Возлюбить ближнего...

Евгения Вавринюк-Солдатова

Признаюсь, когда я ехала во Владикавказ, воображение рисовало мне толпы оборванных и голодных людей, расположившихся табором прямо на улицах, в привокзальных скверах, на садовых скамейках и на пыльных тротуарах... Мысленно я видела длинные очереди за хлебом, пустые прилавки магазинов, отряды добровольцев в солдатских сапогах, чеканящих шаг в сторону Грозного. Неразбериха, паника, танки, самолеты... Такой сохранила войну детская память. Такой дорисовывали ее фильмы послевоенных лет.

Но город встретил меня деловым, размеренным ритмом жизни. Солнечной погодой и весенним теплом.

На каждом углу, впритык друг к другу, красовались покрашенные в яркий цвет торговые палатки и киоски, где шла бойкая торговля сникерсами, жевательными резинками и кока-колой. На прилавках, а то и прямо на земле, громоздились золотистыми горками апельсины и мандарины. Прямо на улицах жарились куры и продавались румяные, с пылу-жару, национальные лепешки с картошкой, щекоча носы прохожих аппетитным, пряным запахом. Гудел разноголосьем и поражал ассортиментом товаров местный рынок. За окном машины, которая везла меня с вокзала, пестрели вывески магазинов. В общем, город как город. Война была далеко. За сто километров отсюда.

Это потом, на другой день утром, она глянула на меня из молчаливой толпы беженцев, пришедших с утра пораньше к дому милосердия.

Ударила в сердце рассказами о разрушенных очагах, о близких, погибших и оставшихся лежать во дворах разоренных и сожженных домов.

Остановила кровь в жилах страшной информацией о кастрированных и распятых двадцатилетних мальчиках, умирающих за высокими заборами местных госпиталей.

Это она улыбнулась мне вечером светлой девичьей улыбкой с фотокарточки убитого и изувеченного солдата. Осетинское телевидение показало это фото крупным планом с просьбой ко всем, кто узнал девушку, сообщить и имя ее убитого друга.

Я смотрела на девушку, улыбающуюся мне с залитой кровью фотокарточки, и меня трясло от мысли, что, может быть, в этот момент ее видят сама девушка или родители погибшего в новогоднюю ночь сына.

А на другой день утром, подъехав к дому милосердия, я вглядывалась в бледные, серые лица женщин и детей и, невольно прислушавшись к диалогу рядом стоящих, чуть не задохнулась от рвавшегося наружу крика.

– Евдокия! – окликнул кто-то женщину, стоящую рядом со мной, – ты Фатиму не видела?

– Нет, а что?

– Да вчера обещала тоже прийти сюда, а что-то нет...

– Я знаю, где она, – произнес мужской голос, – в Грозный на попутке уехала. Ей сообщили, что старик ее третий день валяется во дворе. Надо похоронить...

...Не заметив, что я приехала на машине с Петром Анатольевичем, директором миссии, старая женщина преградила мне дорогу в ворота:

– За мной будешь. Мы тут уже давно.

И я послушно осталась с ними в толпе, пока ворота миссии не распахнулись настежь...

Потом я наблюдала, как в комнате недостроенного дома они, по пять-шесть человек, неловко рылись в приготовленных для них вещах, примеряли обувь, принимали из заботливых рук теплые одеяла и добротные спальные мешки, увесистые пакеты с продуктами. А работники миссии подносили для них все новые и новые пакеты с продуктами и мешки с одеждой. Даже ящик с игрушками принесли.

Если кто-то не мог подобрать одежду для себя или детей, его приглашали прийти завтра.

В толпе я увидела двух пожилых мужчин, предлагавших людям трактаты, брошюры, Евангелия.

– Кто это? – спросила я у работников миссии.

– Это наши благовестники, – ответили мне.

Голяев Николай Тимофеевич, в возрасте семидесяти лет, встает с постели в пять утра и спешит на железнодорожный вокзал, к поездам дальнего следования. Здесь он встречает людей из Москвы, провожает бойцов на войну и альпинистов в горы. Напутствуя их Словом Божьим, даря на память Евангелия, трактаты и брошюры, рассказывает людям о том, как близок Христос каждому человеку. На левой стороне груди у него приколот значок с надписью: «Бог есть любовь». И не снимает он эту эмблему с груди вот уже восемнадцать лет.

А Станислав Павлович Хлынцов, второй благовестник, часто отправляется в поездки по осетинским селам. И привозит в дома культуры и школы христианские фильмы.

А сегодня, сделав в своей основной работе перерыв, они раздают духовную литературу беженцам, рассказывают им об Иисусе Христе и ненавязчиво приглашают в собрание евангельских христиан.

«Любопытно, что, кроме необходимого минимума продовольствия и одежды, беженцы получают из рук миссионеров Библию на родном языке», – констатирует местная газета «Северная Осетия» в заметке под названием «Во имя любви». На закономерный в этой связи вопрос, насколько нужна беженцам, исповедующим в основном ислам, главная книга христиан, руководитель миссии П. Луничкин ответил: «Самое ценное, что мы должны дать этим людям, – не продовольственная посылка, а душевный покой, который как раз приносит чтение Библии. Для нас неважно вероисповедание обездоленного человека, принадлежность его к той или иной конфессии. Он нуждается в помощи – остальное не имеет значения. Мы действительно проповедуем Евангелие, раздаем книги, но никого не принуждаем и не агитируем. Просто основной принцип деятельности миссии – заповедь христианства: «Возлюби ближнего своего...»

Что ж, лучше и не скажешь. И потому, наверное, отец Леонид, настоятель православных церквей Северной Осетии, протоиерей, кандидат богословия, – частый гость миссии милосердия евангельских христиан.

– Отец Леонид, – спрашиваю я у него, как только он появляется, – сотрудничаете ли вы с миссией милосердия?

– Да, с миссией милосердия мы уже несколько лет работаем, – рассказывает священник. – Петр Анатольевич помогает нам литературой. Это Библии, детские Библии, Евангелия от Луки, от Марка, от Иоанна, Новые Заветы. Да и из гуманитарной помощи он нам кое-что дает, из продуктов... Часто мы с ним встречаемся и на других уровнях. Вот как-то были с ним и в составе делегации от Северной Осетии в Москве на приеме у правительства по поводу конфликта ингушей с осетинами. И так встречаемся...

– Петр Анатольевич, чем поделитесь вы с православной церковью? – спрашиваю я.

– Я думаю, мы дадим продукты питания, одеяла, спальные мешки, одежду. Чтобы православная церковь тоже смогла помочь беженцам...

Отец Леонид сокрушается. Не все, что дает миссия, может вместить маленькая машина... Придется вернуться, чтобы забрать остав- шееся, а Петр Луничкин ласково пеняет отцу Леониду, что пора бы уже приезжать на грузовой машине, чтобы не гонять по два раза легковушку...

А рабочий день миссии милосердия продолжается. Петр беспокойно поглядывает на часы. Пора загружать машину продуктами, одеждой, обувью, духовной литературой.

– Но ведь уже темнеет. Куда же вы на ночь глядя? – удивляюсь я.

– У нас намечено на вечер еще одно мероприятие. Надо подкормить тех, кто живет на железнодорожном вокзале в вагончиках.

– Там что, тоже беженцы?

– Ну, конечно! Вы с нами?

(Он еще спрашивает!)

– Но ведь вы, наверное, устали за день? – участливо спрашивает Петр, а сам улыбается... Он уже понял, что я, несмотря на преклонный возраст, тоже непоседа.

И вот в перегруженном рафике мы едем на железнодорожный вокзал. Машина останавливается. Темно. Снова подморозило. Скользко.

Меня лихо подсаживают в первый вагон. Заходим, словно деды Морозы и Снегурочки, с мешками подарков за плечами...

Петр Анатольевич Луничкин заходил в каждое купе, как в дом друзей. Всех он называл по имени, помнил о многочисленных нуждах. Кого-то поддерживал, кого-то успокаивал, кого-то увещевал. С кем-то делился радостной новостью. Им несли колбасу, хлеб, консервы... В мешках находилась подходящая одежда и обувь, в неуютном купе завязывалась сердечная беседа... И я видела: лица людей прояснялись, светлели... И любовь Иисуса Христа оттаивала закоченевшие от холода испытаний сердца, пробуждая в них веру и спокойствие.

– Потерпите два-три дня, – говорил Луничкин уже немолодой женщине с ребенком. Девочке он вложил в руку сладкие витамины. – Скоро мы вас заберем отсюда. Печку в квартире уже переложили, вот только завезем дрова – и заберем вас отсюда...

– Это уже члены нашей общины, – с гордостью шепнул мне он.

Седая сморщенная старушка на немыслимом русском языке, который я едва понимала, жаловалась на сына, сидящего рядом с ней: зачем он привез ее сюда, в эту холодную теплушку, из ее, такого светлого и теплого, дома...

А Петр Анатольевич, по-сыновьи поглаживая руки старушки, тихонько успокаивал ее: «Ничего, вы еще вернетесь к своему очагу, все это временно, ненадолго».

А наша повариха, добрая женщина, отказавшаяся сообщить мне свою фамилию для печати, время от времени повторяла:

– Эх, наварить бы им супу да накормить чем-то горячим, жаль, посуды не хватает. Может, даст Бог, пришлют...

– А кто вам самим помогает? – спрашиваю я Петра Анатольевича, когда мы снова вернулись в миссию, прекрасно сознавая, что такой объем гуманитарной помощи нельзя обеспечить ни местной общиной, ни даже целым городом.

И он рассказывает мне:

– Благодаря материальной поддержке верующих из Германии, Голландии, США, Англии, сбору средств от благотворительных концертов, благодаря пожертвованиям многих верующих нашей республики мы и имеем возможность оказать помощь людям, пережившим ужасы войны.

«От сердца к сердцу» – назван этот проект. Передавая продукты питания, важно передать частицу любви Господа и Спасителя Иисуса Христа, Который отдал жизнь Свою, простив всех, кто причинил Ему боль... – И добавляет: – Особенно много нам помогает христианская миссия «Свет на Востоке», которая находится в Германии. Журналы «Вера и жизнь», «Тропинка» посылаются нам безвозмездно целыми контейнерами. Посылают они нам и другую духовную литературу. Ну, и конечно, от них мы получаем большую гуманитарную помощь: одежду, продукты.

– А кому вы еще помогаете?

– Всем, кто нуждается. Больницам, детским домам, многодетным семьям, инвалидам. Но в первую очередь беженцам.

...Наверное, не стоит называть поименно всех тех, с кем я беседовала во дворе дома милосердия или пила чай в маленькой комнатке-столовой. Их судьбы так похожи друг на друга...

Разутые, раздетые, подчас без документов и без копейки денег, оставив разоренные квартиры и сожженные дома, люди бежали из Грозного, охваченного войной. Не сразу, конечно. Думали, день-два – и кончится эта кровавая разборка. Терпеливо ожидали мира, отсиживаясь в сырых подвалах, где не было света и был на счету каждый кусок хлеба и каждый глоток ржавой воды.

А когда пожилой человек, мирный житель города, вышел из подвала, чтобы согреть на костре ведро воды для детишек, его нашла снайперская пуля. Так и не успев разжечь костер, упал он на землю, истекая кровью.

Какая златокудрая девчонка застрелила его?! Говорят, их сотни там – из Белоруссии, России, Прибалтики... Девочек-убийц, зарабатывающих доллары за пролитую кровь, за чью-то прерванную жизнь.

Прячась в развалинах догорающих домов, они убивают из-за угла. А где-то рядом – учетчик-чеченец, по свидетельству которого начисляется убийце зарплата в долларах и ставится еще одна зарубка на стволе ее снайперской винтовки... Какие матери рожали этих вампирок?

...Среди тех, с кем я вела беседы, были русские, ингуши, чеченцы, армяне, украинцы. Но вот что для меня казалось странным: рассказывая мне об ужасах, пережитых ими в городе, где шли бои, они ни разу не употребили слово «наши» – такое обыденное и естественное в военной терминологии. Ни по отношению к дудаевцам, ни по отношению к россиянам. Для этих людей все были одинаково «не наши»: и те, кто стрелял в них из-за угла, и те, кто бомбил их с воздуха. И правда, как назвать своими тех, кто по существу бросил этих людей на произвол судьбы, откупившись от них жалкой подачкой в 20 000 рублей и выделив им паек – 3 банки консервов, пять кусочков сахара и кусок хозяйственного мыла?! И вот, «облагодетельствованные» своим государством, они идут и идут к дому христианского милосердия, к тем, кто встречает их в воротах словами любви, туда, куда можно прийти и завтра...

Дорогие работники Северо-Осетинской миссии христианского милосердия! Простите меня за то, что я очень многое упустила в рассказе о вас. Я бы хотела подробно рассказать о вашем замечательном строительстве 3-этажного здания, в котором расположатся миссия, воскресная школа, зал для проведения богослужений, видеозал и радиостудия, складские помещения и хлебопекарня. Я не упомянула о большой и плодотворной работе, которая ведется вами в тюрьмах. Не рассказала о людях, проповедующих там Слово Божие, об Анатолии Потапове и Валерии Каргинове, организовавших евангельскую церковь в тюрьме, об их трудной судьбе, покаянии и возрождении в Господе...

Я не сказала ни слова о переводах Библии на осетинский, калмыцкий, чеченский и другие языки народов Кавказа.

Если Господу будет угодно, я расскажу и о вашей евангельской церкви «Надежда», и о тех замечательных людях, с которыми я там познакомилась: о педагоге и музыканте Залецком Александре Геннадьевиче, о его коллеге Белозерской Нине и о их работе с детьми.

Мне хочется рассказать о вас еще и потому, что в церкви «Надежда» много тех, кто недавно потерял все, а взамен обрел любовь Иисуса, которая исцеляет их душевную боль, воскрешая сердца к новой жизни – жизни в Иисусе Христе.

Я видела беженцев не только во дворе миссии. И не только русских... Чеченки вместе с русскими поют христианские гимны и славят в общей молитве Божьего Сына.

Земной вам поклон, миссионеры, за эти души. Божьих вам благословений и огромная благодарность за всех тех, кого вы приняли в вашу дружную христианскую семью, обогрели Христовой любовью, помогли обрести надежду – надежду на светлое будущее в Иисусе Христе.