Наказание

Анна Кравченко

В речной лазури белым диском купалось августовское солнце. По дну реки струились солнечные зайчики. Рядом с рекой раскинулся полевой стан. В колхозе шла жатва пшеницы.

Фрол, засучив шаровары выше колен, вошел в реку вместе с лошадью. Лошадь, подталкиваемая сзади телегой, зашла на середину реки и стала жадно всасывать студенистыми губами воду. Фрол за лето похудел, почернел, и волосы окрасились в солому. Хоть и шел Фролу восемнадцатый год, а на войну его не взяли: считали недоумком. Вот и работал здоровый парень в колхозе при конском дворе – куда пошлют.

Мать его занимала должность колхозного кладовщика. Младшие две сестренки ходили в школу в начальные классы, в колхозе помогали летом на прополке, весной – в хранилище. Война кончилась, а отец их с войны еще не пришел. Ждали его со дня на день.

Напившись воды, лошадь, фыркая, потянула за собой телегу на противоположный берег. До деревни дорога шла через поле, через бор и у деревни пересекала изгиб речки.

Фрол ехал с полевого стана в деревню не порожняком, а вез железную бочку из-под солярки. Сверху палило солнце. Тряслась и скрипела на ухабах телега, а с ней громыхала и пустая бочка. От жары и запаха солярки сильно колотилось сердце, пересыхали губы. Да и в бору угнетала сонливая безветренная тишина. Одно и было у него желание: спрыгнуть с телеги, бухнуться в траву, закатиться под кусты вишняка и, лежа на земле, срывать бордовые густо-сладкие вишни. Но надо было торопиться: из деревни на стан привезти солярки, а оттуда – женщин, ночующих дома.

Уже дома, в сенцах, зачерпнул из ведра ковшом воды, да тут же ее выплеснул за дверь и, схватив ведро, выбежал с ним через двор в огород, где был колодец. На ходу выплеснул из ведра теплую воду, описав ею широкую дугу из серебристых брызг. Часть брызг долетела до морковной грядки, спугнув мальчонку-чужака. От неожиданности он поднялся и, увидев хозяина, побежал на зады огорода – к реке. Там можно было укрыться в густых талах. Мальчик был хром, бежал подскоком, держа в руке пучок еще мелкой моркови.

Фрол озверел. Бросив ведро, перепрыгивая через грядки и картофельные кусты, достиг мальчонку и крепким пинком под зад свалил его в картофельную ботву. С присохшим к гортани языком, с запекшимися губами невнятно бормотал, пиная фэзэушным ботинком куда попало. После каждого пинка худое тело мальчика сжималось, руки инстинктивно прикрывали голову. Немного охладев, Фрол пораскинул мозгами: «Пора ехать – везти солярку. Запру-ка я его на ночь в пустом амбаре». Ключи от колхозных амбаров мать хранила в печной нише под тряпицей.

Увел Фрол мальчика за деревню и закрыл в амбаре на пудовый замок, прицыкнув на сбежавшуюся детвору. Те убежали за амбары в душистую коноплю, распугав сонных кур. Дотемна дети кружили вокруг амбара, переговаривались с мальчиком. Над деревней истомой теплилась ночь, нет-нет да вспыхнет зарница, озарит опустившееся на землю небо, да ошалело заливаются сверчки.

Сквозь чуткий сон мать Фрола услышала тяжелый звон. Кто-то бил о рельсу. Горел колхозный амбар. В отсвете огня мелькали люди. Мать не стала тревожить детей, убежала на огнище.

Красноязыкий огонь пожирал бревно за бревном, вырываясь с треском наружу, рассыпая вокруг снопы искр. Кто-то из баб уже прикатил к пожарищу ручную помпу, бочку для воды. Двое качали, поочередно нажимая поршень. Оживший шланг забился в руках колхозного сторожа. Тугая струя воды толкнула горящую дверь амбара, вода зашипела, обдала горечью пара. Огонь овладел всем амбаром, и под его натиском амбар рассыпался, сползал со свай, грозя рухнуть вместе с крышей.

На пожаре мать Фрола узнала, что ее сын в наказание избил и посадил в амбар мальчишку-странника на ночь под замок. Узнай она раньше, беды бы не случилось. Глядя на горящий амбар, мать поняла, что только Божье чудо спасет мальчика. Неужели ее сын – чудовище? «Нет, нет», – простонала она. Растревоженное сердце неуемно громко заколотилось. Она испугалась расправы деревенских мужиков. Не учинили бы самосуд над сыном. Надо скорее укрыть Фрола, но где? Бешено разматывался клубок мыслей. А что если, пока сторож возится со шлангом, спрятать сына в правлении? И мать, крадучись от народа, поспешила домой, разбудила Фрола и, прячась с ним в ночи, поднялась с ним по высокому крыльцу колхозного правления. Там на чердаке укрыла до ареста. Тут уже с полевого стана подмога подоспела, но напрасно. За полтора часа амбар сгорел. А воду все лили и лили на потухающие головни. Уже в небе звезды угасли. Окна домов окрасились в синий цвет, а люди не расходились, гадали, куда подевался мальчик?

Ближе к обеду с Пласта приехал следователь. Вместе с колхозниками он рылся в горячих головнях. Останков мальчика не нашли. Замок на дверном запоре был закрыт. Факт, что парнишка не мог уйти ни через дверь, ни через крышу, ни через пол, который был обит жестью. Следствию нужен был Фрол. Тут уже мать перед всем миром покаялась и сдала сына в руки правосудия. На допросе виноватый не отрицал, что он избил и закрыл мальчишку в амбаре, но амбара не поджигал. Следователь поспешно увез Фрола на Пласт, а колхозникам поручил разыскать мальчишку – живого или мертвого.

К поискам мальчика подключился и местный лесник. Жил он на кордоне без семьи. А была ли у него семья? Сколько он помнит себя, извергом был. А жена была из робких. Молилась чудно и в церковь не ходила. А когда у них родился сын, то свекровь выбрала крестную и крестного, чтобы окрестить внука. Но сноха наотрез отказалась крестить сына. Тут уж коса на камень нашла. Муж заявил жене: «Или твой Бог, или я!» Жена не торговалась. Собрала узелок и сына и покинула семейный кров навсегда. Тут через год война загремела. Шагая по военным дорогам, муж-солдат все передумал. Солдаты из дома письма получают, а он ночами не спит. Одолевают думы: о жене, о сыне. А сатана нашептывает: «Гордая она, гордая!»

После войны жить в другое место перебрался, трудился в поте лица. Слава рабочая за ним идет, а семью все равно забыть не может. Порой так засосет под ложечкой, кольнет, ворохнется сердце, затоскует душа о невозвратимо дорогом. От тоски шел пить. От чего еще хуже прежнего становилось ему. Решил поработать лесником. По крайней мере, сам себе голова, без мирских соблазнов. Куда ни пойдет, кругом раскидистые сосны, а над ними небо синее-синее. И земля, нежась, отдыхает под птичий щебет. Много ли надо радости человеку? А лесник и в бору не находил ее. А тут еще мальчика обязали искать. Кто он, откуда, колхозники и сами не знают. Вот и идет по бору, прислушивается да приглядывается, словно грибы ищет.

Наткнулся на мальца он случайно. Другой раз бы мимо прошел, а тут серая ворона выдала громким карканьем. Он вернулся к поваленной бурей сосне, заглянул под выворот. А за ним ворона стрекотнула от сухостоя под макушку сосны в свой дом. Она видела, как мальчишка обошел разлохмаченную земляную глыбу, заглянул под навес корней и схоронился в яме. И под неусыпным вороньим приглядом припал к земле, как к материнской груди, да и заснул.

Увидев мальчишку, дрогнуло сердце лесника, часто-часто забилось. Скатился на корточках в яму, подсел к нему да по-отцовски нежно погладил худенькие плечи, в цыпках ручонку. А слезы умиления жгуче бежали по щекам и падали на спящего ангела. Дома лесник первым делом накормил дорогого гостя, обмыл его тельце, а сам между делом выпытал у мальчонки, кто он, откуда и как убег из амбара. Мальчик рассказал, что ночью дети открыли замок ключом и выпустили его, а затем снова закрыли амбар. Сами провели его через речку, указав дорогу на Пласт. Пожара он не видел. Перепуганный до смерти, он свернул сразу же с дороги в бор и все время шел рядом с дорогой, чтобы ее не потерять. Но в бору ночь еще темнее, вот и потерял из виду дорогу.

Оказывается, Коля (так звали мальчика) жил в Кочкаре у сестры. Семья у нее большая. Дети один меньше другого, а он, старший, оказался в этой семье лишним ртом. Провожая его в мир – собирать милостыньку, сестра благословила: «Ступай, братишка, с Богом, мне бы хоть своих прокормить».

– А ты, Колюшка, не серчай на сестру, тяжело, видать, ей. Ты и у меня как свой будешь, да и нахлебником не будешь. Как поправишься, вместе робить будем. Бор богат. Кругом дичь, грибы, ягоды. А уж вырастешь, паспорт схлопочем, тогда воля вольному. И о Фролке худого не помышляй, чай жив остался, и то ладно.

Лесник и следствию помог, рассказал, со слов Коли, что ключ принесли сестры Фрола, им ребята открыли замок и выпустили Колю, натаскали в амбар заготовленного с вечера сушняка и подожгли изнутри, и закрыли снова на замок амбар, отдав девочкам ключи.

Идет день за днем ладком у лесника, да все же нет покоя у него на сердце. Клином стоят слова Колиной сестры: «Мне бы хоть своих прокормить».

И решил он отлучиться самовольно в Кочкарь, разузнать ладом о Коле от сестры. Сестра сразу призналась, что Коля ей не родной брат. Тогда лесник из своей сумы достал потрошеного зайца, банку сметаны, миску вишен. Тут уж хозяйка и лицом посветлела, и язык развязала.

– Мне шел четырнадцатый год, а Коле и месяца не было. Как-то в зимний вечер снежок шел, ветер пронизывающий дул, мать уж лампу засветила, когда к нам женщина с ребенком постучала в двери сенцов. Она просилась переночевать. Мать впустила ее в избу, закрыв сенцы на крюк. Женщина была до того слаба, что сразу же опустилась на лавку. Мать, забрав у нее ребенка, передала мне и сказала: «Распеленай! Мокрый, поди». А сама раздела женщину, дала ей парного молока. Женщина тяжело дышала, а то и кашель просто душил ее. От еды она отказалась, и мать уложила ее еще на теплой печи, укрыв шубой. Женщине было плохо, поднялась темперетура, она отбросила шубу. Мать прямо на печи сделала ей винный компресс. Немного погодя, женщина позвала мать, попросила, чтоб ей дали Колю. Так мы узнали его имя. Перед утром мальчик заплакал, мать моя поспешила к нему. Мать Коли была мертва, тело уже было холодным. Всем миром ее похоронили, а Колю мать оставила жить в нашей семье.

– А остались у нее какие-нибудь вещи?

– Да какие там вещи, отрепье одно.

– Ну, может, крестик или книга?

– Нет, крестиков у них точно не было, потому что ее не стали отпевать в церкви, а книга осталась. Я ее вам покажу, в ней еще фотография ее лежит. Мать велела сохранить для Коли.

Сестра достала из комода сверток и бережно развернула тряпочку-салфетку. Он сразу узнал эту книгу. Он не раз хотел ее уничтожить, но что-то удерживало его. А сейчас… Он потянулся за Библией, которую так любила его жена. Книга открылась, где была заложена фотография. Прямо перед собой он увидел Ольгу, жену свою, и в глубоком волнении спросил хозяйку: «Это она была с Колей?» Хозяйка кивнула головой. Держась за стол, он поспешил сесть на табурет.

– Да что с Вами? На Вас лица нет.

Он не сказал, а выдохнул:

– Жена.

Так лесник узнал, что он – отец Коли. Он уже не мог сдерживать свои чувства. Захотелось поговорить с Богом наедине. И в бору, на пустоши у лесоповала, остановил лошадь, упал на колени перед первым пеньком и зарыдал, целуя Библию через тряпицу. Затем распростер руки к небу и воззвал к Господу, слова благодарения за Его отцовскую любовь слетали с его губ. Он чувствовал близость Бога, душа словно высветилась, и стало так легко и радостно! Он верил, что и Коля тоже простит его. И Божьей любовью жизнь наполнится.