Надзиратель

Голландка Корри meн Боом и ее семья, рискуя своей жизнью, скрывали от нацистов в своем доме преследуемых евреев. Но однажды их предали. Корри со своими близкими попадает в фашистский концлагерь. Многие из ее семьи там погибли. Сама Корри чудом спаслась: в 1944 году, после длительного пребывания в Равенсбрюке, ее по ошибке неожиданно освободили.

После войны Корри становится миссионеркой, проповедуя всему миру о любви Нисуса Христа и о прощении.

Мы приводим очень личное свидетельство Корри тен Боом.

Приехав после освобождения из концлагеря Равенсбрюк в Нидерланды, я сказала: «Надеюсь, что мне никогда не придется вернуться в Германию. Я хочу по велению Божию идти туда, куда Он меня пошлет, и хочу верить, что Он меня никогда не пошлет в Германию».

В Америке я часто говорила об отношениях в послевоенной Европе, и, когда речь заходила о хаосе в Германии, люди меня спрашивали: «Почему бы тебе не посетить Германию?» Но я не хотела.

Затем в моей жизни наступила мрачная неизвестность: когда я просила Бога о водительстве, я не получала ответа. Бог хочет, чтобы мы не сомневались в Его водительстве. И я поняла: между мной и Богом стоит какая-то преграда. Я молилась: «Господи, может, я в чем-то Тебе непослушна?» Ответ был предельно ясен: «Германия».

Я мысленно видела страну, в которой я так страдала в концлагере. И опять слышала грубые окрики: «Быстрее, быстрее!» Прошло довольно много времени, прежде чем я смогла сказать Богу: «Да, Господь, я пойду в Германию. Я буду следовать за Тобой, куда бы Ты ни повел».

Итак, я отправилась в Германию. Было ли это легко для меня? Разумеется, нет. Но если Иисус говорит: «Любите врагов ваших», - то Он и дарует нам эту любовь.

Мы не являемся ни фабриками любви, ни ее хранилищами. Мы только сообщающиеся сосуды Его любви. Если мы это поймем, тогда не существует более для нас никаких оправданий для непрощения.

...Его я увидела в одной из церквей Мюнхена - тяжеловесного, лысоватого, с коричневой шляпой в руке. Поток людей устремился из церкви, в которой я только что проповедовала. Шел 1947 год, я приехала из Нидерландов в побежденную Германию благовествовать о Господнем прощении. В этой вести больше всего нуждались ожесточенные люди этой разрушенной страны. На меня бросали взгляды серьезные лица, не решающиеся полностью поверить мне. В 1947 году в Германии после моих выступлений мне никогда не задавали вопросов. Люди молча вставали со своих мест, молча одевались и молча уходили.

В такой момент я его и увидела, его пальто и его коричневую шляпу, а в следующее мгновение - голубую униформу, фуражку с эмблемой - мертвая голова с перекрещивающимися костями.

Сразу встало перед глазами: непривычно огромное помещение, резкий свет потолочных ламп, куча жалкого тряпья и обуви на полу, чувство стыда перед этим мужчиной от своей наготы. Это было в Равенсбрюке, а мужчина, который подходил ко мне, был там надзирателем - одним из самых жестоких садистов. И вот он стоит передо мной, протянув мне руку: «Отличное выступление. Как замечательно знать, что все наши грехи, как Вы сказали, теперь на дне морском!»

Он меня, конечно, не узнал, да и как мог он из тысяч женщин запомнить именно эту?! Но я его запомнила отлично, с кожаной плеткой в руке. Я лицом к лицу встретилась с человеком, который держал меня в тюрьме, и кровь застыла в моих жилах. «Вы в своем выступлении назвали Равенсбрюк, - сказал он. - Я был там надзирателем». Нет, он меня не узнал. «Но после этого я стал христианином. Я знаю, что Бог простил мне всю мою жестокость, но я бы хотел это услышать и от Вас, - продолжил он и снова протянул мне руку: - Можете Вы мне простить?»

Я, которая убеждала людей прощать своих врагов и грехи которой вновь и вновь нужно было прощать, - я не могла ему простить. Гнев захлестнул меня. Моя сестра умерла в том концлагере. Разве возможно, чтобы он только просьбой о прощении мог стереть, вычеркнуть медленную, страшную смерть моей сестры?! Вероятно, он недолго стоял с протянутой ко мне рукой, но мне эта внутренняя борьба с самым тяжелым в моей жизни показалась вечной. Что это должно было случиться, я знала. Весть о том, что Господь прощает, связана с условием, чтобы и мы прощали тех, кто нас обидел: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».

И все-таки я стояла с холодным сердцем. Я знала, что прощение не является чувством. Прощение - это действие воли. «Иисус, помоги мне, - внутренне молилась я. - Руку я еще в состоянии подать, но любви в моем сердце нет. Дай мне ее». Я машинально подняла свою одеревеневшую руку и вложила ее в протянутую мне. И произошло невероятное: словно электрический заряд, от плеча через всю мою руку излился какой-то поток и перешел в наши руки, соединенные в приветствии, целительное тепло разлилось и наполнило меня. В моем сердце вспыхнула любовь к этому человеку. На глазах выступили горячие слезы радости: «Я прощаю Вам, брат, от всего сердца».

Долго жали мы друг другу руки - бывший надзиратель и бывшая заключенная. Я никогда еще прежде с такой силой не ощущала Божью любовь, как в то мгновение. И мне сразу стало ясно, что это была не моя любовь. Я не имела сил для такой любви, хотя и очень старалась. Это была сила Духа Святого, как говорится в Послании к римлянам: «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам».

(Из журнала «Entscheidung», № 4 за 1994 год).