Павел

Евгения Вавринюк-Солдатова

Павел метался в поисках выхода: названивал в аптеки, наводя справки о новом противоалкогольном препарате, который недавно расхваливали по телевизору, пробовал связаться с врачом-наркологом и даже подумывал закодироваться: будь что будет...

А между тем голова раскалывалась от боли, к горлу подступала тошнота, руки тянулись к сигарете, а плоть, ужаленная грехом, требовала одного – надо опохмелиться, хотя бы пивом.

Потом все стало просто и привычно, как будто и не было этих прекрасных пяти лет абсолютной трезвости...

Впрочем, нет: не так уж просто...

Прежде чем прильнуть жадными губами к горлышку бутылки, он задвинул засов на дверях, отключил телефон и задернул шторы на окнах. «Так легче обмануть, – думал он, – пусть считают, что я куда-нибудь уехал. Обмануть? Но кого? Людей? Себя? Бога?»

Он находился в запое уже девятый день. Но молитвы друзей и братьев по вере не умолкали перед Господом, и Дух Святой тревожил его душу, бередил совесть и не давал ему возможности забыть всего, что было совсем недавно.

И поэтому, лежа на диване перед гремящим и орущим телевизором, он ничего не слышал и не видел. Взор его был обращен внутрь себя, и невидимый киномеханик, помимо его желания, прокручивал перед ним другое «кино». Кадры этого фильма, кад-ры из той его недавней, счастливой, духовной и абсолютно трезвой жизни, наполняли его сердце такой неизмеримой болью, что, размазав по щекам пьяные слезы, он закричал: «Господи, я бы не упал, если бы Ты не разлюбил меня! Это Ты, Ты виноват во всем!» А в памяти опять все смешалось, и он вдруг увидел себя под проливным осенним дождем, раздетым и разутым, с разбитым в кровь лицом, грязным и пьяным.

Ноги товарищей, обутые в кованые ботинки, только что топтали и били его, и теперь ему не хотелось шевелиться под потоками холодного дождя, хотя липкая, грязная жижа лезла ему и в нос, и в уши, и за пазуху. Чьи-то слабые добрые руки старались поднять его из этой жижи, и чей-то голос мягко, но настойчиво уговаривал его:

– Сынок, тебе нельзя оставаться здесь. Ты простудишься.

– Оставь меня, бабка! Уйдите все! – орал он в ознобе. – Ненавижу всех!

Но женщина не отставала и не оставляла его, и наконец он, ругаясь и цепляясь за нее черными от грязи руками, попытался встать и, повиснув на ее плечах, сделал первые шаги.

Как дошли до ее дома, как раздевался, чистился и мылся, он не помнил.

Только утром, проснувшись в чистой и мягкой постели, сказал сквозь зубы пожилой незнакомой женщине, склонившейся над ним:

– Зря ты, мать, это сделала. Лучше бы мне там остаться. Нелюдь я.

– Бог любит всех! – мягко возразила женщина. – Вставай, чай пить будем.

– Ну, ты даешь, мать! А если я тебя обворую или убью, к примеру? Нельзя подзаборникам доверять. Время сейчас такое.

– Да, время сейчас последнее. Как звать-то тебя? Меня можешь звать тетей Пашей.

– А меня – Павлом. Выходит, мы тезки. Надо же, как бывает.

Два дня прожил у нее Павел.

Кованые ботинки хорошо «поработали» над ним: болело все тело. Его и разули, и раздели для смеха... Да, в холод не побежишь босиком.

Но все как-то обустроилось. И одежду, и обувку собрала тетя Паша. Даже шапку совсем хорошую подарила. Говорила, верующие дали...

Павел в ответ на все это только плечами пожал и ушел, чтобы никогда не возвращаться.

Помирился с друзьями, но часто, склонившись над рюмкой, задумывался: «Почему она так поступила?» Эта мысль настолько не давала ему покоя, что он опять как-то вечером постучался в знакомый домик, и просидели они, разговаривая, до глубокой ночи.

А потом встречи эти стали все чаще, а беседы – продолжительнее.

Тетя Паша не столько рассказывала ему о себе, сколько открывала перед ним Бога. Божий Сын лежал перед ним в яслях; будучи взрослым, ходил по земле, исцеляя человеческие души и из любви к человеку пошел на крест.

Пока он слушал вполуха, верил и не верил, но, помня ее добро, не спорил с тетей Пашей.

И как-то он пошел с ней на собрание. Понимал он далеко не все, а временами – совсем ничего, будто проповедники говорили на иностранном языке, но опять и опять думал: «Если о Боге говорят столько серьезных, солидных людей, значит, Он действительно есть». И уж совсем растерялся и разволновался, когда впервые в жизни пришел он с тетей Пашей на христианскую свадьбу, то есть на брачный пир, так называли свадьбу христиане. Было много гостей, столы обносили изысканными яствами, частая смена блюд разогревала аппетит. Дымящиеся пельмени и ароматные шашлыки, на закуску замысловатые салаты, несколько сортов колбас и сыров, торты, пирожные, фрукты – в общем, все, как и на свадьбах, на которых он когда-то бывал.

Но эта свадьба началась с молитвы, и у него запершило в горле, и навернулись слезы от тех необыкновенных сердечных слов, которыми пастор благодарил Бога за этот пир.

И еще: на столах стояли высокие кувшины с напитками, и не было ни одной бутылки с водкой или вином. Не верилось глазам – как под такую закуску да не выпить сто граммов?! С чего тогда и веселиться-то? Но вокруг было столько веселья. Лица светились улыбками, звучала музыка, молодежь пела, читала стихи. Вот только, вслушиваясь в слова песен, что пели на свадьбе, он опять удивился и прослезился. Никто не повышал друг на друга голоса, ничьи головы не плавали в тарелках, никто не свалился под стол и никого не выводили под руки, уговаривая не бузить. И показалось ему, что он действительно находится в нереальном мире, среди собрания святых, и от того собственная нечистота стала отчетливей и совсем невыносимой.

Внешне, однако, его жизнь оставалась прежней. С группой молодых и сильных парней он все также обходил рыночных торговцев, собирая мзду для сегодняшних хозяев жизни. А вечером напивался до беспамятства, стараясь утопить в водке растущее недовольство собой и восстановить утерянное душевное равновесие.

Но что-то уже изменилось, сломалось, сдвинулось в нем. Словно кто-то любящий и сильный бережно взял его душу в свои руки, исцелил ее, больную, и ненавязчиво выводил на свет.

Но свет этот пока только слепил его. Он упирался, и царапался, и, вынырнув на свет, снова уползал в привычную тьму.

И все-таки опять и опять приходил в маленький гостеприимный домик тети Паши, и плакал с нею над своей нескладной судьбой, и молился. Впервые в жизни. Товарищи его, чувствуя это его душевное раздвоение, пытались «наставить и спасти», даже грозились сжечь домик этой «колдуньи», как они называли тетю Пашу, из-за которой «поехала крыша» у их кореша. Но все было напрасно: он все реже и реже был в кругу друзей и все чаще уходил на собрание общины, где с каждым днем ему становилось уютнее и теплее.

«Не здоровые нуждаются во враче, но больные». И он почувствовал себя вдруг труждающимся и обремененным, увидел себя той блуждающей на дорогах греха слабой, неразумной овечкой, ради которой добрый Пастырь Иисус Христос, оставив многочисленное стадо, вернулся во тьму, чтобы вынести ее на собственных руках на пажити возрождения и света. Павел все чаще и чаще стал называть старую женщину матерью, с каждым днем все больше и больше привязываясь к ней. Он знал, в чем ему каяться пред Иисусом, но что-то еще останавливало и смущало его. Пока он не мог сделать этого, хотя душа его страдала и плакала, а потревоженная совесть не давала спать по ночам. Но Христос больше не оставлял эту душу, и Павел уже видел в Нем Друга, Целителя и Спасителя, понимая, что путь к Богу лежит через примирение с Христом. Божий Сын стал для него реальной личностью, принявшей страшную, мучительную смерть на Голгофе ради того, чтобы ему, Павлу, подарить новую жизнь на земле и спасение в вечности. А поняв это, опустился на колени перед Тем, Кто пожертвовал для него жизнью. А потом, в оглушительной трезвости стоял перед квартирой своей «бывшей» жены Светланы и 3-летней дочки Марины, единственных дорогих и близких людей на свете, кого поменял когда-то на пьянку и бесшабашную жизнь.

Стоял долго, не один и не два дня, безропотно снося упреки жены и не выказывая перед ней своих прежних мужских амбиций. Светлана отказывалась верить в то, что он стал другим. Маринка пугливо пряталась за спину плачущей матери. Но он молился Иисусу, и примирение состоялось. А потом, примиренные, радостные и счастливые, они пили чай с вареньем у тети Паши, и Маринка, не покидая колен старой женщины и ласкаясь к ней, допрашивала ее с пристрастием:

– А ты, правда, моя бабушка? Самая настоящая?

– Правда, правда, внученька, – говорила новоиспеченная бабушка, бережно прижимая девочку к себе.

Когда-то давным-давно она похоронила мужа, а потом и сын попал в аварию по пьяному делу...

Павел и Светлана вышли из детдома и родительской ласки не знали совсем. Так Господь Иисус Христос объединил эти одинокие сердца в одну дружную христианскую семью. И все-то у них получалось и спорилось.

Светлана, увидев своего мужа другим, сразу и безоговорочно приняла Иисуса Христа в свое сердце. Маринка посещала христианскую школу. За пять лет безоблачной и мирной жизни родителей у нее появились два братика и сестричка. Светлана работала в воскресной школе. Павел вернулся к своей старой профессии – столярничал в небольшой мастерской. У него были золотые руки.

...И вдруг страшное, черное прошлое опять ворвалось в их жизнь.

Теперь, лежа на диване в своей старой холостяцкой квартире, он прокручивал в памяти каждый день того прекрасного трезвого жития, которое дал ему Иисус Христос, а больной истерзанный организм ждал утра, чтобы опохмелиться.

Он чувствовал себя одиноким, заброшенным и никому не нужным человеком, забывая о том, что сам сжег мосты между собой и близкими людьми, но винил в случившемся не себя, а лишь одного Бога.

«Ну, конечно, – рассуждал его распаленный водкой мозг, – если бы Он действительно любил меня, Он бы не допустил моего падения. А может, и нет Его совсем. Напридумывала все тетя Паша, неправду говорят проповедники. Библию ведь тоже люди писали».

«А может, ты и прав. Ну, конечно же, прав, – нашептывал ему кто-то в уши. – Все эти годы ты просто старался быть хорошим и стал им. И завтра, если захочешь, опять возьмешься за ум – и без всяких там постов, молитв и покаяний».

«Но ведь я пью уже десятый день и никак не могу остановиться», – спорил с кем-то Павел. А этот кто-то, обволакивая его земной, человеческой логикой, которая когда-то привела его к беде, говорил ему то, что хотел слышать споткнувшийся и упавший человек: «Ну и что? У тебя за спиной годы трезвости. Ты молодец. Завтра опохмелишься и начнешь трезвую жизнь». – «И правда, что это я – с ума сошел, что ли? Какой Бог? Где Он? Ничего нет. Пустота!»

«Сказал безумец в сердце своем: «Нет Бога»».

Он рывком приподнялся на кушетке и, разглядывая замысловатый рисунок ковра на полу, задумался над предложенной сатаной темой.

И вдруг яркий орнамент ковра ожил и зашевелился под его взглядом. Кусочки рисунка, превращаясь в живых гадов и червей, ползли к его ногам; извиваясь и шипя, змеи пытались ужалить его. Ужас сковал его. Подобрав под себя ноги, он перевел взгляд на стены и потолок, но и оттуда страшными гирляндами свисали отвратительные живые существа. Они ползали по стенам, выглядывали из книжного шкафа, покрывали письменный стол. Рука его потянулась к спасительному телевизору, но из черноты потухшего экрана на него смотрели глаза сатаны, и столько было в них ненависти и злобы, что он, оцепенев под этим взглядом и сжавшись в комок, закрыл глаза и, крепко сжав руками голову, непроизвольно начал молиться, крича: «Господи, Ты поругаем не бываешь! Не отнимай у меня разума, прости меня. Ведь это не Ты, а я оставил и предал Тебя. Я отодвигал в сторону Библию и забывал молиться. Я пренебрежительно относился к предостережениям и критиковал Твоих служителей. Я, я, Господи, приставал к Тебе с несбыточными желаниями, а когда Ты молчал, подвергал сомнению Твое существование. Это я украдкой выпивал и покуривал с подельниками, пропускал собрания и обижал жену, когда она с любовью осмеливалась делать мне замечания. Как же быстро я забыл, из какой грязи Ты меня вытащил и что дал мне! Господи, не оставляй меня, не отдавай сатане, верни мне Свою любовь и продли ту мою прекрасную жизнь с Тобой, которую дал мне однажды».

Павел рыдал, очищая свою душу покаянием, и любящий Господь снова услышал его. Когда он опустил руки и открыл глаза, комната имела прежний вид: старый потертый коврик под ногами, голубые в цветочках обои, белый потолок и письменный стол, на котором лежала Библия и стоял отключенный телефон.

За окном брезжил рассвет. Подключив телефон и накрыв телевизор старой скатертью, он углубился в чтение Библии.

А спустя некоторое время, несмотря на ранний час, стал собираться на собрание.

Краткое послесловие

Дорогие друзья! Я обращаюсь к тем, кто во тьме греха спотыкается и падает, потому что я сама прошла через ад, в котором побывал Павел. Бог любит и таких, как мы с вами.

От всего сердца советую вам, если вы упали, то поднимитесь, держась за руку Иисуса Христа, и возвратитесь к той прекрасной жизни, которую Он дал вам по Своей великой милости и любви, и к той прекрасной будущности, которую дарует нам Бог в вечности по ходатайству Своего единородного Сына, умершего за нас.

Молюсь о вас и вместе с вами.