...И Бог услышит тебя

Евгения Вавринюк

Небо было грязно-серым... Шел дождь со снегом, и холодный ветер, казалось, поддувал со всех сторон...

До отхода поезда, увозившего меня в очередную командировку, времени оставалось мало, я должна была торопиться, а вместо этого... Вместо этого я стояла, как приклеенная, у вокзального газетного киоска и растерянно прислушивалась к настойчивому желанию внутри себя — купить газету, которую я никогда не покупала и не читала...

Но перед отъездом я молилась, и поэтому понимала, от Кого во мне рождалось это желание, хотя сейчас оно и было для меня непонятным.

И, подчиняясь какой-то внутренней тревоге, я купила газету под названием «КОД» (криминалистика, обозрение, детектив). Из пяти номеров, предложенных мне, я решительно выбрала двадцать седьмой.

Потом, лежа в купе, я развернула купленную в киоске газету и уже с третьей страницы поняла, зачем я ее купила.

Поняла, наткнувшись на заголовок открытого письма «Крик души». Да, я должна была прочитать эту статью. Я должна была услышать этот крик исстрадавшейся, не знающей мира и покоя души, — крик отчаяния, ненависти и протеста. И предложить этой душе рецепт исцеления от захлестывающей ее боли и злобы.

Я не буду приводить здесь всего письма из места заключения. Приведу только две выдержки:

«Пишет вам Логвин Александр Николаевич. 211800, Витебская область, г. Глубокое, УЖ 15/13 21. Особо опасный вор-рецидивист, статья 24.

Пятая судимость, но ни разу не было иска, даже на один рубль не принес ущерба ни обществу, ни народу, ни государству, ни гражданину в отдельности. Но отсидеть предстоит двадцать лет. Был в Соликамском лагере смерти «Белый лебедь». Жив остался благодаря помощи знакомой учительницы с Брянщины Кузовлевой Тамары Федоровны. Я уже находился в бетонном мешке на процессе «обезжиривание», когда она отбила телеграмму прокурору города. Всегда буду помнить Тамару Федоровну.

И еще: у нас, в Белоруссии, произойдут страшные события где-то через два-три года. И к этому периоду возникнет новая, самая серьезная, самая народная партия, партия узников и татуированных. Все самое здоровое, самое зрелое мужское население прошло через «проволоку». А мы всегда очень хорошо помним, за кого сидели и сидим. Сейчас важно, чтобы цены на все продолжали расти, чтобы больше строилось тюрем и лагерей, чтобы остался один выход. Мне хочется, чтобы наша республика стала жандармской, чтобы к власти пришел человек в шинели, и Бог услышит меня...»

...Моя душа была в смятении. Я готова была рассказать этому человеку о всепрощающей любви Божьей. О том, что вера в Иисуса Христа изменяет личность человека, делает из каменного сердца плотяное, усмиряет душевную бурю, определяет новый смысл жизни...

Но мы стоим с этим человеком по разную сторону колючей проволоки... Меня не били дубинкой, не травили газом, не мучили голодом и холодом. А мне так хотелось помочь ему! Я молилась Иисусу! Я просила Его, чтобы Он указал мне на человека, который, вышедши из такого же ада, не вернулся в волчью стаю, а перешел в стан Пастыря — доброго, всемогущего и справедливого, — и от этого ничуть не проиграл, а, наоборот, почувствовал себя счастливейшим человеком, оттого что «выздоровел от зла», спас себя и для жизни, уготованной ему здесь, и для вечности. И Господь указал мне на такого человека... И даже не на одного...

Бездуховное общество дает мрачные плоды — переполненные заключенными тюрьмы, которые от того, что происходит в стране, потеряли всякую надежду на будущее. Безысходность, тоска и отчаяние — это то, что заполняет их сердца. Нет более ужасного состояния, чем тупиковое. В это трудное время Господь через нас несет в эти опустошенные сердца Свою любовь, благость и милосердие, прощение через Иисуса Христа с верою в Него.

«Привет, Саша! Пишет тебе Владимир Кураков. Ты извини, что пишу тебе несколько необычным образом через наш христианский журнал... Я прочитал твой «Крик души» и пытался вспомнить тебя, может быть, мы встречались с тобой в какой-нибудь зоне, на «особом», или на «пересылке»? Я проехал много пересылок, двенадцать отсидел на «полосатом», был в Златоусте в «крытой», поэтому, вполне возможно, мы могли встретиться с тобой там, за колючей гранью надежды, ведь и отсиженных у меня, как и у тебя, — 20.

Сам я с Урала, воспитывался на кизеллаговском пайке и в наручниках. В 1972 году дали десять лет усиленного, в 1978 году — побег, в 1979 году сидел под «вышаком», но по 24-й признали особо опасным рецидивистом, дали 15 «особого», из них — пять «крытой» в Златоусте. Кличка у меня была Дантес. Я твердо знал одно: тюрьма — это мой дом и все, живущие вне моего дома, мои враги. До 32 лет люди пытались сломать во мне все, за что я отчаянно цеплялся. Иногда я по кускам, как расколотые от удара прапорщика зубы, собирал свою совесть, желание дотянуть до свободы, чтобы встретить тех, кто запрашивал мне «потолок».

В тюрьму мне никто не писал, кроме моей младшей сестренки. Она писала мне письма своим детским, корявым почерком... Она писала мне, бандиту, что я самый добрый человек на земле и самый хороший.

Ее письма для меня были кислородной отдушиной, каплей надежды — жить! Ты знаешь, как в камере ждут письма, каждый день. И минута тянется вечностью, а стук в коридоре — как шаги отрядника с долгожданным письмом.

В тот день я тоже ждал письмо с дорогим почерком, и когда в открытую «кормушку» мне подали письмо от брата, я радостно удивился — вспомнили. Он писал, что сестренку Катюшу... убили! Я кричал на весь Златоуст! Мне никогда не было так больно, даже тогда, когда солдаты забивали меня коваными сапогами после лагерного бунта. Тогда впервые я понял, что у человека, кроме бренного тела, есть незримая душа. Можно выдержать, наверное, любую физическую боль, а боль души? Когда болит душа, исчезает сон, аппетит, покой. Тело мы можем видеть, а душу? Почему же эта невидимая душа болит так невыносимо, что человек не выдерживает и лезет в петлю? Почему?!

Я не мог выдержать этой боли и решил приговорить самого себя. Когда все ушли в баню, я остался один с петлей в руках, до нар оставался шаг, один шаг — и исчезнет все: непонятная проклятая земная жизнь и подлый ГУЛаг, всего один шаг...

И в это время непостижимая сила вдруг поставила меня на колени, и я сквозь деревенеющие челюсти закричал: «Бог! Бог, говорят, Ты есть?! Вот, я, проклятый, стою перед Тобой на коленях и прошу Тебя, Бог, если Ты есть на самом деле, помоги мне, Бог!» Это было для меня настолько неправдоподобным, что в какой-то миг показалось — громы должны грянуть, здание рухнуть... Но все было тихо. Прошли годы. Кончилась «крытая». Приехал в зону. Снова карты, разборки, изоляторы: ведь дома, как дома.

Перед глазами иногда вставала сестренка в школьном фартуке с портфелем в руках... И злоба, и боль захлестывали мою воющую душу, и мне хотелось достать руками и бросить в толпу тех, кто судил и ломал мою жизнь! Я был на грани раскрутки. А вокруг пустые, отрешенные и одинаковые лица и забор, серый забор, за которым глухая, мрачная тайга, и две бесконечные пятилетки до свободы.

На всю жизнь я запомнил день, когда нас после работы загнали в «отстойник». Архангельский мороз насквозь пробирал не только полосатый бушлат, но и душу. И вдруг чья-то рука легла мне на плечо. Я увидел рядом с собой парня. На нем так же, как и на мне, была полосатая роба, только глаза были другими. Даже на свободе я не видел таких добрых и искренних глаз. «Дантес, тебя любит Иисус». — «Что ты сказал?» — «Тебя любит Господь Иисус Христос!» — с улыбкой произнес он. — «По-моему, ты рамсы перепутал, парень». — «Нет, Дантес, вот уже неделю я молюсь о тебе. Господь сказал мне это!» «Твой Бог не любит таких, как я, понял?» — усмехнулся я. — «Ты не прав. Когда будешь читать Новый Завет, обрати внимание на распятие Иисуса Христа. Распятый Господь, а по обе стороны два разбойника: один в ярости не принимает Иисуса, другой говорит: «Господи, когда будешь в Царстве Твоем, помяни меня!» Христос сказал ему: «Ныне же будешь со Мною в раю!»

Понимаешь, Дантес, не священник, не начальник первый проложил дорогу в рай, а такой же бандит, как ты! За тебя, за все твои подлости на Голгофе был распят Иисус, потому что Он любит тебя! Люди судили тебя, Господь — нет. Он говорит сегодня тебе: «Владимир, Я хочу забрать у тебя сердце каменное и дать новое, плотяное, способное любить, сострадать, творить добро...»

Понимаешь, Саша, такое я слышал впервые. Меня никто никогда не любил. Меня ненавидели и проклинали, и вдруг — меня любит Бог! Шло время в размышлениях о Христе, и вот наступил тот день, когда я отдал свое сердце Господу и сказал: «Прости меня, Господи, прости за все! Дай мне новое сердце, доброе, знающее любовь!» Много времени прошло с тех пор, Саша, много пришлось пережить. Ведь когда администрация узнала, что я стал верующим, меня кинули под «пресс». Год штрафного изолятора и полтора года одиночки только потому, что я рассказывал таким, как я сам и как ты, что нас любит и не судит Иисус Христос!

Два года назад меня помиловали. Я живу в Москве, работаю председателем Христианского центра координации по работе с заключенными в России. Я снова бываю в тюрьмах, зонах, больницах, среди брошенных и обездоленных. Со мной работают бывшие заключенные, которых Иисус, как и меня, нашел за колючей проволокой. Запомни, Саша, Господь любит тебя и Он висел на кресте за твои грехи! Люди не всегда смогут помочь тебе, только Иисус, только Он один может помочь. Он знает твою боль. Если ты захочешь, можешь написать мне, я отвечу тебе, ведь тебя любит Иисус!»

А вот письмо и второй души, близко воспринявшей беду Саши.

«Уважаемый Александр Николаевич! Здравствуйте!

Читая ваше послание, невольно почувствовала, как вам плохо сейчас. О, как это знакомо мне, прошедшей лагеря: немецкий и русский...

Тот, кто прошел все это, может понять вас и посочувствовать вам. Колючая проволока, особый режим не делают человека лучше... Наоборот, от отчаяния и разочарований человек делается злее, теряет истинный смысл жизни....

Я во времена Сталина получила 25 лет. За то, что немцы меня не повесили, когда я была в оккупации. И еще за то, что в совершенстве знала немецкий язык. Ведь в то время это называлось «враг народа». От меня отказались муж, друзья. В общем, что можно сделать плохого, мне сделали. Из молодой, жизнерадостной женщины я превратилась в злобное, грубое существо, разочарованное и в жизни, и в политике, и в людях. И желала себе только смерти...

Но... Судьба человека в руках Божьих!

Однажды, в мордовских лагерях, я встретила людей, которые так выделялись из общей лагерной толпы... Мне было интересно знать, почему они такие: неозлобленные, искренне добрые, тихие, какие-то радостные! И очень терпеливые, имеющие свой, особый, смысл жизни на этой земле. Оказалось, что они были осуждены за свою веру в Бога. Они читали Библию и старались жить по ее законам. И я поняла, что только в Боге успокаивается душа человека, что этот покой дает душе Иисус Христос. О, если бы вы могли понять это. Какое счастье посвятить свою жизнь Иисусу, Который очень любит и лично вас и Который может сделать вас новым человеком. Придите к Нему.

Костюченко Елена Петровна, г. Москва».

Вот и все.

Ну а мне остается добавить, что мы будем молиться о вас, Саша. Чтобы Господь положил Свою исцеляющую, всемогущую руку на вашу исстрадавшуюся душу и подарил ей мир и покой, растопив вашу боль и озлобленность в слезах раскаяния перед Ним. Чтобы в вашем измученном, искромсанном сердце засветился свет надежды.

И я верю, что Бог, Которого вы призываете, несомненно, услышит вас и исцелит вашу душу Своей всепрощающей любовью.