Уникальность канонических евангелий

В. Ф. Марцинковский

Уникальность канонических евангелий видна не только при сравнении их с посланиями и книгой Деяний апостолов, но и с апокрифами. Последние порождены духом благочестивого любопытства, которое пыталось усилиями фантазии дополнить евангельское жизнеописание Иисуса Христа. Поэтому мы находим в них чисто фольклорные черты: декоративность, склонность к обилию чудес, поражающих воображение, эмоциональную раскованность. Их литературный и религиозный уровень на несколько порядков ниже канонических Евангелий. Четвероевангелие же отличает удивительная строгость и лаконичность, подчас граничащая с документализмом. Средства евангелистов как писателей скупы, морализующие комментарии отсутствуют.

Исследования показали, что язык и стиль евангелистов в целом «нелитературный», полуразговорный; чаще всего это язык простого народа. И тем не менее по силе воздействия Евангелия превосходят творения величайших литературных гениев.

Некоторый схематизм керигмы восполнялся личным впечатлением самих боговдохновенных проповедников. Кроме того, в общей схеме изложения подробностям жизни и учения Христа уделялось сравнительно мало места: главным была Его искупительная смерть и победное восстание из гроба. При этом именно евангелисты создают нечто новое: новый, доселе небывалый жанр письменности, в котором схема заменена живым конкретным образом Христа Спасителя. Это открытие было чудом Духа Божия в истории Церкви, ибо измыслить, изобрести этот образ не были в состоянии ни сами общины, ни даже великие апостолы, к примеру, Павел. Уникальность Евангелий в том, что они запечатлели образ подлинного исторического Богочеловека.

ОТ УСТНОГО ЕВАНГЕЛИЯ – К КАНОНИЧЕСКИМ ЕВАНГЕЛИЯМ

В евангельскую эпоху среди иудеев слова религиозных учителей полагалось запоминать наизусть. Нет оснований сомневаться в том, что вначале апостолы также придерживались этого правила. Однако это не значит, что предания о событиях жизни Спасителя и Его словах были смутными и легендарными.

Как показало изучение библейской устной традиции, она отличалась необыкновенной устойчивостью и, вероятно, даже опиралась на особую группу лиц, в обязанность которых входило хранить традицию. Ее закреплению способствовал поэтический ритм традиционного материала, который ощутим даже в переводах Евангелий на новые языки и который был удобен для заучивания. В Климентинах (II–III вв.) апостол Петр говорит: «Около полуночи я всегда пробуждаюсь, и сон не идет ко мне из-за привычки повторять про себя слышанные мною слова моего Господа, чтобы их точно запомнить». Даже если слова эти и не подлинны, они верно отражают отношение апостолов к тому, что они видели и слышали (1 Ин. 1:1).

Обилие семитизмов в Евангелиях, отмеченное еще в 1518 г. Эразмом, свидетельствует о том, что первичное предание и ранние записи существовали на родном языке Христа и апостолов. «Не исключена возможность, – говорит отец Лев Жилле, – что проповедь Иисуса дошла до нас почти такой, какой восприняли ее первые Его слушатели».

Помещение в Евангелиях одних и тех же речений и рассказов в разном контексте доказывает наличие исходных «единиц», или «форм», преданий, которые существовали отдельно в досиноптический период евангельской письменности. На эти источники Евангелий указывает и Лука (1:1). По-видимому, раньше других были записаны свидетельства о страданиях Христовых; это подтверждается их существенной однородностью в Евангелиях. Апостол Павел указывает нам на предания о евхаристии и воскресении (1 Кор. 11:23–25; 15:3–11). Эти устоявшиеся досиноптические «формы» легли в основу Евангелий, которые, по свидетельству раннехристианских отцов, возникли в промежутке между шестидесятыми и девяностыми годами. Однако некоторые экзегеты обратили внимание на отсутствие в Евангелиях прямых указаний на разрушение храма в 70 г. – факт, имевший огромное значение для христианского самосознания. Пророчества Христовы о гибели Иерусалима выдержаны в стиле обобщенных предсказаний, перекликающихся с грозными пророчествами Ветхого Завета. Никаких деталей, которые бы безусловно отражали события 70 г., в евангельском Малом Апокалипсисе (Мк. 13) нет. Это особенно знаменательно, если вспомнить, что христианская литература I – начала II вв. ясно ссылается на падение Иерусалима, на гонение при Нероне (64 г.), на отделение Церкви от иудейства, на церковную иерархию и т. д., то есть отражает жизненный контекст 2-й половины и конца I века. Между тем, повторяем, в Евангелиях ничего подобного нет, и, значит, евангельская традиция полностью сложилась до 70 года, когда были еще живы многие свидетели земного служения Христа.

Следовательно, к концу I в. процесс создания канонических Евангелий уже завершился. Свидетельству Евсевия соответствует тот факт, что к середине II в. авторитет четырех Евангелий был признан повсеместно: от Малой Азии и Египта до Рима и Галлии.

ЯЗЫК КАНОНИЧЕСКИХ ЕВАНГЕЛИЙ

– греческий, диалект койне, сложившийся в эпоху эллинизма. Этот народный язык во многом отличается от классического и несет на себе печать восточных влияний. Открытие «бытовых» папирусов (частные письма, дневники, контракты, счета) позволило Дейссману установить тождество евангельского языка и койне. То, что Евангелия, повествующие о событиях в Иудее, написаны уже по-гречески, дало основание критикам относить их ко второму и даже третьему поколению христиан. Но, во-первых, теперь установлено, что койне был широко распространен и у евреев. Первые проповедники Евангелия среди язычников были «эллинистами», т. е. евреями, говорящими по-гречески (Деян. 11:19–20).

Во-вторых, есть немало данных в пользу того, что Евангелия имеют семитическую основу. В них были выявлены различные формы библейского параллелизма: синонимический (Мф. 10:41; Лк. 12:48), антитетический (Лк. 12:47–48), возрастающий (Мф. 10:40; Лк. 12:4–5). Евангелисты постоянно прибегают к удвоению глагола, которое чуждо греческому языку, но зато в высшей степени характерно для еврейского и арамейского языков („встал и пошел», «пришед, поселился», «удерживал и говорил», «отвечая, сказал», «начал проповедовать и говорить» и т. п.). Семитический характер имеет в Евангелиях и употребление слова «сын» как способ описания того или иного лица: вместо «свадебные гости», «мирские люди», «обреченные геенне», «погибший человек», «просветленный человек» мы находим «сынов чертога брачного», «чад века сего», сынов геенны», «сына погибели», «сына света» (Мф. 9:15; 23:15; Лк. 16:8; Ин. 17:12; ср. также Мф. 8:12; 13:38; Лк. 10:6). Само наименование «Сын Человеческий», которое значит «Человек», характерно для библейского языка. Далее, в Евангелиях почти отсутствуют сложные периоды, свойственные греческим писателям; фразы отличаются восточной простотой и лаконичностью. Евангелисты любят часто употреблять одно и то же слово (например, «свидетельство» – у Иоанна), в то время как греки старались умножать синонимы. Перевод Евангелий на арамейский и еврейский языки выглядит как «обратный» и выявляет семитические аллитерации и рифмы (в молитве Захарии, в речах Крестителя, в Молитве Господней, в прологе Ин. и др.). Ряд мест в Евангелиях делает очень правдоподобной гипотезу о переводе их греческого текста с еврейского языка. Например, цитата из Мих. 5:2 (Мф. 2:6) передает слово элуфей не по Септуагинте („тысячи»), а по другому его еврейскому значению („воеводства»). Как отметил отец Карминьяк, язык Евангелий – это не плохой греческий в Откровении, а «хороший греческий язык переводчика, который бережно относился к семитическому оригиналу». Особенности евангельского текста он, как и многие другие экзегеты, объясняет «постоянным дословным калькированием переводчика, желавшего сохранить верность еврейскому тексту, бывшего у него перед глазами». Все это еще раз показывает, что первоисточники канонических Евангелий восходят к апостольской первообщине. Вопрос же о том, были ли эти первоисточники написаны на еврейском или арамейском языке, в настоящее время все еще продолжает дебатироваться среди библеистов.

* * *

ГДЕ ТВОЕ ЕВАНГЕЛИЕ?

В Палестине я беседовал с русским врачом. Его отношение к Мессии было неопределенным, даже безразличным. «Я далек от этих вопросов», – сказал он. Я спросил его: «Есть ли у вас Евангелие?» – «Да, есть где-то, но не знаю, где оно», – ответил мне врач.

Ответ говорил сам за себя. Если мы не знаем, где наше Евангелие, то мы не знаем, где наша душа, где мы сами находимся.

Я тут же выразил вслух свои мысли: «Скажи мне, где твое Евангелие, покажи мне, в каком виде оно, и я скажу тебе, кто ты».

Если эта cвятая Книга лежит у вас где-то забытой, запыленной, то знайте, что и ваша душа в пыли.

В Библии вы найдете слова Самого Бога. Из нее узнаете о Его всепрощающей любви и о пути спасения души вашей.