День победы

Любовь Сергеева

Любовь долготерпит... 1 Кор. 13:4

Господь... долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию. 2 Пет. 3:9

Весна в этом году была ранняя: уже к Пасхе, пришедшейся на начало апреля, погода установилась сухая и тёплая, что не характерно для нашего климата. Вечерами улицы заполнялись гуляющими горожанами. По набережной Верхнего озера под присмотром родителей разъезжали на трёхколёсных велосипедах и самокатах дети, по аллеям парка гуляли степенные мамочки с колясками, на лавочках сидели пожилые дамы и читали пухлые романы. Стайки смешливых девчонок в ярких платьях порхали от одного фонтана к другому, мальчишки демонстрировали скорость и ловкость на скейтбордах и роликовых коньках. Сам воздух был насыщен радостным ожиданием: впереди лето, каникулы и отпуска, а буквально через несколько дней – первомайские праздники. Кстати, о последних…

К ним город предстал во всей красе: распустились листья на деревьях, зацвели каштаны и сирень, клумбы пестрели высаженными в открытый грунт анютиными глазками, тюльпанами и крокусами. Фонарные столбы были украшены красными флагами и триколором, на центральных площадях появились плакаты с изображением маршалов Победы – Жукова, Рокоссовского и Василевского. Фасады городской ратуши и главный корпус университета затянули огромными полотнищами, на которых были изображены сотни фотографий людей в военных гимнастёрках. Буквально через несколько дней многочисленная колонна (Бессмертный полк) двинется по центральному городскому проспекту Ленина, а над ней будут парить на деревянных шестах вот такие же фотографии дедов и прадедов, в честь которых на всех автомобилях уже красуется надпись «Спасибо деду за победу» и «Можем повторить».

***

Она позвонила поздно вечером и некоторое время не могла вымолвить ни слова. Я слышала из телефонной трубки глухие рыдания, которые ей никак не удавалось подавить. Наконец раздалось:

– Папу опять увезли в реанимацию… Только что… Помолитесь, пожалу...

Последнее слово утонуло в всхлипах.

Мы помолились.

Уже лёжа в постели, выключив настольную лампу, я вновь подумала о том, кто сейчас находился в палате интенсивной терапии. Представила его лицо – худое, в глубоких морщинах, длинные пальцы перебирают складки пододеяльника, глаза различают свет лампы над столиком дежурной медсестры. Тишина больницы изредка прерывается чьими-то стонами, чуть слышным звяканьем открываемой ампулы и шелестом листвы за окном.

Вспомнилось наше знакомство, состоявшееся несколько лет назад, немногочисленные встречи с долгими неспешными чаепитиями. Рассказы о былом: любимая работа, дом – полная чаша, друзья-товарищи… И вздох о настоящем: старость, физическая немощь, болезни.

Он часто выходил из-за стола, чтобы покурить на балконе. Его силуэт на фоне фиолетового неба был смутно виден сквозь тюль.

***

– Папе – лучше! Его уже перевели в обычную палату. Сегодня была у него. Он даже проводил меня до конца коридора, хотел и по лестнице спуститься, да я не разрешила.

«Ну вот, в который раз он выкарабкался», – подумалось мне. Года три назад ситуация была такой же критичной, надежды не оставалось, но с тех пор он отметил не один день рождения. Даст Господь, и до следующего доживёт, меньше двух месяцев осталось.

Однако радость оказалась преждевременной.

– Папа опять в реанимации… – подавленное рыдание. – Вы можете отвезти меня к нему? Нужно передать салфетки, памперсы…

Город стоит в многокилометровых пробках, поскольку центральные улицы перекрыты из-за парада военной техники. Праздные горожане высыпали на главную площадь, чтобы увидеть, как громыхают по старинной брусчатке танки и ракетные комплексы, сфотографировать на фоне БТР ребёнка в берете десантника, подержать в руках автомат – это 9 Мая, праздник, ставший самым главным в стране.

– Ну не реви, – говорю я ей, пока машина, а вместе с ней и мы плавимся в жарких лучах солнца, стоя в пыли и духоте длиннющей автомобильной пробки. – Не надо расстраивать отца слезами.

Банальные слова, которые мы все произносим в подобных ситуациях.

– Не бу-уду, – продолжает она рыдать.

Пробравшись часа через два через краснознамённые улицы, мы наконец припарковали автомобиль в тени старых яблонь, что растут в больничном дворе. Их белые цветы завяли и опали на потрескавшийся асфальт. Как рано в этом году…

Мы идём по пустынным светлым коридорам. Никого – выходной день. Подходим к запертой двери со звонком и смотровым глазком. Позвонили. Проходит несколько минут, слышен звук отпираемого замка, и на пороге появляется медсестра. Она сурово посмотрела на нас, сердито буркнув:

– Слушаю!

– Можем мы посетить Владимира Григорьевича?

– Нет! Это реанимация!

– Мы привезли салфетки, бумажные полотенца… Быть может, ещё что-то надо?

Страж отделения смягчается:

– Нет, больше ничего. Кстати, вы можете пройти к врачу, который накануне оперировал вашего отца.

Мы вновь идём по безлюдным переходам и лестницам, находим нужный кабинет и стучим в дверь. Молодой мужчина в белом халате и шапочке склонился над столом, что-то пишет.

– Мы бы хотели узнать о состоянии больного…

Следует недолгий, но обстоятельный отчёт о диагнозе, проведённом лечении, ходе операции. Много медицинских терминов, анатомических подробностей, но вывод предельно ясен – счёт идёт на часы.

– Честно говоря, я не понимаю, почему он до сих пор жив, – задумчиво говорит хирург скорее себе, чем нам. – В таком состоянии всё обычно заканчивается через два-три часа, а тут – вторые сутки. Странно…

Потом он спохватывается, что рядом сидит безутешная дочь, и профессиональным тоном перечисляет:

– В настоящее время осуществляется поддерживающая терапия, вводятся обезболивающие, всё направлено на то, чтобы облегчить состояние пациента.

– А можно к нему?

– Конечно, конечно, пойдёмте, я вас проведу.

***

Мы стоим с двух сторон у постели и держим каждая в руке по сухой холодеющей ладони. Черты лица заострились, морщины обозначились ещё резче, в глубоко запавших глазах – боль и страх. Взгляд перебегает с наших лиц на кафельные стены, белый потолок. Кажется, что он видит ещё кого-то, невидимого для нас. Говорить не может, лишь беспомощно шевелит губами.

– У вас несколько минут, – строго предупреждает медсестра и склоняется над своими записями за столом.

Несколько минут… Что сказать, если с этими минутами убегают последние мгновения жизни? Вспомнить прошлое? Сказать что-нибудь фальшиво-бодрое? Или о том, что любим его? Всё не то… Слова рождаются сами собой, будто кто-то невидимый говорит их:

– Времени мало, вы уходите в вечность, необходимо примириться с Творцом, чтобы встреча с Ним стала радостью и обретением небесного дома. Повторяйте за нами слова молитвы, повторяйте, как только можете – вслух или про себя. Просто шепчите. Как получится. Он услышит обязательно. Готовы?

Руки и ноги заходили ходуном, на лице отразилось страшное волнение, взгляд силился выразить то, что высказать невозможно.

– Иисус, прости меня…

В глазах умирающего, устремлённых на нас, сконцентрировались все жизненные силы, которые ещё остались в этом теле. Казалось, все члены уже умерли, живы только глаза, но сколько в них жизни! Каждое слово молитвы отражалось в них, будто он фотографировал плывущие по воздуху фразы, которые произносили мы, пытался повторить вслух, но губы не слушались его.

– Аминь! – раздались в тишине палаты наши голоса.

Медсестра коротко взглянула на нас: чего только не услышишь в реанимации.

Но мы смотрели на того, кто только что родился вновь: покой и радость отражались на старческом лице, слабая улыбка тронула онемевшие губы, увлажнённые глаза отражали небесный свет, что светит по ту сторону смертного порога.

– Вам пора уходить!

– До свиданья, папа…

***

Вновь автомобильные пробки, духота и пыль, толпы людей на тротуарах – парад закончился. Трёхлетние малыши в гимнастёрках и пилотках, сшитых на заказ в модных ателье, сидят в колясках, сжимая в руках воздушные шары. Раскрасневшиеся от яркого солнца женщины с подкашивающимися ногами в туфлях на высоких каблуках, явно натирающих пятки, устало бредут, промокая бумажными платочками вспотевшие под слоем косметики лица. Мужчины на ходу пьют пиво из жестяных банок, придерживая на плече небольшие деревянные транспаранты с фотографиями воевавших предков. День Победы подходил к концу.

В салоне автомобиля резко прозвучал телефонный звонок.

– Номер реанимации!

На несколько секунд палец замер над кнопкой с зелёной трубкой.

Мы знали, что сейчас услышим…