Слово в жизнь

Вера Басова

У моей бабушки со стороны отца в углу передней, где обычно у людей висят иконы, был большой портрет Ленина. И прабабушка, мать деда, была знахаркой. Короче, в этом родстве к Богу меня никто не приобщал...

Вторая бабушка, мать мамы, жила в Шекснинском районе, в деревне Кокунино, которой теперь нет. Меня, маленькую, туда часто отправляли погостить, особенно летом. И я помню: травы и цветы были гигантские, намного выше меня. Березы очень толстые, березовки заготавливали бочками и заквашивали ее ветками смородины. И все лето в жару пили березовый квас...

Но не менее сильное впечатление оставили три старушки в избушке недалеко от нашего дома. Для девочки те монахи-нистароверы были старушками еще и потому, что всегда в платках. Одна из них называлась матушка. То есть главная в общине. Недаром ребенка туда тянуло: там всегда был мир, теплая приветливость, дружелюбная обстановка. Мне запомнились ночные богослужения, когда из окружающих деревень приходили другие люди, как они радовались при встрече и дружно долго молились.

Монахини те, видно, учили меня верить и молиться, а бабушка не препятствовала и сама ходила на молитвы.

Но когда меня приняли в октябрята, случился конфуз. Наверное, я проповедовала или молилась при всех. Маму вызвали в школу и поставили на вид. Думаю, что она мне сделала сильное внушение. Да и в Кокунино уже отпускала реже. Так я испытала первое гонение за веру.

Затем, когда по обычаю мы с молодежью в тракторном кузове съездили в село на крестный ход в праздник Пасхи, на меня доложили директору школы, и из секретарей комсомольской организации по-тихоньку… заменили. Помню, что было не по себе, хотя большого шума и позора не создавали: я была хорошей ученицей, и мама имела в деревне авторитет.

Внушение после Пасхи, что не подобает советским школьникам ходить в церковь, делали на классных часах, линейках и, конечно, на уроке истории – Александр Иванович, коммунист, не мог умолчать.

Но самое сильное и убеждающе честное предупреждение было от Василия Сергеевича на уроке химии. Оно было странное, потому что – с другой стороны, другого плана, вообще противоположное тем; как бы не в разнос, а в защиту веры. В защиту от праздных и любопытных людей. На уроке химии (в советские времена! Ну и смело же!) он сказал примерно так: «Когда вы сидите… по большому, хотите ли, чтобы за вами подсматривали?!» Вопрос был риторический. Лично меня он убедил не только в том, что, если не веришь, подглядывать в церковь не ходи, но и в том особенно, что молитва и вера – это интимно, это тайна, это сугубо. И не надо соваться в чужие отношения с Богом. Василия Сергеевича я еще больше зауважала и полюбила. Слава Господу за честных и мудрых!

Вера основательна. Она облекает в надежду и поощряет к любви. Но верила ли я? Просто за меня помолились. И еще я, когда увидела в книге Исход Божье обещание: «Благословлю до тысячи родов любящих Меня», поняла, что у меня в роду, даже пусть в очень далеком, кто-то сильно любил Бога!

Юность прошла по-мирски. Замуж вышла по любви. Сейчас бы я выразилась точнее: по влюбленности. Не той, стандартной, влюбленности, коя по статистике заканчивается через год-два; это было сильное, стойкое чувство. Очень сильное. Я осознавала драгоценность человека, который со мной. Но нас не учили обращаться с настоящими ценностями, тем более беречь и взращивать отношения. Муж стал для меня вместо бога, то есть (не люблю это слово) идолом. И через восемь лет он был отнят у меня. Это страшно. У кого не было разводов, поверьте: это страшно! Это катастрофа для каждого в семье и всех родных. Это почти не зарастающие раны!

Было так плохо, что ниже нуля. Казалось, хуже... хуже смерти. Я хваталась за всякую помощь, за любую соломинку и за всякую мерзость – без Царя в голове ее не вдруг отличишь. В голове как-то и такой вариант мелькнул: может, сходить в церковь? Но я представила все и подумала: знаю, что скажет батюшка, мол, молись Иисусу Христу-у-у. Внутри был почти сарказм: знаем-знаем, что толку-то? Этот вариант был отвергнут. Более основательно рассматривались способы самоубийства… Не знаю, как я выживала в этом ужасном состоянии стресса и скорби! На личные переживания детей еще и это свалилось.

Из города пришлось уехать. С детишками обживали дом и участок, что дали нам от школы в деревне. Стало немного легче.

Очень почему-то (а никто не подсказывал, не заставлял) захотелось покрестить детей. Видимо, сильное материнское желание защитить их искало способ. Сын с детства был, скажем так, принципиальным. Если решил что-то не делать или что-то сделать, его нельзя было пересилить. Он отказался ехать в церковь. И я повезла одну дочку. До или после, не знаю, мне захотелось молиться. Вот захотелось мне петь «Отче наш»! Почему-то петь.

Вдруг и сын сам попросился креститься. Удивил меня! Я повезла и его. Потом поняла этот промысел Божий: чтобы еще раз побывала там, где молятся.

Обращаюсь к настоятелю: где, мол, можно научиться петь «Отче наш»? Он показал на человека, который стоял к нам спиной и с другими певчими

отпевал покойного. Когда я сзади задаю ему тот же вопрос, он, почти не видя меня, доверительно назвал свой домашний телефон.

Я стала ездить в этот маленький городок на богослужения регулярно. И дьякон Алексий вел со мной душеспасительные беседы в основном у себя на дому, хотя семья была большая: двое своих детей и двое приемных. По сему я увидела, что привести человека к Богу было очень важно. Для того дьякон поступался своими делами ради обретения веры еще одной душой. Делал он это искренне, не-напористо, аккуратно, грамотно. И предупреждал от фанатизма.

Пошли слухи, что Вера ударилась в веру. Одни испугались, другие напряглись, третьи решили, что это очередное увлечение – пройдет, четвертые обращались за помощью. Многим было любопытно наблюдать – ведь учительница!

И вот стою кажное-кажинное воскресенье во храме, а тут в очередное, на литургии, примерно представляю: люди, наверное, думают, что я, незамужняя женщина, где-то… А я в церкви стою!

И тут Господь обличил меня через старушку, что рядом стояла: так она искренне и страстно обращалась в молитве, тихонько, себе под нос, а мне слышно. Вдруг – озарение мне, что я так не верю! Что я не верю. И чего тут стою?!

Я вышла в соседний, летний, придел; там было пусто и прохладно. Пусто в смысле людей. Но Бог там точно был. С горькими слезами я, показывая на иконы, стала Ему объяснять, что все это для меня – сказки. И что, если это правда, то «дай мне веру!» Я понимала, что человеку ученому и умному не будут аргументом доказательства, приведенные в книгах (о плащанице и прочее). Если, говорю, Ты есть, то дай мне веру сверхъестественно! Просто – дай!

Теперь, через годы, я знаю точно, что на искренние молитвы Бог отвечает всегда. Каждый раз!

Через несколько дней – помню то место рождения веры – я стояла у трассы на автобусной остановке и размышляла о вере, о Боге. И вдруг увидела в небе над дорогой большого размера живую картину – распятый на кресте Иисус! Я понимала, что другие люди рядом со мной не увидели бы ее. Она была для духовных глаз. Она была для меня! Во мне возникло уверение посредством этого небесного видения – вот, не голос, а именно, уверение: ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ! НА САМОМ ДЕЛЕ Я БЫЛ РАСПЯТ ЗА ТВОИ ГРЕХИ!

Еще раз напоминаю: это был не голос, а некая уверенность именно в данном аргументе, который возник как аксиома. Но мне было достаточно. Одного ЭТОГО факта достаточно, чтобы пришла ВЕРА!

Она пришла мощно, как бы вошел в меня ее дух! Я поняла, что навсегда. Что это стало моей сутью. Я ощутила, что это никуда не уйдет, не исчезнет! Это теперь мое навеки, и никто не сможет скинуть меня с обретенной высоты! Я почему-то почувствовала себя на другом уровне. И что «под ногами» твердо.

Вот. Веру стало заметно. Веру стали уважать даже священники. А я летала! Летала от счастья такого обретения. Я понимала, что подарок этот вручил мне Сам Бог; моей заслуги здесь нет, да это и неважно.

Через некоторое время возникла другая сильная нужда. Внимательно прислушиваясь к словам из Писания, я обнаружила, что самая важная заповедь – любить Бога. А люблю ли я?! Мне стало страшно. Очень не хотелось в ад!

Помню, как подходила к деревне, кругом никого, надеялась, что из окон не глядят, да, честно – не до того было! Я плюхнулась на майскую влажную почву на колени и со слезами навзрыд и, извиняюсь, соплями стала объяснять Богу, что Он для меня, дескать, далек, и что я не понимаю, «как Тебя любить!» Скажем, думала я, любовь к мужчине понятно, как показать: обнять, заштопать носки, накормить щами… А Тебя как, Господи? Что мне немного ясно, как любить телом, чуть-чуть понятно, как душой. А вот – духом. Как?! Тем более – Тебя!

Я рыдала и просила: научи меня!

И представляла, что Бог, всегда отвечающий на искренние молитвы, несомненно, начнет учить меня. И почему-то видела себя котенком, которого Он будет тыкать носом: «Вот так надо, вот так».

Но Господь избрал другой способ привлечь к любви. Настолько непривычный для нас, кого именно тыкали. Он стал всячески… демонстрировать Свою любовь. Он щедро, заметно, корректно и конкретно выражал ее, проявлял в мелочах и очень важных для меня вещах. Он просто осыпал меня чудесами!

Помню, что особенно это выражалось в ту осень. И Он, именно Он, Господь, а не люди, приводил меня в церкви, где больше проповедовалось Слово, где в беседах рассуждали о Божьем устройстве, о духовном, об Иисусе Христе. И мне не лень было ездить далеко в такие церкви.

А еще, чуть раньше, летом, поняв, что нужных денег не дождаться (а родных я уже годы как мечтаю проведать) и отпуск не резиновый, я поехала в Белоруссию на попутных. Слава Богу, все было хорошо.

И примерно через полгода я с удивлением увидела себя со стороны на богослужении: поднявши руки, я призналась Богу в любви. Мои уста, не чьи-то, произнесли: «Я люблю тебя, Господи!» И сама удивилась. Потому что таких слов я, в общем-то, не умела говорить. Я разглядывала себя и понимала, что это не театральный жест. Что это ответ на ту, Божью, демонстрацию любви. Я полюбила в ответ! Я полюбила! Вот он, родился свыше (как сказано у Господа, и что я прочла позднее) внутри меня новый человечек, духовный, Божий, как я понимаю, от Слова, от Любви. И вот уже полюбил Отца так, что даже признался!

Вскоре я спросила: «Господи, знаю, что без молитвы Ты ничего не делаешь. Кто помолился, что я здесь, в месте Твоего присутствия, что я вот так с Тобой, и счастлива?» И Он показал мне человека из Белоруссии. Как я уже говорила, добиралась я на попутных: доверившись Богу, я голосовала на все подряд. Остановилась легковая. Мужчина был аккуратно и строго одет, в костюме. Ехал молча. Меня удивила чистота. И человека, и машины. Причем чистюль ведь немало, и за машиной многие скрупулезно следят. Но тут была особая чистота, даже в воздухе. Теперь могу описать ее, как чистоту духовной атмосферы.

Молчание меня напрягало. И вдруг обнаружилась зацепка для разговора. На моей дверце была длинная наклейка по-немецки. Я спросила, что написано. Мужчина ответил: «Иисус есть путь и истина и жизнь». «Ух ты, – подумала я, – с чем он ездит!» А он опять молчит. Я, видимо, приставала к нему, потому что разговор вышел на вопрос об экстрасенсорике. Он спросил меня о предках; я сказала, что прабабушка была знахаркой. Он объяснил коротко и весомо, что это не от Бога. Я начала было возражать, мол, я же не за деньги, я же с молитвой… . Но он почему-то не спорил. Замолчал и все тут. Позже я поняла, что в этом разговоре было сказано Слово в мою жизнь, и оно отделяло меня от греха, от опасности. Внутри происходила война.

Так вот этого человека мне и показал Господь, когда я спросила, кто за меня помолился.

Да. Удивительно.…

История моей веры продолжается. А вера развивается, совершенствуется, набирает силу. Или, наоборот, приобретает немощь смирения. Сегодня я размышляла над тем, что вера должна быть детской: Отец сказал, значит, так оно и есть, и надо просто послушаться. Господь во мне производит работу… Ого! Тогда есть надежда, что вера сохранится до небес.