Сияние славы

Вальдемар Цорн

Наташа, Вы родились в семье проповедника и узника за дело Евангелия. Вашего дедушку за верность Богу расстреляли в 1937 году. Ваше детство пришлось на шестидесятые годы прошлого века, время ожесточенной борьбы против Церкви в СССР. Каким Вам помнится отец? Ваши самые сильные детские воспоминания о нем.

Самые яркие воспоминания об отце – это редкие встречи с ним в годы заключения, когда мы приез-жали в лагерь, чтобы увидеться с ним.

Я была старшей из пятерых детей. Младшей сестренке Жене было чуть больше года, когда отца арес-товали и отправили отбывать срок на Северный Урал, за тысячи километров от Киева, где жила наша семья. Мы ехали на поездах трое суток, дальше дорог не было, впереди на сотни километров тянулась тайга. До лагеря добраться можно было только по узкоколейке, на открытых грузовых платформах, перевозивших бревна с лесоповала. Для мамы, с вещами и с маленькими детьми, проделать этот путь было очень непросто. Но когда конвоир, обыскав наши вещи, вводил нас в комнату свиданий, трудности дороги сразу забывались.

Еще в поезде я рисовала в мечтах первый момент встречи: вот папа заходит в комнату свидания, улыбается, обнимает каждого из нас. Стриженый, в черном арестантском бушлате, но это он – мой папа, такой родной! Мы пробудем с ним целых два дня! Всей семьей мы склонялись на колени и благодарили Господа за радость встречи. Эти детские воспоминания так ярко запечатлелись в памяти, что согревают душу даже сейчас, когда его много лет уже нет на земле, а мне самой далеко за пятьдесят.

Вокруг все – пионеры, взрослые коммунизм строят, ваша семья, как и многие другие, – изгои общества. Не могли бы Вы, Наташа, описать атмосферу, которая царила в вашей семье в те годы?

Трудно в трех-четырех предложениях передать атмосферу тех лет. В моей книге «Рубежи детства» несколько глав посвящено напряженной обстановке в школе, где учителя прилагали все усилия, чтобы привить атеистические взгляды. В противоположность атеистическому воспитанию в церкви в те годы с нами вели христианскую детскую работу. Учителя воскресной школы тайно проводили библейские уроки, хотя за это им угрожала тюрьма.

К нам в дом ночью врывались с обыском работники милиции, переворачивали все вверх дном, отнимали Библию, личные письма, кассеты с христианскими песнями. Как передать, что происходит при этом в детской душе?!

Когда звучат оскорбления в адрес родителей, когда грубо вытряхивают все книги и тетради из твоего школьного портфеля и что-то ищут, внимательно просматривая каждую бумажку. В той обстановке ребенок чувствовал себя безопасно только в кругу семьи, дома, где шла нормальная жизнь с рождественскими празд-никами, уроками, помощью маме на кухне, заботами о младших братишках и сестренках.

Ваш отец писал стихи. Даже будучи заключенным, в лагере. Какие строки из его стихотворений Вам, как дочери, больше всего нравятся?

Книга моего отца «Из поэтической тетради» написана в форме лагерного дневника, где помещены десятки его стихотворений, и он рассказывает, при каких обстоятельствах рождались стихи, что побудило их написать. Вот отрывки из некоторых, которые мне особенно по душе:

…Всю дорогу пурга замела,
И свобода лишь снится ночами;		
Только вера, как прежде, светла – 
Укрепляется в Боге с годами!
			***
…Когда Любовь толпой вели на плаху,
А Истине поставили заслон, 		
Как было важно не поддаться страху
И не пойти к неправде на поклон!
			***
…Я в рубищах тепло души берег;
И доброе, бессмертное Начало 		
Под именем таким чудесным – Бог
Мне силу и терпение давало.

А в каком из стихотворений, на Ваш взгляд, Георгий Петрович в наибольшей мере проявил свое от-ношение к Богу, Его Церкви и назначению Церкви на земле?

Мой отец был повторно арестован в 1974 году и осужден на 10 лет лишения свободы. На этот раз от-бывать заключение его отправили еще дальше от Киева – в Якутию, почти к самому Полярному кругу. В лагере строгого режима, среди нескольких сотен заключенных, помимо русских, были еще якуты, эвены, тунгусы и другие представители малых народов Севера.

Среди этих людей он провел почти пять лет – в тех же условиях, что и они. Разделял с ними скудный ла-герный паек, всю тяжесть жизни за колючей проволокой. Многие из них впервые в жизни услышали от него об Иисусе Христе и Его любви к людям.

Отец писал в те дни:

…Лагерь душу мою не сковал:
Отвергая все волчьи законы,
Я тепло моих дум отдавал
Всем униженным, всем презренным.
Скоро будет мне пятьдесят,
Уж меня стариком называют.		
Дни мои на оленях летят
По просторам якутского края…

В суровых условиях якутского лагеря, где отец оказался в 46 лет, Господь пробудил в его сердце глубокое беспокойство о судьбах народов Севера. Ежедневно общаясь с их представителями, он узнавал их судьбы, условия жизни, национальные верования. И все яснее понимал, как нуждаются они в познании живого, истинного Бога. В те годы папа начал молиться о том, чтобы Господь открыл дверь для проповеди Евангелия в самых отдаленных уголках Сибири. И затем до последних дней своей жизни он не забывал молиться о них. В 1978 году в якутском лагере родились стихи:

Что о Боге знают юкагиры:
В юртах, там, где полюс мерзлоты?
И таджики – жители Памира?
Знают ли о Боге якуты?			
Есть в горах Кавказа, в Дагестане, 
Множество народов и племен.		
Есть ли там живые христиане?
Есть ли те, кто свыше был рожден?
Если ты в начале жизни новой
Жаждешь жизнь прожить не в суете, 	
Будь к труду и подвигу готовый: 
Возвещать народам о Христе! 		
Не гаси, не отклони призванья!
Бог тебе укажет тот народ, 			
Что во тьме греховного сознанья
Путь спасенья, как подарок, ждет.

В 1979 году Георгия Винса лишили гражданства и выдворили в США, обменяв на двух советских шпионов. Как ваша семья перенесла такое резкое изменение: новая страна, другая культура, иной язык?

В апреле 1979 года моего отца из Тюменской тюрьмы под конвоем доставили в Москву и объявили о ли-шении гражданства. В самолете во время перелета в Нью-Йорк его охраняли два конвоира. Так он оказался в Америке, а через шесть недель нашей семье было разрешено воссоединиться с ним.

Началась новая жизнь. Привыкали мы трудно, особенно старшие члены семьи. Младшим было легче: маленькому Шуре было только 7 лет, и его сознательная жизнь сформировалась уже в Америке. Мне было тогда 26 лет, я очень тосковала по церкви, по друзьям, и главным смыслом моей жизни стало служение в миссии, которую организовал мой отец. Почти два десятилетия, до его смерти, я была его секретарем и переводчиком, участвовала в работе над его книгами. Кроме того, я занималась переводом христианской литературы на русский язык.

Ваша миссия сделала много для гонимой Церкви в СССР, да и после его развала – немало. В чем заклю-чалось служение Русской миссии благовестия?

С первых дней в Америке отец молился, чтобы Бог послал ясность, для чего Он привел его в новую страну: каким образом отсюда он сможет содействовать делу Евангелия на родине? На протяжении первых десяти лет его служение в Америке преимущественно состояло из посещения церквей, пасторских конференций и богословских учебных заведений со свидетельством о гонимой Церкви и призывом: «Помните узников, как бы и вы с ними были в узах» (Евр. 13:3). В своих проповедях отец призывал христиан Запада молиться о том, чтобы Бог открыл широкую дверь для проповеди Евангелия всем народам Советского Союза.

Когда в конце 80-х годов наступила религиозная свобода, моему отцу задавали вопрос: «Есть ли теперь необходимость в вашем служении, раз уже нет узников за дело Божье? Может, ваша миссия уже выполнила свое назначение?» Он отвечал: «Нет, наше служение теперь только начинается в полную силу! Бог ответил на молитвы народа Своего, даровав свободу проповеди Евангелия. Русская миссия благовестия приступает теперь к своей главной задаче: оказывать всестороннюю поддержку в распространении Благой вести среди народов нашей родины – в том числе в самых отдаленных уголках Сибири – до Ледовитого океана, до края земли!»

Служение нашей миссии в период свободы заключалось в содействии проведения библейских курсов и детских христианских лагерей, в строительстве молитвенных домов, поддержке русских и украинских мис-сионеров, которые трудятся по образованию новых церквей не только в своей местности, но и в Бурятии и далекой Сибири.

Георгий Петрович ушел к Господу в январе 1998 года. Как Вы думаете, он ушел, говоря библейским языком, «насыщенный жизнью» или с чувством неудовлетворения, сожалея о чем-то, чего ему не удалось сделать?

На надгробном камне моего отца высечены слова: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил» (2 Тим. 4:7). Таким был итог служения апостола Павла; это также соответствует жизни и служению моего отца.

Отец трудился на Божьей ниве до последних сил. Незадолго до смерти, в августе 1997 года, он вернулся из своей последней миссионерской поездки по России. С двумя братьями из Казанской церкви они проехали на машине от Казани до Северного Урала и посетили места, где в 67–69-х годах он отбывал свой первый лагерный срок. Отец встретился с начальником управления лагерей Северного Урала, имел с ним длительную беседу и оставил коробки с Евангелиями и своей книгой «Евангелие в узах» для раздачи заключенным в зонах того края. Начальник заверил его, что сам лично проследит, чтобы это было исполнено.

Болезнь наступила внезапно в конце сентября 1997 года, и через три с половиной месяца он уже был в вечности. Он ушел рано – в 69 лет, в расцвете творческих сил. Много было литературных замыслов. В книгу рассказов «В пути», изданную посмертно, последние доработки он вносил уже прикованный к постели, за три недели до смерти.

В тот день, 23 декабря, он попросил меня принести папку с рассказами, внес окончательные поправки. Когда окончили работу над книгой, он стал говорить о том, что было самым близким для его души. Только позднее я поняла, что он в этот вечер оставил мне свой последний завет – ночью наступило резкое ухудшение, и оставшиеся до смерти дни он с трудом произносил только отдельные слова, хотя его сознание почти до конца оставалось ясным.

В той памятной для меня беседе он со слезами на глазах, в удивительных подробностях снова рассказал о своем последнем посещении России. О том, как, проезжая через весь Урал, он не раз просил братьев остановить машину и прямо при дороге они склонялись на колени для молитвы о селениях, мимо которых проезжали, и обо всем том крае, а также о бесконечных просторах Сибири, где никогда еще не звучала евангельская весть. Они с братьями тогда горячо молились о новых тружениках на Божьей ниве: чтобы многие еще откликнулись на Божий призыв нести весть Евангелия до края земли русской.

Ты не верь, что жизнь обрывается
И финал – могильный покой.
После смерти жизнь продолжается,
А вернее, лишь начинается
С новой силой и красотой!

Дань земле – только тело бранное,
Что терпело и холод, и зной.
А душа – не монета разменная,
Не субстанция временно тленная;
И удел души – мир иной.

Мы уходим в Господние дали,
Где бессчетно течение лет.
Там увидим, о чем лишь мечтали
На земле, в дни горькой печали…
Там – любви немеркнущий свет!

Прошло более десяти лет со дня его смерти. Но то служение, которому отец посвятил жизнь, не оста-новилось: в его книгах и стихах продолжает звучать призыв к христианской молодежи посвятить на служение Господу лучшие годы жизни. Как один из Божьих ответов на его молитвы стало и то, что мы с мужем продолжаем сегодня трудиться в отдаленных районах Сибири. Молитесь о нас!

Спасибо, Наташа, за беседу. Благослови Вас Господь в служении Ему!