Пилигрим к небесной отчизне

Владимир Попов

Книга «Путешествие пилигрима в небесную страну», написанная английским проповедником XVII столетия Джоном Буньяном, остается популярной в среде христиан. Год от года появляются новые русскоязычные издания разного формата, с богатыми иллюстрациями. Но вот парадокс! Шедевр мировой христианской классики, нередко издаваемый в роскошном полиграфическом исполнении, не содержит имени переводчика. И только на издании 1881 года скромно выступают три буквы: Ю.Д.З. Перевод знаменитой духовной аллегории на русский язык с английского оригинала был блестяще сделан в 1878 году Юлией Денисовной Засецкой, дочерью известного поэта и героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова.

Эта влиятельная великосветская дама, с независимым умом и характером, присоединилась к движению евангельских христиан-пашковцев. Путь активной, сердечной веры открылся ей под влиянием проповедей английского миссионера – лорда Редстока.

Очень талантливая, веселая и общительная Засецкая вращалась в литературно-философских кругах Петербурга. Вместе со своей младшей сестрой, графиней Евдокией Висконти, она поддерживала дружеские отношения с Ф. Достоевским, Н. Лесковым, В. Соловьевым, французским послом и литератором Вогюэ. Самой Засецкой литературное поприще тоже не было чуждо. В 1877 году вышел в свет сборник ее назидательных христианских рассказов «Часы досуга», в которых отразилась атмосфера духовных исканий тогдашней эпохи.

Приход к вере зажег в Юлии Денисовне неподдельную любовь и сострадание к обездоленным людям. С большими хлопотами ей удалось устроить первый в Петербурге ночлежный дом для бездомных. Как раз во время открытия этого благотворительного учреждения произошло знакомство Засецкой с Ф. Достоевским, известным писателем, редактором и издателем журнала «Гражданин».

По приглашению Засецкой Достоевский не раз бывал на евангельских собраниях в домах аристократов, слушал известных проповедников. Свои впечатления об увиденном и услышанном он оставил на страницах «Дневника писателя». «Инославных» проповедников Достоевский обычно не жаловал, и к беседам Редстока отнесся весьма настороженно и скептически. Но сквозь ноты критики у писателя все-таки пробилось искреннее удивление благородными порывами верующих душ. По замечанию Федора Михайловича, «лорд Редсток делает чудеса над сердцами людей; к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтобы поскорей облагодетельствовать их, и почти хотят раздать свое имение».

Пример такой самоотверженной благотворительности Достоевский увидел у своей близкой знакомой – Засецкой. Писатель глубоко уважал широту и щедрость ее души, но не совсем понимал суть духовных исканий Юлии Денисовны, ее склонность к библейско-протестантской духовности. Воспитанный в традициях православия, Достоевский полагал, что русскому человеку свыше предначертано незыблемо пребывать в лоне господствующей церкви. Засецкая не соглашалась с подобным мнением и добродушно спрашивала писателя: «Почему это вы, Федор Михайлович, думаете, что русский человек всех лучше и вера его православная – всех истиннее?»

На литературно-философских вечерах Достоевский вступал в долгие словесные баталии по вопросам веры. Как отмечал невольный свидетель этих жарких прений Николай Лесков, Юлия Денисовна всегда выходила победительницей. Сказывался, видимо, напористый характер гусарского поэта-партизана, унаследованный ею от отца. К тому же, по оценке современников, Засецкая превосходно знала Библию, читала лучшие сочинения западных проповедников и богословов. Достоевский досконально Библию не изучал и мало интересовался исследованиями в области христианской теологии. По наблюдению Лескова, Федор Михайлович «в религиозных беседах обнаруживал больше страстности, чем сведущности». У оппонентов Достоевского, Юлии и Евдокии, страстность в отстаивании своих взглядов тоже била ключом, но она соединялась с твердым знанием библейских истин.

«Юлия Денисовна Засецкая была редстокистка, и Федор Михайлович, по ее приглашению, несколько раз присутствовал при духовных беседах лорда Редстока и других выдающихся проповедников этого учения, отметила в своих мемуарах супруга Достоевского Анна Григорьевна. – Федор Михайлович очень ценил ум и необычайную доброту Юлии Денисовны, часто ее навещал и с нею переписывался. Она тоже бывала у нас, и я с нею сошлась как с очень доброю и милою женщиною».

Часть писем Засецкой к Достоевскому сохранилась в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки в Москве. Написаны они на небольших листках потемневшей от времени бумаги, торопливым бисерным почерком.

О судьбе России Засецкая рассуждает с библейской точки зрения, исходя из тогдашней атмосферы брожений и неопределенных ожиданий перемен. Модные в то время идеи неверия и социализма тревожили умы, увлекая молодежь пафосом борьбы за переустройство мира. В письме к Достоевскому от 4 сентября 1878 года Засецкая берется за толкование тайн Апокалипсиса. В образе «зверя багряного» она видит символическое изображение социализма, основанного на богоборческой идеологии. «Социализм, интернационал и прочее движимы страстями людскими, – пишет Засецкая. – Зверь старается все разрушить и уничтожить. Он причинит много зла, переворотов, войн и горя тем, у которых нет начертания на руке и челе. Принявшие начертание на руке и челе принадлежат зверю и действуют заодно с ним».

Размышляя о таинственных образах Апокалипсиса, Засецкая убеждает Достоевского следовать учению Библии: «Главное – остерегать себя и других от начертания на руке и челе, то есть, несмотря на возмущающие несправедливости и деспотизм, не быть в единомыслии с теми, которые желают все разрушать как негодное».

Засецкая внимательно следила за творчеством Достоевского, ожидала выхода новых романов, читала его публицистику. Ее апокалипсические размышления во многом навеяны чтением «Дневника писателя», где Достоевский возвеличивает идеи русского мессианизма, осуждает нигилизм, критикует революционеров. Вникая в думы и переживания писателя о судьбах мира и России, Засецкая использует любую возможность для того, чтобы засвидетельствовать ему о Божьем промысле, который может перечеркнуть самые грандиозные человеческие планы и замыслы. «Скажите по правде, не все ли вы и вам подобные поэты, писатели, восторженные патриоты, не все ли вы высоко поднимаете одну задушевную идею о каком-то великом будущем, о каких-то доселе неосуществленных высоких стремлениях народа и молодого поколения, о влиянии на мир любимой вами России? Вы волнуетесь, что надежды ваши не осуществляются, что царствует кривда везде и во всем, и не хотите знать, что давно все предвидено и предсказано Премудростью свыше», – утверждает Засецкая.

Искренне желая направить помыслы писателя в русло библейского мировоззрения, Засецкая иногда вкладывала в конверт с письмом карточки с изречениями из Священного Писания. Юлия Денисовна от души радовалась, когда писатель проникался глубоким христианским настроением и прислушивался к ее мнению.

Непросто складывались отношения Засецкой с Лесковым. Николай Семенович, пожалуй, единственный из всех русских писателей, который довольно много и обстоятельно занимался изучением евангельского движения среди отечественной аристократии. Естественно, он заинтересовался Засецкой, поскольку она была близким другом семьи лорда Редстока и могла снабдить писателя необходимым материалом для статей, очерков и книг. Лесков написал Юлии Денисовне об этом. Она живо откликнулась и прислала ему проповеди Редстока, рассказала о нем и его семье.На основе материалов, доставленных Засецкой, Лесков написал большой очерк – «Великосветский раскол. Лорд Редсток и его последователи». Выход этой книги всполошил петербургское общество. Особое неудовольствие выражали друзья Редстока. Творение Лескова показалось им грубо сколоченным и оскорбительным, так как главный герой был изображен в несколько карикатурном виде. Засецкая волновалась больше всех. Сын Лескова Андрей писал впоследствии: «Редстокисты негодуют. Пашков, Пейкер, вся Сергиевская улица, переименованная Лесковым в Семиверную, по обилию в ней «нововеров» различных толков. Великолепные особняки на Набережной и Конногвардейском бульваре, все «кенареечные» (канареечные. – Ред.) христоискатели потрясены. Засецкая убита: она виновата в безумышленном предании на поругание того, кого она так чтит и ценит. Ее утешают тем, что она не более как жертва писательского вероломства».

Несогласная с лесковской трактовкой личности Редстока и его миссии, Засецкая в письме к писателю отмечает: «Евангелие учит нас воздавать добром за зло и прощать обиды. Вас не стану упрекать. Учителя нашего, Сына Божьего, мир называл сатаной и помешанным – чего должны ожидать Его последователи? Если кто Вас и не знает, но судит Вас по Вашим писаниям, достаточно может убедиться, что Вы от мира, и говорите по-мирски, и мир слушает вас. Удивительно ли, что Вы насмехаетесь над теми, которые вовсе не от мира, и над тем, что для Вас пока недосягаемо». Защищая Редстока, Юлия Денисовна искренне делится личными впечатлениями от общения с проповедником: «В нем дышит Дух Святой! Дух истины, чистоты – чувствуется что-то неземное, когда близко его знаешь. Если я не называю его своим идеалом, то это потому, что, увы, во мне еще много земного, и его чистота, постоянное созерцание небесного смущают мой дух. По духовному моему существу я стремлюсь слушать его и поучиться у него, а по земному – хочется скрыться от него».

Как отреагировал сам проповедник на появление столь острого сочинения и критики в свой адрес? А он остался абсолютно спокойным. Знакомясь с содержанием очерка, Редсток добродушно улыбался художественным изыскам Лескова и не высказал ни одного слова возмущения.

Лесков же от критики перешёл к тесному сотрудничеству. Он помогал редактировать духовно-просветительский журнал пашковцев «Русский рабочий», писал для него статьи, давал советы издателю – Марии Григорьевне Пейкер. Поворот к сотрудничеству в немалой степени подготовила дружба Лескова с Засецкой и Пейкерами: Марией Григорьевной и ее дочерью Александрой Ивановной.

Конечно, эта дружба не была абсолютно бесконфликтной и благостной. И вряд ли можно сказать, что Лесков достиг совершенного единомыслия со своими друзьями из общин пашковцев.

Лесков – писатель-почвенник, с ярко выраженной национальной самобытностью. Вполне естественно, что он глубже чувствовал православный тип духовности и легче ориентировался в народной стихии, хотя и не был церковным человеком в строгом ортодоксальном смысле. Общаясь с верующими из протестантского лагеря, он не всегда мог удержаться от споров и острой полемики. Часто в полемическом запале он упрекал верующих евангельского исповедания в отрыве от православия, от родной почвы. Засецкая не оставалась в долгу. Кроме устных прений, она писала длинные письма Лескову, защищая свои евангельские убеждения. Фрагмент одного из таких писем приводит в книге об отце сын Лескова Андрей:«Опять-таки Вы не правы, укоряя меня в неблагодарности к духовенству русскому. Я чрезвычайно уважаю некоторых духовных личностей, с которыми не знакома лично: Горчакова, Беллюстина, желала бы их знать – и боюсь. Не хочу найти в них то, что отталкивает меня от всех знакомых мне духовных лиц: тщеславие, личина веры, корысть и чиновничество. Я это видела во всех русских священниках за границей, и с меня довольно. К некоторым могу прибавить тупость. Насчет же святых и мучеников вполне согласна с Вами, что для того времени это было хорошо. Но в чем я вижу ужасный вред, что тысячи людей в монастырях, сами либо вовсе не веруя, или веруя от одурения, научают и поддерживают в массе народа учение о мощах, о ходатаях, о чудесах через окаменелые кости. И все это с дозволения Синода, и ни один из современных священников не решается отдать себя на жертву Истине и громко протестовать против нарушения первой и второй заповедей. Не единомыслия я желаю в России, оно даже невозможно в семействе, но духовной отважности в случаях Божьих. Я не горжусь и далеко не стыжусь быть русской. Мне жаль страну, которой я принадлежу, как песчинка – морю, и жаль, что лишь только одна песчинка возвысится перед другими, тотчас холодный ветер власти, страха, гнета унесет далеко или придавит глубоко. А главное, жаль, что мы способны привыкать к этому».

Земное бытие Засецкой, обильно насыщенное духовными, интеллектуальными и благотворительными трудами, завершилось в 1883 году в Париже. Составляя завещание, она просила «не перевозить ее тела в Россию».

В одном из своих очерков Н.Лесков делится теплыми воспоминаниями о почившей: «Все, что она делала, делала не по-купечески, а очень деликатно. Она была очень добрая и хорошо воспитанная женщина, и даже набожная женщина, но только не православная. И переход из православия она сделала, потому что была искренна и не могла сносить в себе никакой фальши. В ней были и русские привычки, и русский нрав, и притом в ней жило такое сострадание к бедствиям чернорабочего народа, что она была готова помочь каждому, и много помогала».

Сам Лесков, так же, как и Достоевский, неоднократно пользовался христианским добросердечием Засецкой. Свои дачи в местечке Пикруки (ныне северная окраина Выборга) она предоставляла Лескову для отдыха и писательских занятий на природе. В летнее время Николай Лесков вместе с сыном Андреем проживал на одной из этих дач.

Неподалеку начиналось Монрепо, обширное поместье и роскошный парк барона Павла Николаи, известного евангельского проповедника и руководителя христианского молодежного движения. Но владения Засецкой располагались на неудобном и неуютном участке. «Очевидно, эту простосердечную и доверчивую женщину хорошо обвели, – предположил Андрей Лесков. – Справа – лесопилка, лязг рам. Лысоватый и кургузый участок Засецкой, выкроенный в невзрачном, глухом тупике. Узкий проход к купальне».

Немалую часть души своей и таланта вложила Юлия Денисовна в дело ознакомления русского читателя с наследием великого английского проповедника-самородка. Книга «Путешествие пилигрима в Небесную страну» и по сей день, вместе с Библией, является вседневным спутником христианина. Все люди – временные обитатели земли. А христиан Библия называет «странниками и пришельцами». Видимо, таким странником, пилигримом к небесной отчизне ощущала себя и Юлия Денисовна Засецкая.