Когда же настал вечер

Бо Гиртц

Стиснув зубы, он дернул еще раз. Гвоздь сидел в балке, как замурованный. Он уже хотел было спуститься и дать солдатам монету, чтобы они помогли ему. Но он видел, как они резали руки разбойников, снимая их с крестов, и ему не хотелось, чтобы они так же обращались с Иешуа.

Послышался треск, гвоздь немного подался. Смеркало, но звезды еще не появлялись, и он не хотел видеть, когда начнется шаббат.

Внизу кто-то остановился, приветствуя его. Узнав Никодима, он спустился вниз. Они робко посмотрели друг на друга. До сих пор им мало приходилось говорить друг с другом, и они даже не знали, как им следует относиться друг ко другу. Теперь же все было понятно.

Никодим подошел к своему ослу, осторожно снял с него груз. Открыв один из сосудов, он показал содержимое.

«Можешь взять сколько хочешь», – сказал он.

В воздухе разлился аромат смирны и алоэ. Иосиф кивнул. Первой его мыслью было, что такое огромное количество драгоценного масла совершенно излишне. Но он понимал Никодима. Ведь он тоже опустошил свою денежную кассу, прежде чем пойти к Пилату. Он был готов заплатить любую сумму, лишь бы спасти тело Учителя от огня на мусорной свалке в долине Енномовой.

Странно, но Пилат был такой сговорчивый... Сердце Иосифа сильно билось от страха, когда он шел к Пилату. Он был уверен, что ставит на карту свою жизнь и свободу, признавая, что имел связь с казненным «бунтарем». Однако Пилат лишь задумался и спросил, умер ли уже Осужденный. Затем он послал за сотником и, поговорив с ним, сразу дал свое согласие, проявив даже, можно сказать, робкое внимание к просьбе Иосифа.

Хорошо, что при Никодиме был его слуга. Ему пришлось взять у Иосифа клещи и включиться в борьбу с гвоздями. Так они молча продолжали работать...

Когда Тело уже лежало на земле, подошли мать Умершего и один из Его учеников.

Общими силами они отнесли тело Учителя в сад. С болью в сердце Иосиф прикоснулся к холодной руке с черными полосами сгустившейся крови. Рука была уже твердой и неподвижной. Невозможно себе представить, что это тяжелое, безжизненное Тело, бессильно соскользнувшее на расстеленное льняное полотно, еще сегодня утром являло собой Человека, стоявшего прямо и безбоязненно перед своими судьями.

Итак, все кончилось. Не осталось ничего, кроме разочарования и позора, да еще беспомощной преданности, которая теперь могла быть направлена лишь на это изуродованное, мертвое Тело. Они смыли кровь, насколько это было возможно. Их непривыкшие к такой работе руки с робким благоговением касались холодного Тела. Затем они выпрямили его, еще раз посмотрели на лицо с онемевшими, потрескавшимися губами и завернули в плащаницу. После этого они взяли повязки и занялись кропотливой работой помазания и обвивания. Приходилось делать это наскоро, потому что наступал шаббат. Когда шаббат пройдет, можно будет сделать это лучше и полностью.

Было уже почти совсем темно, нужно было заканчивать. Иосиф зажег фонарь и первым вошел в гробницу. Она была только недавно вырублена в скале, еще поблескивали и переливались от многочисленных следов долот каменотесов стены. Справа изгибалась арка над единственной гробовой скамьей, высеченной в скале. Он посмотрел в продолговатую нишу, спускающуюся в скамью вдоль стены скалы и заполнявшую все пространство под аркой. Первоначально эта гробница предназначалась для него самого.

Вошли остальные. Осторожно подняв Умершего, пронесли Его через низкое отверстие в скале. Затем они опустили Его в каменную нишу и уложили безжизненное Тело на каменной скамье. Как павший князь, Он лежал там в чистых, белых пеленах. Прохлада гробницы заполнилась тяжелым ароматом масел.

Они сделали что могли... Молча выйдя из гробницы, они с трудом прикатили к ее входу тяжелую каменную плиту: с помощью нескольких досок подняли ее над каменным фальцем двери и сбросили ее в проем. С глухим стуком плита закрыла собой гробницу.

Молча направились они домой. Женщина тихо плакала. Иосиф был бы рад, если бы он мог так плакать, как она. Что ему теперь делать? Прикоснувшись к Мертвому, он сделался нечистым и теперь уже не мог есть пасхального ягненка. Завтра шаббат. А потом?

Лучше всего, наверное, по-ехать в Аримафею и посмотреть, не пострадали ли цветки на оливковых деревьях от ужасной жары. Тогда ему не нужно будет встречаться с коллегами из синедриона и отвечать на их язвительные вопросы.

А потом ему придется попытаться продолжать жить. Пророк умер, угасла большая надежда. Но Бог ведь жив. Ничего не вышло из того, чего они ожидали. Но ожидание оставалось. Царство еще не наступило, обетования еще не исполнились. Но ведь обетования все еще оставались в силе...