Христианка

Семен Надсон

«Руслан и Людмила»
А. Пушкин

Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.

I

Спит гордый Рим, одетый мглою,
В тени разросшихся садов;
Полны глубокой тишиною
Ряды немых его дворцов;
Весенней полночи молчанье
Царит на сонных площадях;
Луны капризное сиянье
В речных колеблется струях.
И Тибр, блестящей полосою
Катясь меж темных берегов,
Шумит задумчивой струею
Вдаль убегающих валов.
В руках распятие сжимая,
В седых стенах тюрьмы сырой
Спит христианка молодая,
На грудь склонившись головой.
Бесплодны были все старанья
Ее суровых палачей:
Ни обещанья, ни страданья
Не сокрушили веры в ней.
Бесчеловечною душою
Судьи на смерть осуждена,
Назавтра пред иным Судьею
Предстанет в небесах она.
И вот, полна святым желаньем
Все в жертву небу принести,
Она идет к концу страданья,
К концу тернистого пути...

И снятся ей поля родные,
Шатры лимонов и дубов,
Реки изгибы голубые
И юных лет приютный кров;
И прежних мирных наслаждений
Она переживает дни,
Но ни тревог, ни сожалений
Не пробуждают в ней они.
На все земное без участья
Она привыкла уж смотреть;
Не нужно ей земного счастья,
Ей в жизни нечего жалеть.
Полна небесных упований,
Она, без жалости и слез,
Разбила рой земных желаний
И юный мир роскошных грез,
И на алтарь Христа и Бога
Она готова принести
Все, чем красна ее дорога,
Что ей светило на пути.


II

Поднявшись гордо над рекою,
Дворец Нерона мирно спит;
Вокруг зеленою семьею
Ряд стройных тополей стоит;
В душистом мраке утопая,
Спокойной негой дышит сад;
В его тени, струей сверкая,
Ключи студеные журчат.
Вдали зубчатой полосою
Уходят горы в небеса,
И, как плащом, одеты мглою
Стоят священные леса.
Все спит. Один Альбин угрюмый
Сидит в раздумье у окна...
Тяжелой, безотрадной думой
Его душа возмущена.
Враг христиан, патриций славный,
В боях испытанный герой,
Под игом страсти своенравной,
Как раб, поник он головой.
Вдали толпы, пиров и шума,
Под кровом полночи немой,
Все та же пламенная дума
Сжимает грудь его тоской.
Мечта нескромная смущает
Его блаженством неземным,
Воображенье вызывает
Картины страстные пред ним.
И в полумгле весенней ночи
Он видит образ дорогой,
Черты любимые и очи,
Надежды полные святой.


III

С тех пор, как дева молодая
К нему на суд приведена,
Проснулась грудь его немая
От долгой тьмы глухого сна.
Разврат дворца в душе на время
Стремленья чистые убил,
Но свет любви порока бремя
Мечом карающим разбил;
И, казнь Марии изрекая,
Дворца и Рима гордый сын,
Он сам, того не сознавая,
Уж был в душе христианин.
И речи узницы прекрасной
С вниманьем жадным он ловил,
И свет великий веры ясной
Глубоко корни в нем пустил.
Любовь и вера победили
В нем заблужденья прежних дней
И душу гордую смутили
Высокой прелестью своей.


IV

Заря блестящими лучами
Зажглась на небе голубом,
И свет огнистыми волнами
Блеснул причудливо кругом.
За ним, венцом лучей сияя,
Проснулось солнце за рекой
И, светлым диском выплывая,
Сверкает гордо над землей...
Проснулся Рим. Народ толпами
В амфитеатр, шумя, спешит,
И черни пестрыми волнами
Цирк, полный доверху, кипит.
И в ложе, убранной богато,
В пурпурной мантии своей,
Залитый в серебро и злато,
Сидит Нерон в кругу друзей.
Подавлен безотрадной думой,
Альбин, патриций молодой,
Как ночь, прекрасный и угрюмый,
Меж них сияет красотой.
Толпа шумит нетерпеливо
На отведенных ей местах,
Но подан знак, и дверь визгливо
На ржавых поддалась петлях,
И, на арену выступая,
Тигрица вышла молодая...
Вослед за ней походкой смелой
Вошла с распятием в руках
Страдалица в одежде белой,
С спокойной твердостью в очах.
И вмиг всеобщее движенье
Сменилось мертвой тишиной,
Как дань немого восхищенья
Пред неземною красотой.
Альбин, поникнув головою,
Весь бледный, словно тень, стоял...
И вдруг пред стихнувшей толпою
Волшебный голос зазвучал:


V

«В последний раз я открываю
Мои дрожащие уста:
Прости, о Рим, я умираю
За веру в моего Христа!
И в эти смертные мгновенья,
Моим прощая палачам,
За них последние моленья
Несу я к горним небесам.
Да не осудит их Спаситель
За кровь пролитую мою,
Пусть примет их святой Учитель
В свою великую семью!
Пусть светоч чистого ученья
В сердцах холодных Он зажжет
И рай любви и примиренья
В их жизнь мятежную прольет!..»

Она замолкла – и молчанье
У всех царило на устах;
Казалось, будто состраданье
В их черствых вспыхнуло сердцах...


. . .

Вдруг на арене, пред толпою,
С огнем в очах предстал Альбин
И молвил: «Я умру с тобою...
О Рим, и я христианин...»

Цирк вздрогнул, зашумел, очнулся,
Как лес осеннею грозой,
И зверь испуганно метнулся,
Прижавшись к двери роковой...

Вот он крадется, выступая,
Ползет неслышно, как змея...
Скачок – и, землю обагряя,
Блеснула алая струя...

Святыню смерти и страданий
Рим зверским смехом оскорбил,
И дикий гром рукоплесканий
Мольбу последнюю покрыл.

Глубокой древности сказанье
Прошло седые времена,
И беспристрастное преданье
Хранит святые имена.
Простой народ тепло и свято
Сумел в преданье сохранить,
Как люди в старину когда-то
Умели верить и любить!..
1878 г.

Семен Яковлевич Надсон родился в 1862 году. Мать его происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых; отец – еврейского происхождения. Он был чиновником, даровитым и очень музыкальным. Умер он, когда Семену было 2 года. В 1872 году Семена Надсона отдали пансионером во Вторую военную гимназию, курс которой он и окончил. Затем он поступил в Павловское военное училище. На ученьях он простудился. Врачи констатировали начало чахотки, и его на казенный счет отправили в Тифлис, где он провел год. В 1882 году Надсон, уже подпоручиком, поступил в Каспийский полк, расположенный в Кронштадте.

Военная служба очень тяготила его, и он при первой возможности вышел в отставку (1884 г.). Несколько месяцев Семен Надсон был секретарем редакции «Недели», но вскоре болезнь резко обострилась, и друзья поэта, при содействии Литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, потом в Ниццу. Ни теплый климат, ни две мучительные операции на ноге из-за туберкулезной фистулы, которые ему сделали в Берне, ни к чему не привели, и летом 1885 года друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, он прожил еще около полутора лет, сначала в Подольской губернии, затем под Киевом и наконец в Ялте, где и умер 19 января 1887 года.

Идеал Надсона – Христос:

«Мой Бог – Бог страждущих,
Бог, обагренный кровью,
Бог – Человек и Брат с небесною душой,
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой».

Определение своей поэзии сам Надсон дал в стихотворении «Грезы»:

«Я плачу с плачущим,
Со страждущим страдаю
И утомленному я руку подаю».

В этих словах заключается и определение места Надсона в русской поэзии.