Встреча

Кристина Рой

Глава из повести «ВОЗВРАЩЕНИЕ»

Был конец октября. Более восьми недель прошло со дня моего прибытия в Тополево. Свободного времени у меня почти не было. Появлялись все новые задачи, решение которых нельзя было откладывать.

В этот день я на час оставил все дела и отправился прогуляться. Я хотел пойти навстречу Мартыну, который по делам был в городе и должен был вскоре вернуться. Наконец-то и власти начали интересоваться этим человеком, которого они в своих книгах «заживо похоронили». Его часть отцовского наследства была отдана опекуну, а когда он вернулся, никто не поинтересовался, на что он будет жить и есть ли у него кусок хлеба. Хотя правление общины сразу заявило, что он вернулся и доктор дал подтверждающее свидетельство, ничего не изменилось.

Как же теперь решится его вопрос? Вернут ли ему его часть наследства? И если да, то хватит ли у него силы взяться за запущенное хозяйство? Как вернуть ему проданные сельскохозяйственные орудия труда? Отчий дом его и подворье были в полном запустении.

И был еще один вопрос, намного важнее: как наладятся его семейные отношения? Ведь у него были жена и сын. Раз он жив, второй брак жены считается недействительным?

Никогда я с ним еще не говорил об этом, столь мучительном для него деле, чтобы не расстраивать его, не вредить его здоровью. Но теперь, когда он вернется, я это сделаю. Соседи говорили об этом между собою, даже судья Гладкий вчера сказал, что этого так оставить нельзя.

Задумавшись, я остановился на холме и прислонился к среднему из трех деревьев, стоявших у дороги. Я смотрел вниз, на дорогу, идущую через долину, по лесочку, вдоль шумливого ручья. По этой дороге должен был прийти Мартын. Всего второй день я был один, но как мне его не хватало во всем! Я беспокоился о нем.

У меня есть братья и сестры, которые вместе со мной отдали себя в руки Сына Божьего. Мы связаны тесными узами. Письма, которыми мы обмениваемся, укрепляют нас в вере. И этими строками я хочу сказать, как Иисус Христос ведет нас в нашем служении. Одновременно хочу проверить, мог ли Иисус Христос использовать меня для Своего дела. Мы не прятать должны свои слабости и пороки друг от друга, а сообща превозмогать их с помощью Христа. Чудное это обещание, а то, что связывает меня с Мартыном, совсем другого порядка. Оно больше. Мне кажется, что я еще никого не любил так, как его. Может быть, это оттого, что Бог позволил мне сохранить ему физическую жизнь и привести к духовной.

Мартын мало говорит о себе. Но я вижу, что он питается Словом Божьим и жизнь его преображается. Мы все еще живем в его комнате, хотя и моя уже готова. Но вместе нам лучше. Когда мы по вечерам сидим и беседуем, он часто задает мне вопросы, на которые я с радостью отвечаю. Если же я не могу ответить, мы исследуем Книгу книг, пока не найдем ответа. Я знаю, что в такие часы Христос с нами.

Когда моя комната была приведена в порядок, я заказал у Сикоры мебель: кровать, шкаф, стол, стулья и книжную полку. У одной бедной ткачихи я купил дорожки. По обе стороны кафельной печи Мартын поставил скамьи, которые он сам сделал. Кровать и стол покрыты вишневыми покрывалами, которые я еще во время каникул купил. Даже занавески есть – белые гардины с разноцветным орнаментом. Они мне дороги, потому что это подарок сестры ко дню моего рождения.

Бабушка Запола попросила разрешения положить на мою красивую новую кровать лишние перины ее дочери, так как она зимой готовит пищу в своей комнате, а испарения пуховым вещам вредят. Я охотно согласился: хоть кровать не пустая. Бабушка переодела постель во все чистое на тот случай, если появится гость. Если я хочу работать в то время, когда соседи беседуют с Мартыном, я могу уединиться в мою уютную комнату.

Относительно нашего финансового положения вышло так, как предсказал доктор: жалованье я получил по истечении двух месяцев, но за все отработанное время сразу, так что я смог уплатить за оборудование квартиры и кухни. Моих ста крон хватило как раз на два месяца.

В то время, как я, прислонившись к старой березе, стоял и обо всем этом размышлял, взгляд мой упал на берег ручья на краю леса, где мы с Мартыном часто сидели. Я и сегодня хотел его там дождаться, но место было занято.

На одном из пней, прислонившись к большому вязу, сидела женщина, вид которой гармонировал с осенним ландшафтом. Простое черное платье облегало стройную фигуру, а ее поза выражала напряженное ожидание. Зонтик и сумка лежали возле нее, черный шелковый платок опустился на плечи, обувь на ногах была запыленной. Очевидно, женщина, которой на вид можно было дать лет тридцать, прошла неблизкий путь. Кто она и куда шла? Весь ее облик словно был овеян печалью.

Вдруг женщина оживилась. Голова наклонилась вперед, руки поднялись, уста ее беззвучно что-то произносили.

Я посмотрел вниз, на дорогу: что могло вызвать это движение? И сердце мое от неожиданности содрогнулось: из леса показался Мартын. Он приближался к женщине.

В это мгновение я понял, кто она. Значит, это его жена, которую он любил больше неба и земли и которая принадлежала сейчас другому человеку. Но чтобы эта женщина изменила, чтобы она предала их любовь – невозможно! То, что олицетворяла вся ее выпрямившаяся фигура, было любовью, любовью до вечности. Как бы ни сложились обстоятельства, она и теперь его крепко любила. Сердце ее осталось верным ему.

Теперь Мартын ее увидел. Он остановился, словно замер. Как описать этот момент свидания? Словами это не передать. Какой глубокой была любовь, которую Мартын скрывал в своем сердце, я теперь только понял. Раскрыв объятия, он приблизился к ней.

– Дора! – услышал я. – Дора!

– Мартын, мой Мартын! – ответила она.

Супруги, тесно связанные узами любви, но на годы разделенные человеческой виной, не заключили друг друга в объятия. Оба вдруг отступили. Руки Мартына упали, а она снова опустилась на пень, будто желая закопаться в землю. Душевные мучения стали для нее телесной болью. А Мартыну они могли стоить жизни.

Я незамеченным наблюдателем вместе с ними пережил эти ужасные мгновения. Нет, теперь не тот момент, чтобы выйти к ним. Осторожно ступая, я поспешил скрыться в зарослях около тропинки.

«О, разверзлась бы земля и поглотила бы меня, несчастную!» – услышал я жалобы женщины.

Мартын сел на пень сваленного дерева, напротив нее. Оба умолкли.

Наконец женщина выпрямилась и открыто посмотрела в бледное лицо своего мужа.

– Значит, ты действительно вернулся! – начала она, запинаясь. – Да, правду сказали, что ты здесь! Я вижу тебя живого, но что мне от этого? Ведь мы разлучены. По моей вине. Мы даже не можем прижать друг друга к груди. Наверное, ты в прошедшие годы пережил много ужасного, но самое страшное ждало тебя здесь. И я одна в этом виновата! По моей вине ты здесь не нашел ни жены, ни сына, ни дома. Годами я жила надеждой на встречу, на тот час, когда я к тебе подведу Яника, а теперь?

Она умолкла, а затем тихо, почти неслышно проговорила:

– Верность твоя жена нарушила.

Мартын покачал головой:

– Жена по закону привязана к мужу, пока муж живой. Ты же годами перед миром была вдовой, прежде чем ты снова вышла замуж. Так что о нарушении верности нечего говорить.

– В учреждениях мне говорили то же самое, – заметила она печально. – Я благодарю тебя, что и ты так считаешь. Я пришла просить у тебя прощения. Всю вину я беру на себя, ни в чем не оправдываюсь. Одного лишь я не вынесла бы: если бы ты подумал, что я искала новой любви и брака в то время, как ты страдал на чужбине. Поэтому позволь мне рассказать тебе, как все получилось.

Мартын схватил ее руку и крепко сжал:

– Я слушаю, Дора, рассказывай.

– И ты мне поверишь?

– Поверю, Дора, как я тебе всегда верил.

Я не хотел в этот момент мешать им, поэтому улегся за кустами в траву и услышал весь их разговор. Дора начала свой печальный рассказ:

– Когда в 1916 году правление общины и пастор известили нас о том, что ты якобы пал на войне с Россией, то вся твоя семья поверила в это, только я одна не могла с этим примириться. Нехотя я пошла в церковь, потому что противилась слышать похоронные речи. Как ни старались убедить меня в обратном, я была уверена, что ты жив и когда-нибудь вернешься домой. Отчаявшись, отец твой спился. Видеть Яника, которого он прежде так любил, ему было больно, потому что мальчик стал сиротой. Хозяйство разваливалось, потому что не было сил управляться с ним. Я не могла отцу больше угодить и решила наняться в прислуги, решив тем самым уберечь нашего мальчика от всего того зла, которое окружало его здесь. Я вернулась к моей прежней хозяйке, и, хотя она назначила мне небольшое жалованье, нам с Яником хватало. Так прошло два года до переворота. Потом мне пришлось вернуться к твоему смертельно больному отцу, чтобы ухаживать за ним. В последние часы своей жизни он очень сожалел, что оставлял такой беспорядок в хозяйстве, и старался упорядочить перед смертью свои отношения с Богом. В последнюю ночь он вдруг вскинулся на кровати и крикнул: «Ты права, Дора, что не веришь в смерть Мартына! Я видел сейчас, как он пришел ко мне и просил: «Не горюйте обо мне! Я жив и вернусь». Эти слова меня утешили. Я верила им.

Когда война кончилась, я снова вернулась на старое место. Меня нередко высмеивали за то, что я не хотела расстаться с покойником, как они тебя называли. Но я не обращала на это внимания. Потом хозяйка переселилась в Будапешт, где жил ее муж, венгерский офицер-инвалид. Она отдала мне ключи от дома и попросила ухаживать за садом. За это мне было дозволено жить на кухне и пользоваться баней. В ней я устроила себе прачечную, где стирала мужские сорочки и тонкое белье, и благодарила Господа от всего сердца, что жизнь моя была устроена не так уж плохо.

Однажды, когда я как раз приготовила полную корзину белья для глаженья, прибежал Яник и сказал, что меня ждет женщина. Это была санитарка из городской больницы. Ее прислал солдат, который хотел мне что-то рассказать о моем муже. Я так спешила, что санитарка едва поспевала за мной. Но, к сожалению, весть была нерадостной!

Уларик, как назвался солдат, сказал, что был твоим товарищем. Он описал мне страшную битву, в которой полегло огромное число солдат. Была вырыта братская могила, куда складывали убитых. Каждый слой трупов был посыпан гашеной известью. В последнем ряду будто оказался ты. Он, якобы, со слезами тебя положил, потому что вы были большими друзьями. Ты будто так уже застыл, что даже глаза твои он не мог закрыть. Потом внезапно враг пошел в атаку, и пришлось все оставить. Не было даже времени засыпать могилу.

Я знаю, что солдат тот по доброте своей хотел помочь мне разрешить неопределенность, сообщить мне истину. Однако для меня это известие было хуже смерти. Все мои надежды рухнули, все, ради чего я еще жила, было погребено и разрушено. Мое тело будто свинцом налилось. Кое-как я добралась домой. Если бы не сын, я бы, наверное, покончила с собой. Ночи напролет я лежала без сна и видела перед собой лишь ту братскую могилу, в которую тебя положили. В то ужасное время отчаяния и тоски я забывала о ребенке, о работе. Я хотела лишь умереть.

Люди перестали приносить мне работу, так как я ее либо совсем не выполняла, либо наскоро и плохо. Только лавочник Гаек приходил еще. Он был моим лучшим клиентом. Обычно он мальчика присылал с бельем, но рассчитываться приходил всегда сам. Кроме приветствия, мы едва обменивались словом. С Яником он охотно разговаривал, и мальчик любил его за подарки, которые Гаек ему приносил.

Однажды, уплатив за белье и завернув его, Гаек остановился передо мной и сказал:

– Что с вами, госпожа Запола? Вы не больны? У вас всегда был такой порядок, работа спорилась, и сын всегда был такой ухоженный, а теперь...

Он не досказал укора, остановился на полуслове. Меня его слова словно ножом полоснули по сердцу.

– Я слышал, – продолжал Гаек, что вы все еще не можете поверить в смерть вашего любимого супруга. Но что бы он сказал, если бы действительно был жив и вернулся домой?

Я не могла больше молчать и все ему рассказала.

– Все кончено, – стонала я, – он никогда не вернется! Его зарыли! Годами я его ждала, надеялась – все напрасно! Зря я молилась. Нет там вверху никого, кто бы нас услышал.

Он хотел меня утешить и заметил, что есть жизнь вечная, что мы там встретимся. Я ему ответила очень грубо. Он только покачал головой и перебил меня:

– Остановитесь! Вы сейчас не знаете, что говорите. Но знайте, что мы без веры в воскресение Христа, тем самым и в наше, самые несчастные создания. Вот меня воспитали благочестивые люди. Пока я был дома, я придерживался их веры. Но, оказавшись на чужбине и наконец на войне, я презрел их веру и стал, как все другие вокруг меня. А когда я, возвратившись домой, вместо невесты моей, которую любил, как вы мужа своего, нашел лишь ее могилу, я понял, что без веры в воскресение, в новую встречу, человек – самое несчастное создание на земле. Однако Бог милосерднее, чем мы думаем. Он мне даровал веру в вечную жизнь и силу для дальнейшей жизни. Вы должны верить, что ваш муж вернется, что вы с ним встретитесь, тогда вы боль свою легче перенесете и сможете жить дальше.

Да, Бог действительно добр и милосерд, он меня за мое хуление не наказал. Я начала верить, что мы когда-нибудь встретимся, но здоровье мое было подорвано горем. Я уже была не в состоянии прокормить себя и мальчика. К тому же моя хозяйка именно во время моего полного отчаяния продала дом, и новый хозяин отказал мне в квартире. Другую я снять не могла. Тогда я решила подыскать себе другое место работы, а Яника, как бы тяжело мне ни было, отдать тетушке Заполе, где бы он был обеспечен.

После нашего первого разговора Гаек мне часто помогал советами и заботился о Янике, о его воспитании. Когда я Гаеку сказала о своем решении, он долго сидел задумавшись, подперев голову руками, затем вдруг встал и сказал:

– Самое дорогое, что у нас с вами было на земле, мы потеряли. Я, как и вы, никогда не думал о женитьбе, но, может быть, жизнь наша станет легче, если мы разделим нашу участь. Я не буду больше одиноким, если у меня будет о ком заботиться, и вам не пришлось бы расставаться с ребенком. Я люблю Яника и хотел бы воспитать его так, чтобы ваш муж в вечности, когда вы встретитесь, радовался бы ему. Подумайте над этим: через неделю я приду за ответом.

Он посмотрел на меня своими добрыми глазами, подал на прощание руку и ушел. Для меня же началась неделя с бессонными ночами и тревожными днями. Еще до конца недели я послала за Гаеком и сказала ему, что не могу выйти за него, потому что я больна и близка к смерти. Он бы со мной только мучился, и сиротка мой был бы ему в тягость.

Когда он меня увидел такой несчастной, он сказал слова, которые меня переубедили:

– Я вам действительно от всего сердца хотел бы помочь, госпожа Запола. Но это возможно лишь в том случае, если мы перед Богом и людьми заключим брачный союз. Я готов выходить вас до полного выздоровления, либо, если придется, ухаживать за вами до самой смерти. Мальчик ваш моим может быть лишь при том условии, что вы как моя жена препоручите его мне.

Ах, Мартын, мне казалось, что я не сегодня-завтра умру. Но надежда, что у Яника будет защитник, заставила меня дать Гаеку согласие. На его родине, в Чехии, нас обвенчали. Его мать и сестра два месяца ухаживали за мной. Благодаря их любви я выжила.

Альберт Гаек между тем перебрался в город, где нас никто не знал, и приехал за мной. Я же ему и его семье осталась обязанной вечной благодарностью. Поэтому я стремилась изо всех сил отплатить ему за благодеяния, которые он оказал мне и моему сыну. За его благородный характер я полюбила его как лучшего брата. Я приучила себя к мысли, что тебя на земле никогда уже не увижу, и все же я не переставала любить тебя. Даже тогда, когда у меня с Альбертом уже был сыночек, я тебя не забывала.

Когда до меня дошел слух, что ты вернулся, что сон твоего отца сбылся и моя надежда оправдалась, я Альберта и нашего маленького Вернера больше видеть не могла. Я чуть не лишилась ума: ты вернулся, а я не могу с ликованием побежать тебе навстречу.