Берег левый, берег…

Виталий Полозов

Проза

Положение было из разряда «хуже некуда», и рядовой Сергей Блох отчётливо понимал его безнадёжность. А называлось это положение – «самоволка».

Бывалый читатель, отведавший когда-то прелестей службы в рядах Советской армии, конечно же, усмехнётся и тут же наговорит «сорок бочек арестантов»: дескать, эка невидаль! Да мы по этим самоволкам шастали в наше время так, что только дым стоял! Бывало, мол, и схлопочешь пару нарядов, не без этого. Ну так невелика беда.

Оно, может быть, и правда, беда невелика, если ты обычный срочник, а не прибывший из дисбата штрафник, каковым был Сергей. Тут уж двумя нарядами вряд ли дело обойдётся: за такую провинность – прямая дорога повторно в «дизель». Главное, что надеяться ему в данной ситуации было не на что. И не на кого.

Впрочем, всё по порядку. В дисбат Сергей угодил уже будучи «дедом», то есть на третьем году службы. Угодил не один: осуждены были ещё трое солдат, которых суд признал зачинщиками массовой драки с применением холодного оружия (в ход были пущены ножи). Замять дело о драке в столовой гарнизона не удалось из-за ранений двух её участников, и всю роту тогда едва не расформировали. Был Сергей или не был в зачинщиках – в этом даже никому неинтересно было разбираться. В зачинщиках у следователя мог оказаться любой из участников драки. Сам Блох не считал себя заводилой, но и не отрицал этого из ложного понимания солидарности с друзьями, а наличие у него множества дисциплинарных взысканий дало суду повод в этом не усомниться. В итоге все четверо отправились на исправление в печально известный Каштак-45, что под Читой.

Два года, проведённые в тех условиях, кардинально изменили парня: из весёлого и беззаботного молодого человека он превратился в угрюмого, не сказать чтобы злобного, но предельно замкнутого. Все в армии знают или, по крайней мере, наслышаны, что служба штрафника – «не сахар». Знают, что это та же тюрьма, если не хуже. Поэтому в стройбате, где довелось дослуживать оставшийся год (срок в дисбате, за редким исключением, не засчитывается в армейский стаж), его жалели и, случись какое мелкое нарушение, сержанты даже заступались перед начальством: дескать, не судите строго, парень «Крым и рым прошёл». Работой его тоже не сильно нагрузили, определив в прямом и переносном смысле в «тёплое местечко» – кочегаром в котельной гарнизона. Сергей старался не выделяться из общей среды, был «тише воды, ниже травы» и терпеливо подсчитывал остающиеся до дембеля дни.

Но вот поступило заманчивое предложение от снабженца Резо Гелая и его шофёра Митина «развеяться». Ничего опасного в их предложении не было: вон, кое-кто из «дедов» через день мотается в Чуну с лесовозами – и ничего! Начальство на это сквозь пальцы смотрит, лишь бы, мол, комендантскому взводу не попался на глаза. Да если и попался, всегда «отмазаться» можно. Только имей с собой на «пузырёк» для патруля – всех делов-то. Это как обязательная дань с «партизана» (так называют здесь стройбатовцев), и она патрулю намного выгоднее, чем сдавать их в комендатуру. Слишком хлопотно. Вот и шастают в самоволку те, что посмелей. Зато уж рассказов потом – заслушаешься! Тут тебе и водочка, и девчата, и все дела... В общем, мечта, а не самоволка! Ни дать ни взять – разлюли малина!

И Сергей клюнул. А что? День субботний, офицеры разъехались по домам, на смену заступать лишь воскресным утром – всё за то, что никто не заметит. Да и Резо с Митиным так хитро подкатили, что не отказаться. Сначала попросили помочь ящик с каким-то списанным насосом погрузить в Газ-53, а потом уже предложили «прогуляться в Чуну». Дескать, ящик-то такой тяжёлый да громоздкий, что еле втроём в кузов подняли, так и пособил бы заодно его на месте разгрузить. Тут Гелая крутнул в пальцах – эдак небрежно! – красненькую купюру, рассмотрел её на свет и, по-свойски подмигнув, сунул Сергею: держи, мол. В городе – на мелкие расходы.

Денег Блох в руках не держал, считай, уже четыре года, а тут – сразу червонец! Ну как тут не поедешь? Он уже пару раз вполне легально бывал в Чуне, но одно дело, когда ты под присмотром, и совсем другое – сам по себе. Тем более, Яшка заверил, что «к вечерней поверке будем здесь как штык», а Резо в любом случае гарантировал полную защиту. У него, мол, все командиры «в корешах». И уж в чём в чём, а тут он не привирал: перед ним заискивали даже высшие офицеры, жёнам которых он доставал щегольские импортные наряды. Об оборотистости этого жгучего брюнета знал, пожалуй, каждый.

Ну что, согласился Сергей. Согласился, позабыв про все свои страхи и зароки избегать до дембеля малейшего риска. Не остановило даже то, что ехать предстояло в кузове: добротный тулуп, предложенный Гелая, снял и этот вопрос. Да и довольно тёплая погода как бы подталкивала к поездке. Но вот едва скрылась из виду последняя казарма гарнизона, как тут же вкралось в сознание неясное беспокойство: зачем? Зачем Резо понадобилось уговаривать его, если любой офицер послал бы с ним хоть целое отделение, только заикнись? Попробовал отогнать мысль, но поймал себя на том, что не сводит глаз с ящика у заднего борта. «Что это? Якобы списанный насос в совершенно новой обрешётке?! Как же сразу-то не дотумкал?» И наученный горьким опытом, уже хлебнувший мирской подлости, похолодел от догадки: он влип в какую-то афёру и нужен только потому, что будет молчать в любом случае. И знакомая за годы дисбата дрожь (предчувствие беды), утихшая было за эти три месяца, пронизала всё тело. «Что бы ни было внутри ящика: насос или что-то другое – это ещё нераспакованное новьё! То есть в случае проверки на том же КПП… Хоть и редко, но бывает такое, мало ли что взбредёт постовому в голову. Мать честная, пропал я! Опять срок!» И не размышляя более, пружиной выпрыгнул из тулупа, шарахнул кулаком по кабине и заорал дико:

– Стой, Яшка! Стой, говорю!

– Ты чего, Серый? – резко затормозив, выскочил на подножку Митин.

– Замёрз парень, не видишь, что ли, – появился с другой стороны улыбающийся Резо и протянул Сергею причудливую плоскую бутылочку. – На, держи вот. Польская. Глотнёшь, враз согреешься. А если хочешь – айда в кабину. Потеснимся.

Весёлый, доброжелательный тон сбил направление мысли, заставил устыдиться своей подозрительности: дескать, ну с чего это я сразу ударился в крайности: «срок», «пропал»… «Да ничего не будет, у этого ловкача всё схвачено», – успокоился он.

И поспешно отказался от приглашения. Но не от заморского флакона, из которого столь же поспешно отпил. Отдышавшись, быстро нашёлся, что соврать.

– Почудилось, что задний борт отошёл, вот и забарабанил, – и протянул бутылку снабженцу. – Классная штука, аж дух перехватило.

– Бери, это твоё, – великодушно разрешил тот и вдруг жёстко: – А может, ты струхнул? Так скажи, не тяни. На твоё место желающих знаешь сколько?

Прослыть трусом для Блоха страшнее, чем получить новый срок.

– Не-не, погнали. Говорю же, показалось.

– Ну, смотри. А то можем вернуться. И это… сугрев оставь на обратный путь. Вечером поморознее будет. Поехали, Яша!

Машина тронулась. Сергей сел на пол, плотнее запахнул тулуп и, как только что взорвался отчаяньем, так разом и успокоился. Вот ведь всего глоток, а как благодатно огненная жидкость растекалась по жилам и настроила на минорный лад.

«Эх, видать, долго мне будет аукаться „родной дизель“, – грустно размышлял он. – Вон как душа в пятки ушла. Да было бы отчего, а то на пустом месте».

А когда без всякой задержки миновали КПП, вовсе духом воспрял. Тут же вспомнились бесшабашные пирушки до армии. Он хоть и не сильно увлекался алкоголем, но всё к тому катилось. Не сумев после школы поступить в институт, толком нигде не работал: полтора года бегал с одного места на другое и лишь на стройке, куда определил его отец, задержался на полгода. Но там-то как раз и стал всё больше попивать. Причём по такой нарастающей (ни одна попойка в бригаде без него не обходилась!), что заставило отца, инвалида, героя-фронтовика, хлопотать о скорейшей отправке сына в армию.

– Уж она-то перекуёт лоботряса, – уверял он робко возражавшую мать. – Там ему дурь из башки выбьют. Глядишь – и наберётся ума. Покладистым станет.

Не сбылась надежда, не стал сын паинькой. Зато сбылись причитания матери, что «пропадёт он там со своим гонором». И будто напророчила: пропасть он, правда, не пропал, но дисбат схлопотал. И именно из-за своего гонора. По сути, ведь сам на срок напросился, потому что ни в каких зачинщиках драки не был, но выглядеть невинно осуждённым героем – ой как хотелось. Чтобы потом, как в модных в то время фильмах, все узнали, как неправедно поступили с ним, – и раскаялись. А он… он бы на них всех свысока, с презрением смотрел. Потом бы простил. О том, чем чреват приговор и что за ним последует, как-то и не думал, а когда спохватился, было поздно. Реальность оказалась столь жестокой, что забыл про геройство и мечтал лишь о том, как бы поскорее вернуться домой. Не проходило и дня, чтобы не вспоминал уговоры матери оставить разгульную жизнь. Ходил ведь с ней в детстве в церковь и нравилось ему там, но подрос – и как отрубило. Не пойду – и всё тут! Сильно мать переживала, а отца такой оборот едва ли не обрадовал: ладно, мол, хоть в жиганы не подался, как многие его сверстники. «А что от пережитков твоих откачнулся, так это не страшно», – рассуждал он.

Оказалось – страшно! Прошло время – и оказалось. Сергей даже знал почему: это Бог снял Свою защиту с удалившегося от Него. Слишком хорошо помнил он слова мамы, что Бог – прибежище и защита для тех, кто уповает на Него. А удаляющиеся от Бога – гибнут.

Кажется, к такому выводу пришёл и отец. Иначе чем объяснить, что был он уже с матерью в церкви. Это Сергей узнал из недавнего их письма.

Он так ушёл в воспоминания, что не заметил, как прибыли в Октябрьский. Они быстро скинули ящик на каких-то складах, и Резо уединился с завскладом что-то оформлять. А Митин выехал за ворота, там свернул в первый же проулок и заглушил мотор.

– Вот, держи, – сунул Сергею пятёрку. – Это тебе кацо ещё на молочишко выкроил. Да бери, бери, не стесняйся!

– Мне-то за что? – испуганно отклонился Блох.

Вмиг вернулись все дорожные страхи, и заныло, засосало под ложечкой.

– А на дембель деньги не нужны? Ты же в кочегарке даже на чемодан путёвый не заработаешь. Что, так с вещмешком и поедешь? – покровительственно усмехнулся Яков и, хоть и невольно, подтвердил опасения. – Резо просто так не платит. Это значит, что и в следующий раз возьмёт тебя, но уже официально, с увольнительной. О, брат, не тушуйся: он всё могёт. Да-а, вот так надо уметь жить! – прищёлкнул языком, не скрывая восхищения, но в голосе меж тем нотки зависти. – Нет, ты прикинь: один рейс – и моя месячная зарплата у него в кармане?! – и тут же спохватился. – Но об этом ни гу-гу, понял? Короче, я щас к Резо, а ты это… посиди здесь, пока вернёмся. Может, кое-что ещё загрузим – и назад. По пути в Чуну заскочим, как и обещал.

Митин открыл дверцу и уже с подножки предложил:

– Можешь прогуляться по посёлку. Магазин вон рядом, если что. Дорогу знаешь?

– Да я был уже тут. Пройдусь, конечно, чего сидеть.

– Вот и ладушки. А то тут и спросить не у кого. И это… полчаса, не больше.

«Не будет следующего раза, только бы сегодня всё обошлось, – медленно шагая к магазину по безлюдной улице, убеждал себя Блох, но убеждал как-то не очень твёрдо. – А деньги ведь и вправду нужны! Не ехать же домой без гроша в кармане. В кочегарке после всех вычетов ещё и должен останешься».

И вдруг нашёлся: «Пойду лес валить и заработаю! Чем я хуже других?»

Эта простая истина была как озарение, и он даже остановился в недоумении: дескать, как же это никогда раньше не приходило в голову? Повеселев от удачной мысли, развернулся и бодро зашагал назад, словно подгоняя время: «Завтра же поговорю с ротным. Раз-реши-ит. На моё-то место желающих хоть отбавляй!»

Внезапно раздавшийся сигнал газика лишь подстегнул желание. «Скорее, скорее в казарму! Завтра будет всё по-другому!» – бормотал уже на бегу и как вкопанный остановился, только теперь разглядев рядом с машиной милиционера.

– Проходи, проходи, солдат, – недовольно буркнул тот. – Не мешайся тут.

– А… – заикнулся было Сергей, но сглотил слово и в растерянности сдал назад.

Стоявший к нему вполоборота Митин подал из-за спины знак рукой, призывающий его смыться. А когда увидел, как двое других мужиков усаживают Резо в стоявший у тех самых складов милицейский бобик, сначала медленно, а потом со всех ног бросился наутёк.

Давно не бегал он так резво. «Только бы не погнались, только бы не догнали!» – стучало в ушах. И когда сердце уже готово было выпрыгнуть из груди, перевёл дух. Осмотрелся. Посёлок так и остался безлюдным. Никто за ним не гнался. Всё же нырнул в погодившийся узкий проход между двумя оградами.

«Влип кацо. Вот тебе и „умеет жить“!» – отвлечённо пронеслось в сознании. Отвлечённо, потому что сомнений, что тот выкрутится, даже не возникло. Чего не скажешь о Сергее, окажись он в машине. Да, без сомненья, повезло. Но теперь выбираться из ситуации придётся самому. А как? Через реку не пойдёшь – это значит прямиком в комендатуру. А только на том берегу можно поймать попутку.

И навалилась безотчётная тоска: что теперь? И запоздалые самому себе упрёки: «Зачем поехал? Ведь понял всё, выпрыгнуть хотел!» И завертелись, замельтешили унылые видения дисбатовского плаца, и вот он, голос старшины Вербицкого, как поднесённый: «Левой, левой! А рряз, а рряз, а ряз-два-три-и. Выше ногу, Блох, чтоб ты сдох! А рряз… А ты думал – что? У-у, шакал, здесь тебе не тут!»

Обхватил Сергей голову руками, заскулил. Тонко, протяжно. Без слёз. «Что же я наделал, Господи… Что? Господи? Ну да, Бог. Мама писала, что просит Его за меня и верит, что Он услышит... Услышит?»

Подкосились ноги, бухнулся в снег на колени и, ещё не совсем понимая, что молится, укрыл лицо в ладонях: «Помоги, Господи! Помоги, если Ты есть. Прости и помилуй! Век буду Тебе молиться».

И словно отнял кто-то его руки от лица, коснулся лёгким, нежным дуновением, от которого всё его существо исполнилось какой-то неземной благостью. И застыл в неодолимом желании продлить как можно дольше это ощущение неведомого ему доселе счастья. Неведомого, но понял, откуда оно исходит. И от Кого.

– Что с тобой, касатик? – участливо тронула его за плечо незаметно подошедшая старушка. – Прихворал нито?

– Не, бабушка. Кажется, наоборот, выздоровел, – виновато пробормотал Сергей.

– Так ить, плачешь, вон, а?

– От радости это, бабушка, – смахнул он слёзы и, качнув головой, улыбнулся широко. – Радость у меня нынче вышла! – И… зашагал, куда глаза глядят. Просто пошёл, уверенный в своём спасении. Пока что в этой ситуации.

Продолжение в следующем номере