Вера, надежда, любовь

Надежда Золотко

Проза

Я осторожно переступаю босыми ногами через грядки моркови, зелёного лука, бордово-сизой свекольной ботвы. Как хочется нарвать чёрной смородины! Прохладный воздух пахнет мятой, укропом и яблоками. Это самое благодатное время на даче. Тишина. Жемчужная роса приятно холодит голени, да и подол ситцевого сарафана уже совсем мокрый. Наконец добираюсь до терпко пахнущих кустов чёрной смородины. Срываю тёмные крупные ягоды и долго наслаждаюсь их ароматным кисло-сладким вкусом. Потом наполняю ими литровую кружку. Вижу свои ухоженные руки с гладкой кожей, покрытой лёгким загаром. Пальцы раздавливают ягоду и обагряются тёмно-рубиновым соком. Я вдыхаю его аромат, поднеся ладонь к самому лицу. Где-то в доме раздаётся трубный рёв моего трёхлетнего сыночка. А как же – маму потерял! Кто-то зовёт меня: «Надя, Надь!» Мне не хочется уходить из этого рая, но голос всё настойчивее зовёт. Я оборачиваюсь и… просыпаюсь.

Странная штука – жизнь! Вот так просыпаешься однажды, а тебе уже семьдесят пять. Люба осторожно тормошит меня за плечо: «Вставай, Надюша! Будем чай пить. Я уже всё приготовила».

Какое всё-таки счастье, что у нас появился собственный электрический чайник! В нашем доме престарелых «Ласточкино гнездо» завтрак в девять утра. А иногда так хочется горячего чаю пораньше. Я поднимаюсь, иду умываться. Вот они – мои руки: с тонкой кожей, покрытой пигментными пятнами, с просвечивающимися синеватыми веточками вен. Совсем не такие, как в том чудесном сне. Но это меня абсолютно не огорчает. Спасибо Господу за то, что побывала сегодня в своей молодости! От этого сна стало радостно и как-то благодатно на душе. Вот сейчас, как всегда по утрам, приедет к чаю наша Вера. От этой мысли мне становится ещё теплее на сердце.

Мы совершенно разные, но дружим уже четыре года. Вера, Надежда, Любовь – как замечательно звучит! Люба совершенно слепа, но справляется со всем самостоятельно. Она всегда благожелательна и спокойна, любит пешие прогулки и вяжет для нас с Верой шарфы, шапочки, носки и жилеты. Когда-то она вела уроки труда в школе и даже сейчас, будучи незрячей, может вязать совершенно уникальные вещи.

Я очень люблю читать и часто читаю Любе вслух, особенно по вечерам, так как мы живём с ней в одной комнате. Ещё мне доставляет огромную радость работа в саду. Сад у нас просто роскошный! В нём растут не только акации, липы, каштаны и сирень, но и много цветов, а также плодовых деревьев. Конечно, я уже не такая подвижная, как в молодости, но работа на воздухе обновляет мои силы, и даже жестокая боль в суставах позорно отступает. А ещё я знаю толк в шоколаде, потому что всю жизнь проработала на шоколадной фабрике. Вот только жаль – шоколада нет.

Вера передвигается на инвалидной коляске уже давно. У неё какое-то сложное заболевание. Чаще всего она грустна и саркастична, но это можно понять. А ещё у неё есть какая-то особенная печаль, о которой она никогда не рассказывает. Частенько Вера посмеивается над нашей верой в Иисуса, но мы с Любой не теряем надежды, что и Вера тоже примет Господа в своё сердце, как и мы.

– У тебя ведь такое замечательное имя – Вера! – говорю я ей иногда. – Разве после этого ты можешь оставаться в стороне?!

На что она отвечает со свойственной ей саркастической улыбкой:

– Любовь, как водится, слепа, а Вера хромает на оба колена. Одна только Надежда жива и бодра и скорее всего умрёт последней.

– Нет, – всегда возражаю я, – никогда не умру! Написано в Слове Божьем, что верующий в Иисуса смерти не увидит вовек. Конечно, я говорю это не о физическом теле…

Вера снисходительно ухмыляется:

– Даже твой Иисус Христос – и Тот умер.

Её слова всегда повергают меня в отчаяние. Сколько раз я рассказывала ей об искупительной жертве Христа, а она всегда стоит на своём!

– Да, Вера, ты абсолютно права. Христос действительно умер, но Он и воскрес для нашего оправдания, – невозмутимо объясняет Люба, словно и не слышит в голосе подруги сарказма. – А всё потому, что Он возлюбил нас вечной любовью.

– Очень интересно, – продолжает подпускать шпильки Вера. – Почему же ты в таком случае слепа, если Он так тебя любит?

– А это для того, чтобы мне «лучше слышать», – добродушно улыбается Люба. – Скажу больше: когда я ослепла, тогда только духовно прозрела.

Но Веру не так легко в чём-либо убедить. Каждую пятницу она посещает лекции психолога, где пытается найти сердечный покой и освобождение от какой-то, только ей известной боли. С отчаянием в глазах она слушает бесконечные речи доктора-психолога о счастье, которое можно построить собственными руками в любом возрасте. Одним словом, хочешь быть счастливым – будь им! Но мы с Любой давно поняли: самое безнадёжное дело – это доказывать несчастным, что они счастливы. Стоит только заглянуть в глаза Веры, как вся блестящая теория психолога трещит по швам и рушится, как карточный домик. И никакой психолог не залечит душевных ран, нанесённых трудной, порой далеко не благочестивой жизнью, и никакое искусство красноречия не заполнит ту зияющую пустоту, от которой не найти спасения ни в чём.

Сколько раз мы приглашали Веру на воскресные богослужения, но она сварливо заявляла, что с неё вполне достаточно обманов в жизни, ещё один ей ни к чему. Но мы не оставляли надежды и, прочитав о молитве согласия, стали молиться о Вере ежедневно. Мы твёрдо стояли на Слове Божьем, что даже если только двое согласятся просить о чём-нибудь с верою, то будет им, чего ни попросят.

И вот в один из долгих зимних вечеров, когда мы по обыкновению читали Слово Божие, к нам в комнату въехала на коляске Вера. В этот день она была особенно замкнута и даже не отпускала своих привычных колкостей. Она долго слушала, потом горестно вздохнула:

– И почему только на свете существуют дома для престарелых?

В её голосе сквозило такое одиночество, что мне стало зябко. Чем я могла утешить её, сама находясь в таком же положении? Только наша дружба скрашивала серые однообразные будни. И только Господь дарил нам любовь и тепло.

– Наверное, по той же причине, что существуют и приюты для детей. По жестокосердию нашему, – печально отозвалась Люба.

Слова Любы произвели неожиданный эффект. Вера вздрогнула, как от удара, и вдруг безутешно разрыдалась. От неожиданности мы растерялись и стали неловко её утешать. Я поглаживала подругу по плечу, уговаривая, как обиженного ребёнка:

– Ну что ты, Вера! Ну что ты! Всё будет хорошо, ведь Господь тебя так любит! Если хочешь, будем вместе молиться о твоей беде.

Я боялась вспугнуть её своей настойчивостью.

Она так же неожиданно перестала плакать, отняла руки от лица, в котором читалась невыразимая мука, потом, зло вытерев слёзы, хрипловато сказала:

– Слишком большое чудо должно произойти, чтобы я пришла к вашему Богу. Так что не стоит стараться!

И снова стала той «железной леди», которую мы всегда знали. Круто развернувшись, она выкатила свою коляску из нашей комнаты.

Каждое утро Вера по-прежнему приезжала к нам на чаепитие, но мы замечали, что в ней с того памятного дня что-то изменилось, как будто сломалось или разрушилось.

Вот и в это утро мы ждали её к чаю. Наконец я, умывшись, уселась за маленький столик, накрытый Любой. Три большие чашки исходили ароматным паром. На тарелке – домашние пирожки с вишней и аккуратные бутерброды с маслом и абрикосовым джемом. Всю эту роскошь приносят нам сёстры, которые заботятся не только о наших душах, но и о наших бренных телах. Как часто после воскресных богослужений они устраивают для нас «вечерю любви», понимая, что стариков не слишком балуют в этом, на первый взгляд приличном, приюте. И какой любовью пропитана вся эта домашняя выпечка, с какой любовью сёстры дарят нам своё тепло!

Разными путями попали мы в этот приют, но теперь у нас общая судьба. У Любы совсем никого нет, у меня же есть сын, живущий далеко за океаном в благополучной стране, но ему нет никакого дела до перемен в моей жизни. Однако пути Господни неисповедимы: Церковь Христова стала нашим домом, а братья и сёстры – нашей настоящей семьёй. И, как известно, только счастливый человек может желать другим счастья, так и я благословляю своего сына и его семью и, конечно же, непрестанно молюсь о них.

Вот уже допиваем чай, а нашей Веры всё нет. Исподволь подступает тревога. Что же с ней могло произойти, если она отказалась даже от утреннего чая? Теряясь в догадках, мы прихватили с собой пирожки и двинулись по длинному коридору в комнату Веры. Застали мы её сидящей в постели с покрасневшими глазами, растерянную и взволнованную. В дрожащих руках – развёрнутый листок, исписанный ровным почерком.

– Как ты нас напугала! – прошептала я, чтобы не разбудить соседку по комнате. – Мы уж подумали, что ты заболела.

Она молча протянула мне листок. Я вопросительно на неё взглянула.

– Вчера забыли отдать, сегодня занесла медсестра, – она вытерла слёзы полотенцем.

И я увидела, что не такая уж она «железная леди», как мы привыкли думать. Сейчас она была похожа на растерянную старенькую девочку, напуганную и одинокую. Я усадила Любу на стул и, примостившись на край кровати, стала читать письмо. Вере писала её дочь, которая много лет разыскивала её и наконец нашла. И теперь хочет забрать её к себе. В письме говорилось, что вся дочкина семья – верующая и Вере будет очень хорошо, если только она согласится к ним переехать.

Я в изумлении прочла письмо ещё раз, уже для Любы. Мы даже не подозревали, что у Веры есть дочь. От переполнявших меня эмоций не сразу нашла что сказать.

– Так это же просто замечательно! – Люба, засияв всеми своими морщинками, нашла руку Веры и нежно её погладила.

– Это просто ужасно! – горестно проронила Вера. – Ведь когда-то я оставила её в детском доме…

В комнате зависла тишина, и каждая секунда казалась падающим в пропасть камнем.

– А знаешь, подруга, – задумчиво проговорила Люба, – может быть, это и есть то самое чудо в твоей жизни, о котором ты говорила, и Господь снова стучит в твоё сердце?!

В глазах Веры я видела такую душевную борьбу и терзание, что все слова утешения мне показались в эту минуту фальшивыми. Но лучше меня это почувствовала Люба. Порою я искренне удивлялась её мудрости. Она снова пришла мне на выручку и со свойственной ей деликатностью заговорила:

– Помнишь притчу о блуднице? Господь простил ей грехи и не осудил её. Поверь, Он не бросит в тебя камень, и всё, что тебе нужно, – это прийти к Нему прямо сейчас. И если тебя простила даже твоя дочь, то Господь любит тебя больше, ведь ты искуплена дорогой ценой! Я не знаю всех обстоятельств твоей жизни, да и ни к чему это, знаю только, что всё, что нужно тебе сейчас, – это молитва.

Пока Люба говорила, я мысленно отчаянно молилась. Может быть, с человеческой точки зрения это звучит смешно, что две немощные старухи – воинство Христово, но неожиданно я почувствовала себя сильной и молодой. Я поняла, что мы не отдадим нашу Веру злобному греховному миру и будем бороться за неё до конца. Ведь наша брань не против крови и плоти, и старческие тела здесь не помеха.

И вот в глазах Веры затрепетала слабая неуверенная надежда. Смущаясь, она впервые в жизни молилась. Это был её первый благословенный шаг к Богу, а сколько ей ещё предстояло пройти!.. Говорят, что жизнь – лучший режиссёр. Порой она пишет свой непредсказуемый сценарий. Однако режиссёр нашей жизни – любящий Господь!

Пасха была для нас двойным праздником, потому что наша Вера приняла Господа в своё сердце. И вот мы с Любой провожаем красный микроавтобус, в котором уезжает Вера в новую жизнь со своей семьёй. Они все машут нам на прощание, улыбаются, и на глазах у Веры я вижу слёзы радости и волнения. Мы долго стоим у ворот, пока красное пятнышко не исчезает за поворотом. В корпус возвращаться не хочется, поэтому мы бредём по аллейкам нашего сада, который уже тронут увяданием. Яркие астры и хризантемы пахнут горьковато, как прощальный привет прошедшего лета. Под ногами первые жёлтые листья – напоминание о суетности жизни. Я срываю белую астру и дарю её Любе, она умеет радоваться мелочам, как никто другой. Так быстро пролетело лето, совсем как наша молодость. Осень жизни вступила в свои права, и время собирать плоды. Налетела светлая грусть. Идём, поддерживая друг друга, и думаем каждая о своём. Сколько же нужно прожить на свете, чтобы понять самое важное?! Как порой трудно даётся такое знание.

– Вот мы и потеряли нашу Веру, – в моём голосе невольная горечь.

– Ну что ты, Надюша! – ободряюще сжимает мои пальцы Люба. – Наоборот, мы обрели нашу сестру навсегда и даже в вечности будем вместе. Отныне и впрямь как будто о нас в Слове Божьем сказано: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь…»

От её слов мне становится легко и радостно, и я, поддерживая её шутку, продолжаю: «…Но любовь из них больше». И в который раз восхищаюсь тем, что моя драгоценная незрячая сестра видит лучше меня!