Ёська

Светлана Ярошевич

В то время, когда я еще не был верующим человеком, нравилось мне сидеть у окошка и смотреть на то, что происходит в мире здоровых людей. В те моменты мысли мои прояснялись, и я почти забывал, что у меня скрюченные церебральным параличом руки и ноги. Даже присущая пожилому возрасту, независимо от состояния здоровья, степенность исчезала, и я чувствовал, как невольно мое сердце радуется радостью детей, играющих в песочнице, или подпрыгивает от восторга вместе с сердцем ребят, взлетающих на качелях.

Особенно мне импонировал мальчик лет семи. Я помнил его еще в ту пору, когда он делал первые свои шаги от маминых ног к турнику. Да, этот мальчонка, можно сказать, с пеленок рос спортсменом. Он отлично играл в футбол и подтягивался на перекладине, но никогда мне не приходилось видеть, чтобы он обижал кого-либо. Да и ко мне он относился как к человеку; в присутствии этого маленького мужчины я забывал о своей болезни. Мы не были близко знакомы, но всегда здоровались друг с другом, будто старые знакомые. Звали мальчика Иосифом. Ребята называли его Ёськой.

Летом я для профилактики проводил неделю в больнице. Но начинал скучать по дому – мне не терпелось поскорее покинуть узкие коридоры лечебницы. В один из вечеров, когда моя мечта наконец осуществилась и я оказался дома, я заварил хорошего чая и, присев по обыкновению у окошка, с наслаждением отхлебывал горячий напиток из любимой поллитровой кружки в красный горошек. И только я удобно устроился, как из дверей подъезда вышел Ёська и сел на скамейку. Мне показалось, что правая рука у него перебинтована.

Придвинув лицо к самому стеклу, я стал присматриваться внимательнее: да, рука у Ёськи действительно была перевязана. Что же случилось? Мальчик с грустью смотрел на ребят, игравших в футбол. «Неужели сломал? – подумал я. – Но ведь он такой ловкий! Нет, здесь что-то не так! Я не усну, пока не выясню, что же произошло». Решение было принято, оставалось лишь осуществить задуманное.

Ковыляя на искалеченных ногах, я пошел к дверям. По дороге передумал и хотел было повернуть назад: в голове у меня мелькнула мысль, что Ёська не захочет говорить со мной, постесняется моего изуродованного болезнью тела перед знакомыми ребятами. Но эта мысль всего лишь на мгновение смутила меня. Стоило вновь обернуться к окну – и моя рука без всякого колебания нажала на дверную ручку.

Ёська качал одной ногой из стороны в сторону, откинувшись на спинку скамейки и покусывая зубами травинку.

– Здравствуйте! – приветливо сказал мне мальчик, когда я приблизился к нему. – Здравствуйте, дядя Миша!

– Ты знаешь, как меня зовут?

– Да, знаю, – по-мужски лаконично ответил Ёська и подвинулся, без слов приглашая меня сесть рядом. – Вы ведь в моем доме живете, на первом этаже.

– Правильно. А тебя зовут Иосифом?

– Верно, но так меня только мама называет, а все остальные зовут Ёськой.

– А что у тебя с рукой, Ёська, никак поломал? – спросил я, желая получить ответ на вопрос, который меня так сильно беспокоил.

– Да так, пустяки. Немного обжегся, – ответил мальчик, почему-то краснея.

И я понял, что эта тема Ёське неприятна. Однако, как известно, чем загадочнее тайна, тем сильнее хочется ее раскрыть, и я решил, что все равно узнаю, что случилось, пусть и спустя какое-то время.

– А вы умирать не боитесь? – вдруг ни с того ни с сего спросил Ёська, прервав ход моих мыслей и изменив направление нашего разговора.

Я опешил. Странный вопрос для семилетнего мальчугана. Будь он постарше, то вопрос его, к тому же, был бы и невежливым.

– Умирать?.. Гм, я не думал об этом. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что… – Ёська помолчал, прежде чем продолжить, – потому что это страшно, когда не веришь в Иисуса.

– А ты веришь? – вырвалось у меня, хотя мне хотелось еще спросить этого мальчика, откуда он знает о том, в кого я верю, и вообще, почему он верит, ведь я видел, что он верит…

– Знаете, дядя Миша, до недавнего времени мне казалось, что я верю, но потом я понял, что верить надо по-другому. Ну, как бы вам это объяснить?! Ну, вот скажем так: не только говорить, что веришь, а еще и жить так, чтобы вера проявлялась в делах. И теперь я не боюсь умирать.

Я с интересом рассматривал мальчугана, который не боялся умирать, потому что сам я не верил в несуществующего Иисуса, выдуманного попами. «Неужели такой маленький, а уже фанатик?!» – промелькнула в моем мозгу мысль.

И тут же – другая, не дав первой шанса, вырвалась вперед: «Нет, в этом мальчике определенно есть что-то искреннее, и это не фанатизм…»

В тот вечер я долго сидел на лавке. Ёську позвали ужинать, двор почти опустел. Комары и те разлетелись кто куда, яркими огоньками зажигались окна квартир.

Наконец я встал и поковылял к подъезду. У дверей стояла Петровна и с важным видом приставила электронный ключ к домофону.

– Здорово, Петровна!

– Привет, Андреич!

– Как дела?

– Лучше всех! – ответила Петровна.

– Слушай, – тронул я за плечо бойкую старушенцию, вдруг вспомнив, что она знает все происходящее в нашем доме. – Слушай, ты не знаешь, что это с Ёськой? Где это его угораздило?

– Это с мальчонкой-то? Знаю, конечно! Хороший парень! Герой!

– Герой?! Слушай, Петровна, за мной шоколадка. Расскажи, как дело было.

– Пошли, Андреич, ко мне на чай. Я и пончиков испекла! История длинная и больно интересная…

Да, этот вечер был, наверное, самым долгим в моей жизни: он занял всю ночь и даже часть следующего дня. Погостив у Петровны час, я еще долго думал об услышанном и представлял все происшедшее, сидя дома за чаем в белой чашке в красный горошек.

Оказывается, в тот день Ёська, возвращаясь из школы и проходя через двор одной из соседних многоэтажек, услышал, как взорвалась петарда. Он бы не обратил на этот звук особого внимания, если бы после взрыва не раздалось душераздирающее мяуканье, после чего пушистый взъерошенный комочек с опаленным хвостом пронесся мимо него со скоростью света. Сгрудившись у контейнера с мусором, увлеченные мальчишки не заметили, как к ним подошел Ёська:

– Что вы делаете?!

Второй раз вопрос задавать не пришлось, да и не было времени. И когда мальчишки вместо ответа отпустили грязного ободранного бродячего кота с привязанной на хвосте петардой, Ёська, не раздумывая, подхватил последнего и сорвал то, что вот-вот должно было взорваться.

Петарда взорвалась у Ёськи в руке. Конечно, ему было ужасно больно. Однако, вспоминая впоследствии произошедшее, Ёська думал, что боль та не шла ни в какое сравнение с той радостью, которую он пережил, когда обреченное на гибель животное обрело спасение. Этот мальчик оказался настоящим мужчиной! И когда Петровна провожала меня, то в дверях, под впечатлением чувств, переполнявших ее эмоциональное женское сердце, воскликнула: «Ах, Андреич, повезет же кому-то с мужем, ох, повезет! Еще вспомните мои слова!»

Вот с того вечера я и понял, что это за мальчик. А его слова, сказанные о смерти, вере и делах, об Иисусе, теперь звучали для меня совсем по-другому. И, как ни странно, я, старый убежденный атеист, задумался о Боге. Вот в этих-то размышлениях и застал меня рассвет…

К своему стыду должен признаться, что я, пожилой человек, глубоко ошибался! Бог, Который делает сердце семилетнего мальчика храбрым, достоин того, чтобы поверили в Его существование!

...Мы с Петровной вот уже скоро как двадцать лет верующие. А этим летом получили приглашение на свадьбу – от Ёськи. Ох, и повезло же той дивчине! Права была Петровна