Спиритический сеанс в ожидании антихриста

Надежда Орлова

Серебряный век русской литературы: тонкий лик аристократического Блока, бесшабашно-кудрявая голова Есенина, строгий Бунин, вальяжный Брюсов, порывисто-непостоянный Андреев, римско-греческий профиль Ахматовой.

Необыкновенный лиризм, новаторство и традиции, мучительная красота и мученические судьбы. Искусство на изломе, на смене двух эпох, происшедшей через кровавую революцию. Маленький Армагеддон в отдельно взятой стране, маленький антихрист в отдельном государстве победившего социализма.

Начало XX века уже сопровождалось экономическими потрясениями, политическими бурями. Был открыт новый вид войны – мировая. Дело историков устанавливать экономические и политические факторы, приведшие к Октябрю 17-го. Но есть причины и духовные.

Нигилизм, ожидание чего-то нового, революционного витало в воздухе. Это веяние кружило головы и будоражило кровь. Хотелось все делать наперекор: наперекор правительству, наперекор обывателю, наперекор духовенству. Первое усердно делали многочисленные левые партии, второе с успехом осваивала полуреволюционная и полубогемная молодежь, а третью миссию на себя взяла творческая интеллигенция.

В те времена был моден символизм – литературное течение, дань которому отдали практически все поэты. Владислав Ходасевич, сам бывший символистом, в своем «Некрополе» пишет о символизме так: «Символизм не хотел быть только художественным методом… Провозгласив культ личности, символизм не поставил перед нею никаких задач, кроме „саморазвития”. Можно было прославлять и Бога, и дьявола. Глубочайшая опустошенность оказывалась последним следствием этого эмоционального скопидомства. Скупые рыцари символизма умирали от духовного голода…»

Видя символы везде и всюду, или, если таковые напрочь отсутствовали, создавая их, символисты вовсю использовали Библию. Друг в друге они видели и Жену, облеченную в Солнце, и Зверя, выходящего из бездны. Конечно, книга Откровение больше всего привлекала земных символистов своими небесными символами. И они «играли словами, коверкая смыслы, коверкая жизни» (В. Ходасевич «Некрополь»).

Увлечение демонизмом, оккультизмом, спиритизмом, черной магией было повальным. Писательница Нина Петровская, бывшая и музой Андрея Белого, и Валерия Брюсова, пыталась решить личные проблемы с помощью нечистой силы; сам Валерий Брюсов периодически устраивал спиритические сеансы, которые посещал и Владислав Ходасевич. Андрей Белый и Александр Блок были мистиками. По предложению писателя Михаила Булгакова в его квартире устраивались игры по вызыванию духов: «Давай соберемся, столик по-крутим».

Прошу прощения за большое количество цитат, но для характеристики того времени лучше предоставить слово современникам эпохи.

«Поразительно невежество нашей интеллигенции в вопросах религии». «В поголовном почти уходе интеллигенции из церкви и в той культурной изолированности, в которой благодаря этому оказалась эта последняя, заключалось дальнейшее ухудшение исторического положения». «Легион бесов вошел в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях, мучит и калечит». «Интеллигенция отвергла Христа, она отвернулась от Его лика, исторгла из сердца своего Его образ, лишила себя внутреннего света жизни и платится, вместе со своей родиной, за эту измену, за это религиозное самоубийство» (С. Булгаков, русский философ и богослов).

В одной из статей газеты «Комсомольская правда» от 25 ноября 2006 года есть такие слова: «В начале XX века общество сходило с ума по спиритическим сеансам...»

Можно возразить, что многое было игрой, дурашливостью, пафосом, жаргоном, состоящим из смеси божественного и сатанинского. Однако заигрывание с силами зла, их безответственный призыв не остается не услышанным. Играя с огнем, не понимая всей опасности подобной забавы, они всеми силами готовили и свою гибель, и гибель многих других в «мировом пожаре» с кощунственным возгласом: «Господи, благослови!» Эгоизм и сибаритство шли рядом с этой увлеченностью.

И действительно, очень быстро интеллектуально-оккультные игры 1900–1910 годов переходят в богохульство 1917-го и далее. Например, некоторые стихи Есенина и его друга Мариенгофа невозможно при-вести здесь из-за их сверхкощунства.

«Когда наступил Октябрь 1917 года, Маяковский заявил: „Моя революция”, и это означало не только то, что он принял ее, но и то, что совершилась именно его революция, которую он предсказывал и которую так страстно ждал для себя и для всех трудящихся людей. Поэт воспринял революцию не просто как планетарный социальный взрыв, но и как новое творение мира и человека, но уже не Богом, а самими людьми. „Сегодня пересматривается миров основа”, – сказал он в поэтохронике „Революция”, написанной в апреле 1917 года» (М. Пьяных «Серебряный век» русской поэзии).

Страшно читать воспоминания Ивана Бунина, могу процитировать здесь только самые «мягкие» строчки: «Богохульство, кощунство, одно из главных свойств революционных времен, началось еще с самыми первыми дуновениями „ветра из пустыни”. Сологуб уже написал тогда „Литургию мне”, то есть себе самому, молился дьяволу: „Отец мой дьявол!” и сам притворялся дьяволом. В петербургской „Бродячей собаке”, где Ахматова сказала: „Все мы грешницы тут, все блудницы”, поставлено было однажды „Бегство Богоматери с Младенцем в Египет”, некое „литургическое действо”, для которого Кузьмин написал слова, Сац сочинил музыку, а Судейкин придумал декорацию, костюмы, – „действо”, в котором поэт Потемкин изображал осла, шел, согнувшись под прямым углом, опираясь на два костыля, и нес на своей спине супругу Судейкина в роли Богоматери. И в этой „Собаке” уже сидело немало и будущих „большевиков”: Алексей Толстой, тогда еще молодой, крупный, мордастый, являлся туда важным барином, помещиком в енотовой шубе, в бобровой шапке или в цилиндре, стриженный а ля мужик; Блок приходил с каменным, непроницаемым лицом красавца и поэта; Маяковский в желтой кофте, с глазами сплошь темными, нагло и мрачно вызывающими, со сжатыми, извилистыми, жабьими губами… Тут надо, кстати, сказать, что умер Кузьмин, – уже при большевиках, – будто бы так: с Евангелием в одной руке и с „Декамероном Боккаччо в другой”».

«Символисты: как старшие (В. Я. Брюсов, Ф. К. Сологуб, З. Н. Гиппиус и др.), так и младшие (А. Белый, А. А. Блок, В. В. Гиппиус и др.) утверждали индивидуальное начало в качестве главного. Они пере-смотрели отношения индивида и коллектива. Символисты вывели человека за пределы общества и стали рассматривать его как самостоятельную величину, равную по значению обществу и Богу» (В. Семигин).

Пусть же гром ударит и в мое жилище,

Пусть я даже буду первой грома пищей!

(Поэт Николай Минский).

И гром ударил, и покатились золотисто-кудрявые головы, сброшенные под колеса революционного бронепоезда. А за ними и другие, не такие кудрявые, не такие золотистые… И наступила эпоха государственного богоборчества, тотального уничтожения христианства, геноцида верующих. Жеманные заигрывания с сатаной обернулись его звериным оскалом. И в других странах искусство далеко не всегда производило на свет картины, подобные «Тайной вечери», или торжественные кантаты Баха, написанные для богослужения. И там возникали потрясения и гражданские войны. Однако нигде они не приняли такого размаха ни по жертвам, ни по временным рамкам, как в СССР.

* * *

Бог каждого наделяет талантом. У кого-то этот талант блещет гением сквозь века для всего человечества, у кого-то скромно освещает узкую жизненную тропку для близких ему людей. Первый вопрос – обнаружить и развивать Господний дар, второй – служить им Творцу. Если же служение талантом направлено не к Богу, то последствия весьма и весьма трагичны. Сколько светочей угасло в рукавах смирительных рубашек, предварительно разрушив изнутри личность гения: Ги де Мопассан, Фридрих Ницше и другие?! Зинаида Гиппиус, та, что называла себя поэтессой и сатанессой, когда-то провозгласила: «Я люблю себя, как Бога!» Она, правда, не попала в психиатрическую лечебницу, но закончила свою жизнь в полном расстройстве разума, сидя целыми днями в кресле с кошкой на руках, которая стала ее единственным собеседником и которую она звала: «Кошшшшшка!»

Нет нужды пересказывать трагические судьбы «буревестников» революции, говорить об их разрушенных семьях. В богемной своей молодости они не ценили верность в супружеской любви, легко заводя романы, слу-чайные связи. Не ценили христианскую этику и идеалы Библии. Разве могли они предположить, что в будущем им стоять по колено в крови у ворот Лубянки, умирать от голода в холодных коммуналках, висеть на темных балках заброшенных чердаков, лежать с прострелянными головами на тюремных дворах?! И не только им, но и детям, и внукам.

И это были не частные трагедии отдельных семей. Это была трагедия многих народов в отдельно взятых республиках. Идеологическая подготовка для 70-летнего террора велась долго, несправедливо было бы обвинять в этом только Серебряный век. Тайные общества всегда притягивали людей, попытки встать над Богом были во все времена, овладеть оккультными знаниями пыталось каждое поколение, заигрывание с тьмой не прекращалось никогда. Но когда массовая культура провозглашает своей идеологией нравственную распущенность, насмешку над Творцом, гордость в самом дьявольском ее проявлении, пропаганду насилия и террора, то вскоре эта идеология становится государственной. Умы масс готовы принять участие в избиениях. Выросло поколение, отравленное атмосферой безбожия, чувством безнаказанности свыше. И теория переходит в практику, слово – в дело.

Не правда ли, угадываются знакомые черты современности в истории столетней давности? В Израиле правление Епифана Антиоха, сирийского царя из династии Селевкидов, толкуется как предвозвещение правления антихриста. В маленькой капельке локального тиранства его безграничность жестокости и богоборчества отражает период Великой скорби. Со времен Маккавеев минули века, теперь об этом рассуждают только историки и богословы, но Бог вписал эту страницу в человеческую историю, как предостережение, хотя оно и не отменит роковой Седьмины.

В историю России народ вписал свою кровавую страницу, она также не отменит конца Земли, но сделать выводы, не участвовать в подготовке к пришествию антихриста обязан каждый. Ибо самое страшное безумие – это неумение извлекать уроки из прошлого или забывать их.

Рассматривая Серебряный век с высоты нашего времени, зная уже ожидающие его трагедию и гибель, хочется назвать его веком Хрустальным: обманчивым и хрупким. Начало века прошедшего, как часовня из гоголевского «Вия», – благочестивая форма храма Святой Руси и бесовское содержание. Благовест России закончился в 17-м Серебряным звоном разбившегося Хрусталя, который и возвестил наступление маленького Армагеддона и пришествие маленького антихриста в отдельно взятой стране победившего социализма.