня Бог дает просящему и не остав­ляет без ответа ни одной молящей­ся души! Бог любит нас, когда все от нас отвернутся, все нас покинут, все нас бросят. А манной небесной для нас является Слово Божье».

Молитвы лились одна за дру­гой, как чистые родники слива­ются в широкую реку. Зоя слуша­ла и мысленно повторяла эти прос­тые слова: «Прости меня, Гос­поди! Помоги, Отец Небесный!» Слезы лились по ее щекам, но она не замечала их. Сердце ее радо­валось и ликовало.

Придя после собрания домой, Зоя долго не могла уснуть. Ходила из угла в угол, смотрела в окно на ночное звездное небо. Несколько раз грела чайник, но, налив в чаш­­ку горячий чай, забывала о нем.

Под утро Зоя встала на колени и помолилась, прося прощения у Господа. Зоя еще долго стояла на коле­нях, повторяя свою молитву, и вдруг как буд­то почувствовала твердую, шер­шавую от мозолей руку отца, неж­но гладящую, как в детстве, ее по голове. Почув­ст­вовала тепло и нежность маминых губ, трогаю­щих ее лоб. Ей стало вдруг ра­дост­но и спокойно, как было толь­ко в детстве, в доме родителей. Она почувствовала, как тяжесть покинула ее душу. На сердце не осталось боли, обиды, страха. Всю ее заполнила ра­дость.

Лучшая подруга Валя, заметив ее радостное настрое­ние, спро­сила:

– Зоя, у тебя что-то хорошее случилось? Ты прямо светишься вся. Влюбилась, наверное?

– Нет, лучше!

– А что может быть лучше?

– Лучше, это когда ты вдруг узнаешь, что тебя очень любят!

– Ну это же одно и то же. Я же говорю, что влюбилась.

– Нет, Валечка. Влюбиться можно в мужчину. Он может лю­бить тебя какое-то время, а может разлюбить. А я вчера открыла для себя другую любовь. Вот ты зна­ешь, что Бог тебя любит?

– Меня лично?

– Да! Лично тебя! Вот я вчера узнала, что Бог любит лично меня. Не могу тебе сказать точно эти слова из Библии, но суть такая: полюбил Бог мир и всех людей. По­любил еще тогда, когда все мы были греш­никами. Отдал Отец Небесный Сына Своего Иисуса Христа на муки и смерть крест­ную, чтобы все мы, лю­ди, кто уве­рует и покается, мог­ли бы спас­тись и обрести жизнь вечную. Знаешь, Валечка, какое это счас­тье знать, что Бог тебя любит!

Валя посмотрела на нее недо­верчиво и с опаской:

– Ну какое это счастье? Зоя, ты что в секту записалась? Ты с ума сошла!

Зоя засмеялась и обняла по­дру­гу:

– Вот ты кого любишь?

– Как кого любишь?

– Ну вот, например, ты Хари­тонова Ивана любишь? – Зоя кив­нула на проходящего мимо угрю­мого парня.

– Зоя, ты совсем тронулась! Да он каждый день злой, как собака, после вчерашней пьянки. А после работы он уже и лыка не вя­жет. О чем с ним говорить? И как его любить можно? Ты еще спро­си, люблю ли я Надьку Шеве­леву, – засмеялась Валя и кив­нула в сторону работающей за сосед­ним станком молодой женщины.

Надя Шевелева славилась своим склочным характером. Лю­бительница поскандалить, она за день могла переругаться со всеми по нескольку раз.

– Да! И Надьку Шевелеву! Пойми, человек любит другого человека только, если тот ему доб­ро делает. А Бог любит всех! И хороших, и плохих. Потому что Бог нас не за что-то любит, а про­сто любит. Понимаешь? Я теперь всю свою жизнь бу­ду жить с Гос­подом. И мне от этого радостно и легко!

Валя с удивлением смотрела на тихую и всегда молчаливую Зою. Да, Зоя тогда как-то сразу изменилась. Стала веселой и спо­койной. Она часто рассказывала подругам о собрании, о Библии, об Иисусе Христе. Через неко­то­рое время, убе­див­шись, что в «секте» не сделали Зое ничего пло­хого, Валя и еще не­сколько деву­шек и женщин ста­ли посе­щать собрания.

Да, тот год был благодатным! Господь благословил их соб­ра­ние. Когда Зоя решила просить о принятии крещения, к ней присо­еди­нилось десять человек, и в их числе Валя. Из Зоиных знакомых и соседей многие обратились к Богу. Зою радовало, что имен­но она сказала людям о Боге, о Его любви, о спасении и вечной жизни. И даже когда за привлечение людей в соб­рание баптистов Зою аресто­вали и осудили на два года тюрьмы, ее радость не умень­шилась. Она приняла это как свой путь к Господу.

Маленькая, тихая женщина в беленьком платочке, она в каме­ре выделялась из всех других жен­щин, которых сюда привели пьян­ство, воровство, убийства, хули­ган­ство. Вначале ей пришлось очень плохо. Над ней издевались, насмехались, отнимали еду и одеж­ду. Зоя решила терпеть. Иног­да ей хотелось закричать: «Люди! Что вы делаете? Опом­нитесь!» Но ведь Господь, когда Его распинали, не кричал: «Опом­нитесь!», а только молился: «Отче! Прости им, ибо не знают, что де­лают». И она тоже старалась мол­чать, молиться и терпеть.

После двух лет тюрьмы ее ве­ра только окрепла и утвердилась. А еще Зоя обрела новых подруг. Из сокамерниц три женщины об­ра­тились к Богу...

Вернувшись домой, Зоя уди­вилась, что квартира осталась за ней. Мо­жет быть, она просто ни­кого не прельстила, ведь «удоб­ства» здесь были во дворе. Но для Зои это казалось чудом! Другое чудо ее ждало на заводе. Зою взяли на старую работу и даже дали тот же самый станок!

В те годы к бывшим заклю­чен­ным относились брезгливо, осо­бен­но если этот человек «сек­тант». Это слово было страшным клей­мом. Сектант был страшнее про­ка­женного. Зоя чувствовала косые взгляды в спину и слышала обид­ные слова, от которых пере­хваты­вало дыхание и стучало в висках.

Через некоторое время она решила уехать. И в 1985 году ей разрешили вы­езд в Америку. Не думала Зоя, когда укладывала чемодан, что она будет вспо­ми­нать каждую мелочь этих пос­лед­них дней в России. Но уже в дни отъезда Зоя дога­дывалась, что больше всего она будет скучать по своей церкви, по своим дру­зьям, по родственникам, кото­рые не понимали ее, ругали или смея­лись над ней за ее пре­дан­ность Господу, но которых она все рав­но любила и за которых она каж­дый день просила Господа в своих молитвах.

Сейчас, возвращаясь в Рос­сию, Зоя уже не могла точно ска­зать, чего она ждала от переезда в другую страну. Ей казалось, что с переездом в ее жизни изменится все. Да, дру­гая страна, другие лю­ди, другая обстановка. Изме­нилось все, но не изменилась она сама.

А жизнь стала другая. Уютная квартира с удобствами, хорошее питание, красивая удобная одеж­да... Зоя теперь уже не пред­став­ля­ет, как можно по снегу или по во­де ходить в дырявых сапогах, когда от холода не чувствуешь ног. И люди в Америке все спо­койные, доброжелательные. Ник­то тебя не унижает, никто не угро­жает. Верующие свободно по­сещают собрания. Никто их не разгоняет и не сажает в тюрьму. Да и верующие другие! Сво­бод­ные в одежде, громко разго­ва­ри­вающие и громко смеющиеся, они совсем не похожи на се­рьез­ных и строгих братьев, на тихих, молчаливых сестер, обязательно в платочках, к которым Зоя при­выкла в России. Она и сама оста­лась такой. Свобода в образе жиз­­ни, в мыслях и в разговорах ис­­пугала Зою. Здесь верующих мно­го, церкви большие. Но мало кто дру­жит, как в России. У каж­до­го своя жизнь, свои проблемы. После со­брания все расходятся, разъез­жаются по домам. И Зоя оку­нулась в отчаянное оди­но­чество.

Приобретя свободу, бе­зо­пас­ность, достаток, она потеряла что-то важное, главное. Она встре­­тила в церкви много рус­ских. Но после знакомства с ни­ми поняла, что скорее их можно назвать «бывшими русскими». Они сумели измениться. Они при­способились к новой жизни. Мно­гие переехали сюда семьями. Купили большие дома. Молодые нашли хорошую работу. Старики управлялись в доме, в саду, забо­тились о внуках. Некоторые даже завели свой маленький бизнес. Когда Зоя начинала с ними раз­го­вор о России, они удивленно поднимали брови и пожимали пле­­чами, отвечая примерно оди­на­ково: «Да, натерпелись мы там! Слава Господу, что все это кон­чи­лось! Мы больше никогда не хо­те­ли бы жить в России».

А из России от оставшихся там родственников и друзей прихо­дили письма, полные жалоб и просьб. Жалобы на безработицу, безденежье, на продуктовые кар­точки, на мошенников, на не­возможность купить лекарства даже детям и старикам. Не впер­вые Россия переживала трудные времена, но люди уже устали. А мо­жет быть, уже время не то, ког­да все переносили стойко, молча, без жалоб. А главное, что голод­ные, замученные люди ста­ли без­различными и злыми. Даже в цер­кви, среди верующих, нет преж­ней любви и заботы о ближ­нем. И просьбы, просьбы, прось­бы... Сколько Зоя выслала посы­лок за эти долгие годы...

В последнее время часто при­хо­дила мысль, что ее отъезд из России и был угоден Господу имен­но из-за этой помощи. Имен­но ради этого она была обречена на одиночество и непонимание и в России, и в Америке. Ради этого она покинула родину, дом, род­ных и друзей.

В Америке Зоя жила в теплой Калифорнии, где никогда не бы­ва­ет зимы. Она часто вспоминала и видела во сне поля, леса и дома, укрытые белым пушистым снегом. Вспоминала, как медленно и без­молвно кружатся хлопья и падают на землю, на пальто и лицо...

Впервые в жизни Зоя жила одна в такой большой квартире! Долгое время она радова­лась и ходила из комнаты в ком­на­ту, все никак не могла пове­рить, что теперь она здесь будет жить всегда. А потом потянулись дни и не­дели, месяцы и годы... Все стало привычным, радость исчезла.

И вот она в России. Москва встретила Зою морозом и ветром. Она забыла, что русская зима – это не только белый пушистый снег, но и низкое свинцовое небо, ветер, пронизывающий насквозь, колючие как иголки снежинки и черные дороги с замерзшей в лед грязью.

И только в поезде она поняла, как отвыкла от всего этого, о чем меч­тала долгие годы. А может быть, за эти годы все изменилось и стало другим? Чужим для нее. Да, такого богатства и роскоши она в России прежде не видела. Не видела никогда и такой нище­ты. Поезд, замедляя ход, под­хо­дил к какой-то станции. Зоя вста­ла, накинула пальто. Соседка на­против проснулась:

– Вы уже приехали?

– Нет. Просто выйду, воз­ду­хом подышу.

Пропустив пасса­жи­ров с тяже­лыми вещами, Зоя спро­сила у девушки-провод­ницы:

– Долго стоим?

– Минут пятнадцать – двад­цать. Только от вагона далеко не отходите, всякое бывает, – от­ве­тила та.

Их вагон стоял почти напротив вокзала. Огромные освещенные окна зала ожидания манили и при­тягивали. Название города было знакомо. «Утром буду до­ма», – подумала Зоя. Вдруг порыв вет­ра донес до ее слуха звуки зна­комой мелодии, а затем и зна­комые слова:

«Господь, Спаситель мой,

К Тебе взываю я,

Услышь мольбу мою!

У ног Твоих святых нужду слагаю я

И всю печаль мою».

У одного из окон Зоя увидела мальчика с гитарой. На вид маль­чику лет десять, одет в старенькое пальтишко, на голове вязаная ша­почка, возле ног небольшая жес­тяная банка. С первого взгляда можно понять, что поет он, чтобы заработать на хлеб.

Зоя подошла к мальчику сов­сем близко. В свете окна она ясно увидела его серьезное худенькое лицо и не по-детски грустные, оза­боченные глаза.

– Как тебя зовут?

Мальчик ответил спокойно и устало:

– Ваня.

– Откуда ты знаешь эту пес­ню? Ты посещаешь собрание ве­рующих?

– Нет, мама научила. Она рань­ше посещала собрание бап­тистов.

– А сейчас?

– А сейчас она очень болеет. Совсем не встает. Мы с мамой вдвоем живем.

Зоя не знала, что сказать и что сделать. Слезы подступили к горлу ком­ком, мешали дышать. Ваня опус­тил глаза и опять запел.

Слезы градом побежали по Зои­ным щекам:

– Ванечка, стой здесь! Не ухо­ди никуда! Я сейчас!

Она быстро побежала к ваго­ну. Быстрей, быстрей! Вот и ее мес­то, ее вещи. Все спят. Она дос­тала из сумки свою старенькую Библию, с которой не рас­ста­ва­лась уже много лет. Дос­тала еще пакетик, аккуратно за­вернутый в газету. Здесь все ее деньги. Быст­рей, быстрей! Зоя сош­ла на пер­рон.

– Женщина! Поезд скоро от­прав­ляется!

– Я быстро!

Подбежав к Ване, она сна­ча­ла дала ему Библию:

– Это тебе, Ванечка, от меня.

Потом отдала сверток:

– А это деньги. Вы с мамой ре­шите, как их потратить. Это все, что у меня есть. Ванечка, не ходи больше сюда по ночам, не надо. Учись и слушайся маму!

Зоя обняла, поцеловала маль­чика и побежала к вагону.

Проводница помогла ей под­няться по ступенькам в вагон. Зоя тяжело дышала:

– Успела!

– Это ваш родственник или знак­омый?

– Да, родственник!

Сев на свое место, Зоя приль­нула к окну. Ваня еще стоял там же и удивленно смотрел на Биб­лию и сверток. Вот он поднял го­лову и поискал Зоино окно.

Поезд тронулся. Зоя пома­ха­ла Ване рукой. Увидел! Что-то крикнул, подбежал к ее окну. Не слышно. Машет рукой. «Прощай, Ваня! Прощай! Оставайся с Гос­по­дом!» – шептала Зоя.

Поезд набрал ход. Убежали назад вокзал и платформа и ма­ленькая фигурка на краю плат­формы.

Зоя легла, укрылась то­нень­ким серым одеялом и вдруг почув­ствовала, как сильно хочет спать. «А проснусь уже дома!» – поду­мала она. В ушах еще звучал Ва­нин голос...

Наступил рассвет. Поезд под­хо­дил к городу. На заснеженной платформе прохаживались ожи­дающие поезда. Зою встречали племянница с мужем. Они любили тетю Зою и радовались пред­стоя­щей встрече. Так долго не виде­лись! Наконец-то тетя поддалась на их уговоры и решила приехать. Дома дети и внуки хлопочут, накрывают празд­­ничный стол. Двадцать лет не виделись!

Вот и поезд показался. Замед­ляя ход, остановился. Вон и нуж­ный вагон. Испуганная провод­ни­ца с начальником поезда нес­колько раз выкрикнула фамилию Зои.

– Встречающие есть?

– Да, есть!

Из вагона вынесли носилки.

– Все нормально было. До­мой, говорит, еду. Спать легла и не проснулась. Может быть, серд­це?

Она, и правда, будто спала. Ли­цо спокойное, живое. Губы чуть тронуты улыбкой. На серое одея­ло, на лицо, волосы, платок падал белый пушистый снег...