Беда

Виталий Полозов

Посадив вахтовиков на рейсовый автобус, идущий в город, сам Илья под предлогом кое-каких дел остался в райцентре. Дел не было: просто с самого утра преследовала неотвязная мысль – навестить двоюродного брата Данилу Горева. И теперь, когда он проводил ребят, мысль эта стала еще более навязчивой. Странно: сколько он ездит этим маршрутом, и никогда не возникало такого желания, хотя с братом не виделся уже лет пять. А что, если это знак? Илья зашел в скверик за автостанцией и, припав на колени у первой же лавки, помолился: «Господи, Ты ли указываешь это?» И тут же почувствовал, как окунулся в благодатные волны Божьего благословения. Понял: надо ехать.

Но до Тропинска транспорта на сегодня больше не было, и он пошел в сельсовет: вдруг найдется что-нибудь попутное.

* * *

Егор Крюков озабоченно обошел вокруг телеги и крякнул с досады. Правое заднее колесо, что называется, «висело на волоске». Еще бы какую-то пару секунд – и оно слетело бы с оси. Он присел у колеса на корточки. Незадача, однако: телега груженая, одному не справиться.

– Бог в помощь, – раздался голос за его спиной.

– Бог-то, Бог, да сам не будь плох, – обернулся он.

Перед ним стоял худощавый мужчина невысокого роста с тощим вещмешком за плечами. Егор только что видел его в сельсовете.

– Давайте, подсоблю, Егор Дмитрич, – приветливо улыбнулся тот. – Не удивляйтесь, я слышал, вас так в сельсовете величали. А меня Ильей зовут. – Он скинул рюкзак, ловко подсел под телегу и, подладив плечи, приподнял ее: – Насаживай!

Быстро зашплинтовав поставленное на место колесо, Егор с уважением посмотрел на неожиданного помощника:

– Силен, браток. – И пошутил: – Без Бога обошлись, однако.

– Без Бога ни одно дело не обходится.

– Думаешь? – неопределенно выразился Егор. – А куда путь держишь?

– В Тропинск. Машин туда не будет, а мне бы до вечера поспеть.

– Что-то я тебя раньше в наших краях не видел. А там к кому? – Егор приглядывался к мужчине. Внешность обманчива: с виду-то мужик тихоня, а возьмешь в попутчики – он грабителем окажется. Но услышав ответ, вскинул брови: – К Гореву? Шесть лет не виделись? Ну, садись, по пути нам. Пешком-то двенадцать верст не больно близко будет.

– Вот за это спасибо.

Двенадцать верст – не одна, и после нескольких дежурных фраз, необходимых для знакомства, разговор затеялся сам собой.

– Ты, Егор Дмитрич, вроде удивился, что я к Даниле направляюсь?

– Ишь ты, заприметил! Я не на то удивился.

– А на что же?

Дмитрич бросил вожжи, развернулся и сел лицом к попутчику:

– Ты же, как я понял, верующий человек?

– Совершенная правда.

– Во, видишь! – Егор просиял так, будто в чем-то уличил собеседника. – Верующий, а не перекрестился перед тем, как мне помочь.

– Не все верующие крестятся.

– Вот и я о том же. Стало быть, не православный ты. Я даже так думаю, что предсказатель какой-нибудь. Угадывать можешь?

– Его-ор Дмитрич, – разулыбался Илья, – я не гадалка.

– Ну, нет так нет. Я это к тому, что к Даниле этот люд и зачастил: все гадают да предсказывают. Правда, он это от безысходности с ними связался. А они его дурят и деньги выуживают. Все обещают сына отыскать. Да только воз и ныне там.

У Ильи заныло сердце: «Вот оно что! В беде Данила».

– Дмитрич, а подробнее нельзя?

– Чего ж нельзя? – похоже, Егор именно этого и ждал. Понукнув для порядка лошадь, он уселся поудобнее. – Значит, так. Все у Данилы с Любашей было хорошо: и хозяйство крепкое, и работа в колхозе почитаемая – он шофером, она по бухгалтерии. И Лене уже два годика было. Ну, я начну с того самого дня, как он цыгана разоблачил, который будто бы сквозь бревно пролезал. Отсюда и пошли все неприятности. Эти цыгане, брат, еще те пройдохи! Фокусы они тут по всему околотку показывали. Приедут куда в своей повозке, цыганята тут же разбегутся звать народ на чудо-представление. Особого-то приглашения и не надо, потому что сельчане о тех чудесах уже вовсю наслышаны. Слух по деревням распространяется – никакого радио не надо. А само представление где-нибудь за околицей проходит. Посадят, значит, зрителей с одного боку, и давай-пошел всякие фокусы показывать. А под конец гвоздь программы: становится один цыган на карачки и пролезает сквозь бревно. С комля до верхушки. Не иначе, как колдун. Простой-то человек разве такое на глазах вытворит?! Ну, потом шапка по кругу. Вот только после такого представления по домам пропажа обнаруживается. А цыгане уже далеко: не догонишь. Да оно толку-то, если и догонишь? А ну, как не найдешь пропажи, а он – колдун? Это ж, брат, себе дороже. Они тебе такого наколдуют, что не приведи Господи. Только и утешения, что не одного тебя нагрели. Так уж устроен наш люд: если плохо не тебе одному, значит, не так уж и плохо.

Вот и у нас в Тропинске были они. Бревно, больше метра в обхвате, сельчане сами выбрали, чтобы их с полым внутри не надули. И вот цыган в бревно полез. Сидят деревенские, с бревна глаз не сводят, а по ту сторону, поодаль, Данила сено ко двору привез. Он же на отшибе у яра живет. Ну, лошадь выпряг, взобрался на копну. И сверху видит, что по земле рядом с бревном цыган ползет. Он тут же с копны – скок!

«Эй, – кричит, – вы что там рты пораззявили, если он мимо бревна котится! Лучше бы вон смотрели, как у вас цыганята по избам озоруют».

Но цыган на то и колдун, чтобы не растеряться. Поднялся он, как ни в чем ни бывало, да как заорет в его сторону: «Сам-то ты куды смотришь, дурень, когда у тебя сено горит!»

Обернулся Данька, а сено огнем охвачено. Того и гляди на избу перекинется. Он телегу за оглобли и – мужик-то силищи неимоверной! – в реку. Глядь, а никакого огня и в помине нет. А деревенские с хохоту покатываются. Он к речке, сено спасать, а цыган шапку по кругу, ораву в повозку – и был таков.

Егор замолчал, будто припоминая что-то.

– А дальше-то что было? – выказал нетерпение попутчик.

– То и было, что не на того напали. Данька разве кому спустит! Это он такой неподъемный увалень, пока его из себя не выведут. А выведут, тогда берегись! Обиделся он, что цыган его таким лаптем перед народом выставил, ну, и поймал его в другом селе. Да вышло, что на свою голову.

– Это как же? Побили, что ли?

– Его побьешь... У него силищи на семерых. Хуже вышло. Отвалтузил он того цыгана, а тот и пригрозил: дескать, ты об этом век будешь помнить.

– Ну, и?

– Месяца два прошло с той поры; цыгане уже покинули эти края, поскольку холода подбирались. Утихло все, забылись и их угрозы. Только однажды объявилась у Любы какая-то цыганка. Люба – хозяйка приветливая, чай усадила ее пить. Ну, то да се, та ей давай на картах гадать да командовать: то ей подай, это принеси. А Данила пришёл с работы, увидел черноокую – за космы ее и вышвырнул из дома. Она как с крыльца-то побежала, растряслась маленько. Тут Любашкины-то украшения из-под юбки и посыпались: колечко золотое, брошь, серьги – все им дареное. Люба только руками и всплеснула: дескать, когда же она успела-то?! А цыганка вытащила ее гребенку, спичкой – чирк! – подожгла и прыгает у прясла; ну, чистая ведьма! Руками машет, кричит истошно. И так скакала, пока он за ней с колом не погнался. – Егор сделал паузу. – А через неделю их сынок и пропал. Чья это работа, гадать не надо. Эту ведьму еще раз в селе видели. А вот куда делась – никто не видел.

– И что, с той поры?..

– Да, уж два ли, три ли года прошло, а ни слуху ни духу о нем. Люба от горя почернела вся. Еще и рот у нее перекосило, что даже на улицу не показывается. Пока Зинка Лосева, подруга ее, около нее тут была, так как-то еще выходила с ней; а как вскоре и она уехала, вовсе слегла: сейчас от неё одна тень только и осталась.

Егор замолчал, молчал и Илья. Такая весть хоть и опечалила, но стало ясно, зачем Господь послал его сюда.

Даже наперед узнав о беде, Илья не мог представить, что она так изменит Данилу. Прошло не так уж много времени, чтобы вместо высокого, стройного парня его встретил ссутулившийся старик с изможденным лицом и поседевшими прядями волос. Определенную радость при встрече он, конечно, выказал и даже немного развеселился, вспоминая курьезные случаи из их детства. А вот о сыне он явно избегал говорить при жене. Сама она приготовила хороший стол, но в разговор вступала редко, в основном для того, чтобы предложить гостю очередное блюдо или задать вопрос. И только когда она ушла, сославшись на головную боль, Данила присел поближе к брату и стал делиться своим горем. Собственно, ничего нового не сказал, о главном-то Егор уже поведал.

– Никто не может мне помочь, – отрешённо закончил он. – Ни Любу от хвори избавить, ни сына найти. Но Леня жив. Недавно ездил я к одному магистру; он провел сеанс и опять подтвердил это.

– И велел приехать снова и привезти с собой побольше денег? – предположил Илья.

– Ну да, само собой, – не обиделся Данила. – А без этого как?

– Никак. К Богу надо обращаться, Даня. Только Он может помочь.

– А я не обращался? И к батюшке ходил, и к монахам в монастырь ездил. Один дьякон у меня тут дневал и ночевал. А кто только не ворожил, Илюша! И колдуны, и ведуны: сына видят, а где он есть – не могут понять. Не перебить им цыганского заклятья. И я тех цыган найти не могу.

– А никого искать и не надо, – тихо сказал Илья. – И обращения все твои не по адресу. Даня, между нами и Богом нет другого посредника, кроме Иисуса Христа. Он наш Ходатай перед Отцом Небесным.

– Хорошо тебе говорить, ты сызмальства верующий, – вроде как упрекнул его Горев. – Ну, а что тогда прикажешь мне делать?

– Примириться с Богом.

– А я с Ним и не ссорился. Говорю же, поп вон за нас молился.

– Ты сам должен обратиться к Иисусу, а не кто-то за тебя. Только прежде надо покаяться перед Богом, то есть стать Его дитем.

– Да в чем я должен каяться, Илюша, если никого в жизни не обидел, никому ничего плохого не делал? За что каяться?

– Всем людям есть за что. И в первую очередь за то, что доверяют не Богу, а всяким шарлатанам.

– Да как же это они шарлатаны? – смешался Данила. – Ведь они по Библии и ворожат.

– По Библии не ворожат. Она как раз против всякой ворожбы. Ибо в ней написано: «Не должен находиться у тебя... прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник... Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это». Мерзок, понял?

– Так я же сам видел, как на ней один магистр гадал. Все пальцем по строчкам водил да заклинания шептал.

– Это магия, учение сатаны, а не Бога. Ты спутал все, брат.

– Во-он что, – задумался Данила и вдруг догадался: – А как же тогда они на Бога ссылаются? К кому-то они же призывают?

– К сатане и призывают. А именем Бога прикрываются. Это и называется шарлатанство; и Господь спросит с них за это на великом суде.

– Спросит! А кому от этого легче? Мне? Нет. Леню я хочу найти сейчас, а не на том свете. Что же Он не поможет мне тут?

– А разве ты Бога просишь? То-то. Вот кого просишь, тот и помогает. Вопрос только – как? «По плодам их узнаете их», – говорит Библия. О плодах магии ты давно должен был догадаться: пшик на постном масле.

– Но у меня была надежда. Как же без нее?

– Надежда? Слушай: «Перестаньте вы надеяться на человека... ибо что он значит?» – это опять Библия. А ты, как бы наперекор ей, уповаешь на людей. Написано: «Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание – как древо жизни». Понимаешь? Пока не возложишь упование свое на Господа, не сбудется и желание.

– Я бы и готов, Илюша, но что же получится: только что кланялся шарлатанам, как ты назвал их, – и сразу к Богу? Так кривить душой?

– Кривишь душой ты тогда, когда идешь ей самой вопреки. Душа – от Бога. Она стремится к Нему, а ты ей противишься. Отрекись от сатаны и всех слуг его и покайся. Бог примет тебя.

– Примет меня? – эхом откликнулся Данила.

– Да. Хочешь обратиться к Нему? – Илья положил руку на плечо брата и вздрогнул, услышав за спиной голос Любы.

– Я хочу! – прикрыв рот ладонями, она стояла с широко открытыми глазами и внимала каждому его слову. – Я хочу, Илья. – И, придерживаясь за него рукой, опустилась на колени. – К Богу хочу. – И вдруг разрыдалась.

Данила суетливо обежал вокруг стола.

– Че ты, Люба, че ты? – растерянно бормотал он, и тут же рухнул на колени рядом с ней, и закачался, склоняясь головой все ниже и ниже к полу. Илья уже стоял подле, поддерживал, и обнимал их, и гладил, как маленьких детей, боясь спугнуть благословенный миг.

– Просите Господа, просите, – тихо шептал он. – Изливайте Ему все, что тяготит душу. И Он воздаст! Да будет Он благословен вовеки!

И вот, сначала сбивчиво, неуверенно, потом все более осмысленно полилась их молитва к Богу. В этот миг они оба увидели, в каком болоте, в какой страшной пучине зла и греха они находились. Бог открыл им глаза, и слезами покаяния очищалась душа.

С огромным чувством облегчения (будто камень с души свалился! – скажет потом Данила) встали они с колен. Давно уже не видел Данила, чтобы так лучезарно и таким восторгом сияли глаза его жены. Ему показалось даже, что лицо у нее выправилось и она стала моложе. И Люба подслушала его мысли.

– Я вроде как сызнова народилась, – счастливо улыбнулась она. – Будто крылья за спиной выросли.

– Это и есть крылья, – сказал Илья. – Крылья веры. А чтобы они не стали простыми перьями, храните и укрепляйте этот дар. – Он протянул им Библию: – И вот вам для этого мой подарок.

...Пришла осень. В очередную паузу между вахтами Илья ездил далеко на север области. В каждой своей проповеди он упоминал о Лене и призывал молиться за него. И вот после одного вечернего собрания к нему подошла взволнованная старушка. Дело неотложное: шибко просит ее квартирантка, чтобы он пришел к ней. Сама-то, мол, Зина, не жилец уже на этом свете: еле-еле душа в теле. Рак у нее. А услышала, дескать, от меня вашу историю, как цыгане мальца умыкнули, и вовсе дышать перестала. Слезы только и льет. И сынок ее плачет: у него, кроме мамы, никого нет.

Через пять минут Илья уже сидел в ее доме. Малыш, назвавшийся Ленькой, сразу забился в угол и со смешанным чувством любопытства и страха взирал на незнакомца. И ещё в его взгляде угадывалась какая-то затаенная надежда. На что? Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить, чей это сын, – он был живой копией Любы. Илья сел у изголовья больной женщины. Чтобы расслышать ее, пришлось склониться к ее лицу.

– Я знала, что кто-то должен был появиться здесь, – чуть слышно шептала она. – Может быть, Бог услышит моё раскаяние и простит меня. – Она схватила его за руку: – Вы должны знать – это не цыгане...

– Я это только что понял. Скажи, зачем ты это сделала?

– Я всю жизнь любила Данилу и ненавидела Любу. Но притворялась и ждала случая. А тут эта цыганка. Я хотела сделать им больно и списать все на нее. Мне это удалось. – Она с мольбой смотрела на него, а старушка легонько утирала катившиеся по ее щекам слезы. – Мне осталось совсем немного. Может, уже сегодня или завтра... Пожалуйста, отвезите сына... Леню. Только прошу, ничего пока не говорите ему. Не хочу, чтобы он узнал правду, пока я еще жива. Потом – пусть. – И зачастила: – Сейчас же увезите, сейчас. Я любила его...

И впала в забытье, не пояснив, кого именно. В том, что не Леню, Илья убедился сразу, увидев, с какой готовностью мальчик согласился уехать с ним. И не стал медлить с отъездом. К переполнявшей его радости за дитя примешивалась жалость к заблудшей женщине.

– Господь ей судья, – сказал он на прощание, отвечая на немой вопрос хозяйки. – Молитесь за нее, и сама пусть молится, пока есть силы.

Через двое суток езды на перекладных они наконец-то прибыли в Тропинск. В дороге быстро сдружились; Илья рассказывал о Боге и читал увлекательные сюжеты из Библии, но ни словом не обмолвился о том, куда они едут.

Они уже шли по безлюдным улочкам села, как вдруг Илья, на секунду замешкавшись со шнурками, заметил, что у околицы мальчик сам уверенно свернул к яру и, уже не оглядываясь на него, заспешил по извилистой тропинке через овраг – не по дороге! – к дому на самом отшибе. Добежав до калитки, он так же уверенно просунул руку вовнутрь и, скинув крючок, открыл ее. Он все вспомнил! Дальше идти Илья не смог: он глядел на небо, и слезы умиления небесной поволокой зазастили ему глаза: «О, Господь мой, как Ты велик!»

                          

ОДА ГОСПОДУ САВАОФУ 
Александр Сибилев

Я переполнен чувством восхищения:
Царю царей величие и слава!
Он Автор необъятного творения,
Где все принадлежит Ему по праву.

Во власти Бога годы и столетия,
Мой путь земной и жизненные силы –
Все то, чем дорожу еще на свете я,
И все, что мне давно уже не мило.

В Его деснице судьбы человечества
И, как в печальном опыте России,
Многострадальный, скорбный путь Отечества:
Бессмысленный, безумный без Мессии.

У Бога сил несметные владения,
Спасенным приготовлены хоромы.
Он знал еще до часа сотворения
О генах, ДНК и хромосомах.

Он – Властелин пустынь и льдов Антарктики.
От глаз Его не скрыты изотопы,
Как, впрочем, и далекие галактики,
Невидимые в мощном телескопе.