Смерть алкоголика

Елена Шилижинская

Лешка копал колодец. Работа спорилась, и добрая ее половина была позади, когда дно неожиданно заполнилось водой. Он поспешил выбраться наверх, но вода хлынула и подмыла все Лешкины труды. Земля мокрыми и грязными кусками летела на него, уходила из-под ног, лезла в нос, в уши. Он кричал, но никто не слышал, он пытался выбраться, но земля не пускала, хоронила его нещадно. Он задыхался, страшно, мучительно задыхался, потом – умер, и – проснулся.

– Умер, я умер, – повторял он. – Приснится же такое!

Сегодня ему – 40, круглая дата! Он уже договорился с друзьями встретиться в котельной на окраине города, где он работал тогда. Загрузил Леха в свои старенькие «Жигули» ящик «бормотухи» и поехал. Настроение что надо, за окном солнце по-весеннему пригревало, мелькали дома, деревья, люди. В салоне радио заходилось современными ритмами...

– Стой, Алексей, остановись! – услышал он вдруг и дал по тормозам, свернул на обочину, потом обернулся – в машине никого не было.

Он вышел, походил вокруг своего «жигуленка» – никого. «Померещилось», – подумал он, снова сел за руль и поехал. Но уже через минуту все повторилось: голос приказал остановиться.

«Нервишки расшатались, – подумал Алеша, снова свернул на обочину, огляделся – никого. – Точно надо завязывать с выпивкой. – Он достал сигарету, затянулся: – А я и не буду больше, вот только сорокалетие справлю и завяжу».

– Обещаю, – громко крикнул он непонятно кому, потом повернул ключ зажигания и покатил по разбитому весеннему асфальту.

Память тут же напомнила, что уже не раз сам себе обещал бросить пить, а слово свое не держал, не выходило. Первый раз он напился на школьной вечеринке, лет в четырнадцать. Дружки принесли Лешку домой, мать поставила его у большого зеркала в прихожей и сказала:

– Посмотри, на кого ты похож!

Он хорошо помнит, что в зеркале себя тогда не нашел...

Жена его так и не дождалась светлого безалкогольного будущего и ушла. После развода Лешка поселился у матери. Она все его пьяные выходки терпела, молилась о нем и надеялась видеть сына трезвым и счастливым. А сына последнее время сильно раздражали нескончаемые разговоры о смысле жизни. И еще его просто выводило из себя, когда он слышал в ее молитвах свое имя.

– Я не мешаю тебе ни жить, ни верить, – бубнил он, – и ты не мешай мне, не лезь в мою жизнь.

Мать постаревшими руками хотела обнять сына, но тот увернулся:

– Сынок, такая жизнь до добра не доведет, ты погибнешь.

Он не слушал и упрямо твердил свое.

– Мне не нужна «новая жизнь», эта вполне устраивает. И охранять меня не прошу, у самого как-никак силенка имеется. Короче, с сегодняшнего дня я запрещаю обо мне молиться! – в сердцах вчера сказал он.

А утром, забыв ночной кошмар и неприятный разговор, влез в свои любимые потертые джинсы и направился к машине...

На хорошо знакомом повороте Лешка увидел знак «Проезд запрещен».

– Откуда он взялся? – недоумевал он. – Его здесь никогда не было.

Леша притормозил, посмотрел по сторонам, потом махнул рукой:

– А... была – не была, – и свернул на нужном повороте, не обращая внимания на запрет.

– Алеша, остановись! – снова услышал он и нажал, словно наперекор, педаль газа.

Непонятно, откуда на дороге появилась огромная фура. Лешкин «жигуленок» летел на нее. Последнее, что увидел Лешка, – пораненные руки на лобовом стекле...

Мать возилась на кухне, когда сердце неожиданно сжало тревогой и болью. «Молиться, срочно нужно помолиться», – мелькнула мысль.

Тут же старая женщина бросила тряпку и швабру, упала на колени:

– Спаси, спаси его! – слезы душили, а потом хлынули. – Господи, помилуй сына, спаси и сохрани...

Дальше для Лешки все было странным и непонятным. Он видел, как милицейская машина и «скорая помощь» с сиренами подъехали к злополучному месту. Потом из сплющенного «жигуленка» достали аккуратно и положили на носилки его, Лешку, и медики засуетились вокруг. Потом дверки «скорой» закрылись, и она, распугивая сиреной машины, понеслась.

– Стойте, куда вы меня увозите? – кричал он и бежал за «скорой». – Верните тело, вернитесь...

Лешка догнал машину только у дверей больницы. Крупный мужчина в белом халате спросил у врача:

– В реанимацию?

– В морг, – сухо ответил врач.

– Как в морг, кого в морг, меня?

Лешка схватил врача за грудки, но у того даже рубашка не помялась.

– Я жив, – кричал он.

Врач не реагировал, шел по длинному больничному коридору. Санитар покатил старенькую каталку к моргу, железные ее колесики неприятно лязгали по бетонному полу.

В темном, холодном и сыром подвальном помещении стоял Лешка у собственного тела. Его знобило, только ступням было жарко. Он посмотрел вниз и увидел, как что-то черное, мерзкое опутало ноги и тащило вниз, под пол, туда, где бесновались длинные языки страшного пламени.

– Ты мой, не упирайся, – противно шипела бесформенная чернота.

– Нет! – орал Лешка. – Не-е-ет! Господи, спаси меня!

– Поздно ты обо Мне вспомнил, – раскатился эхом неземной голос.

Чернота застыла.

– Дай мне шанс, только один шанс, – умолял Леха. – Я завяжу, я по-другому жить буду, я все сделаю, только спаси...

– Запомни хорошенько все, что ты сейчас сказал, – произнес голос.

Потом Леха, задрав голову, наблюдал: вот раскололся напополам потолок до самого неба, и из чистого пушистого облака показалась огромная сильная рука с раной у запястья. Она опускалась все ниже и ниже, пока, наконец, человек не ухватился за нее... и не почувствовал, как боль гуляет по всему побитому телу.

– У меня тут покойник стонет, – говорил санитар по телефону.

Единственный пациент за всю столетнюю историю существования лечебницы поступил из морга в реанимацию и заставил побегать и посуетиться весь персонал. Из-за этого пациента в тихой районной больнице переполоху и разного рода непонятностям не было конца: именно в этот день приехал для консультаций опытный хирург хорошей областной клиники, нашелся тут же донор с нужной группой крови. Потом оказалось, что в больнице дали, наконец, горячую воду и завезли из аптеки новые одноразовые шприцы, капельницы и редкое дорогое лекарство. В довершение всего после первой экстренной операции прилетел вертолет медицинской авиации и доставил тяжелого пациента вместе с именитым врачом в современную областную клинику.

Врачи единодушно сходились во мнении: не жилец, только расходились в сроках. Одни говорили: может, с месяц протянет, другие уверяли, что не более недели. Но он продолжал дышать, и состояние его здоровья, вопреки всем прогнозам, мало-помалу стабилизировалось. Наконец, через три долгих месяца, собранный буквально по частям, он был переведен в палату. Начались долгие дни неподвижности и новых неутешительных прогнозов.

Мать поселилась у такой же престарелой сестры, жившей в этом городе, и каждый день навещала сына в больнице. Она приходила в палату радостной:

– Не беда, что лежачий, главное – живой.

– М-ам, – язык плохо слушался, поэтому мужчина говорил тихо и медленно, – расскажи мне про другую жизнь, про раненые руки...

– Расскажу обязательно, а ты, – мать поправила одеяло, – молчи, не нужно тебе разговаривать, слушай.

Пожилая женщина говорила по порядку и понемногу о Боге, о вере, о пронзенных руках Иисуса, о новой жизни. Она надевала очки и читала из Евангелия. Лешка слушал внимательно, потом плакал как ребенок, молился и, будто напоенный свежей родниковой водой и накормленный душистым хлебом, засыпал. Ему снилось чистое небо, а по небу он летает. И так ему там приятно в легких и мягких облаках. И сам он легкий и такой чистый-чистый…

– Наверное, я расстрою Вас, – сказал строгий врач однажды на обходе. – Вам нужно смириться и научиться жить в лежачем положении. Вы никогда не сможете ходить, даже самостоятельно повернуться не сможете.

Лешка печально улыбнулся:

– Лучше лежать, чем гореть. И уверяю Вас, доктор, – он знал это наверняка, – однажды я приду к Вам на прием собственными ногами.

– М-да, – протянул врач, – надеяться можно и даже нужно, отчаиваться – противопоказано.

С такими рекомендациями выписали его и привезли в дом родной старого районного городка.

– Братья и сестры, – радостно начал свою проповедь пастор церкви, – у нас сегодня очередной выпуск передачи: «Очевидное – невероятное».

Люди в зале улыбались. Улыбались счастливая мать и тот самый доктор, к которому Алексей пришел на прием сам, как и обещал. – Наш брат Алексей стоит на собственных ногах на кафедре! Это – очевидное, но и согласитесь, друзья мои, невероятное!

Пастор продолжал, но Алеша его уже плохо слышал. Он вспомнил все с того самого дня смерти никчемного алкоголика и до дня рождения нового человека. Вспомнил, как к ним домой пришли впервые верующие и пели чудесные песни с трогательными словами. И среди них была она, Шурочка, миловидная скромная женщина.

Шурочка работала медсестрой в больнице и в церкви среди других трудилась в группе милосердия, ухаживала за тяжелобольными. К Алеше она приходила каждый день, она и выходила его. Унывать ему не давала.

– Верить надо Отцу, – часто повторяла. – Камень не подаст, когда хлеба дитя просит.

Лешка вспомнил, как впервые самостоятельно сел. Рядом был его ангел – Шурочка – и мама. На каждое новое его достижение уходили месяцы, годы... На крещение он отправился на инвалидной коляске. Два крепких диакона церкви вели Алешу под руки, помогая сделать первые неуверенные шаги. Было трудно управлять непослушными ногами, но его снова поддерживали те самые пораненные руки, которые погибнуть ему тогда не дали, из ада достали, врачевали, охраняли.

– Венчание – радостное событие! – снова услышал Алексей голос пастора.

Он посмотрел на свою невесту Шурочку, и слезы заблестели на счастливых глазах. Но Алеша их не прятал. Он был по-настоящему счастливым человеком пяти лет от роду духовному.