Прежде и теперь

Вера Тайсон

Мать моя умерла, когда мне не было и году. Отец уехал в Орловскую губернию, а меня оставил у бабушки на Украине. Дедушка мой был деревенским священником, и бабушка учила меня молитвам и часто водила в церковь. Когда мне было 5 лет, дедушка скоропостижно умер. Отец приехал и увез меня к себе. Это было в 1927 г. Отец мой не верил в Бога, как не верила и моя мачеха, на которой он женился. Церкви закрывались. С религией было «покончено». Но когда мне исполнилось 9 лет, к нам в гости приехала моя любимая бабушка и потихоньку от родных начала пробуждать во мне полузабытые религиозные чувства. Огонек веры загорелся в моей детской душе и уже никогда не угасал. Шли годы. Перекипели мечты и желания быть артисткой, певицей, скрипачкой, летчицей. Кончилось тем, что я стала обыкновенной учительницей, по примеру отца. Но грянула война, и судьба выбросила меня в Германию. Моей заветной мечтой в это время было выйти замуж и зажить спокойной домашней жизнью. На достижении этой цели сосредоточилась вся моя жизнь. Кончилась война. Я осталась жива и невредима. Мое заветное желание сбылось. Я вышла замуж. Чего же еще надо? Ужасы войны — далеко позади. Живу я в Америке, имею семью. Но все чаще и чаще встает вопрос: «Ну, а теперь что?» Выяснилось, что у нас с мужем разные взгляды на жизнь и вообще мало общего. Все чаще и острее я чувствовала свое одиночество. Ссоры, упреки, жалобы. И я вдруг поняла, как жестоко обманулась. Но главное, что не было выхода. Впереди — годы безнадежной, бесцельной жизни, переливание из пустого в порожнее.

«Надо иметь детей, — решила я. — Уйду вся в заботы о детях, займусь их воспитанием». Но муж решал все по-своему. «Жизнь надо использовать для развлечений и удовольствий, а не в семейных хлопотах», — говорил он.

Шла тяжелая душевная борьба. На мертвом поле духовной пустоты и бесцельности существования боролись чувство долга с желанием жить и быть счастливой. Душа изнемогала в этом губительном застое. Я поступила на работу. Через полгода бросила, поступила на другую. Вступила в «маленький театр», пробовала увлечься рисованием, рукоделием, но все вскоре надоедало. В это время я испробовала различные церкви. Но ничто не могло заполнить внутренней пустоты, хотя я много молилась и глубоко верила в Бога. Вся беда была в том, как я узнала позже, что первое место в моей жизни было предоставлено не Богу, а мне и моей личной жизни. Но когда я оказалась в тупике, из которого все выходы были закрыты, я увидела свое полное банкротство. Только теперь я обнаружила страшную бесцельность своей жизни и пустоту души, которой ничем нельзя было заполнить. Будущего у меня, как будто, больше не было. Все остановилось. Надежда на загробную жизнь с ее блаженством не могла заменить мне страстного желания жить теперь, здесь на земле. Мысль, что мне придется жить в этом положении 10–20, а то и 30 лет приводила меня в больший ужас, чем искушение бросить все и окунуться в омут греховной жизни.

Эта внутренняя борьба продолжалась семь лет. Говорят, что страдания ада превышают все страдания, возможные на земле. Но если бы моим злейшим врагам было суждено вечно переживать то, что я пережила за эти семь лет, то я молилась бы тогда до последнего издыхания, чтобы Бог избавил моих злейших врагов от подобной участи.

Не найдя для себя облегчения в церквах, я перестала их посещать. Дома я часто молилась, искала в Библии ответа и мучилась страшно.

Наконец, наступил духовный кризис. Дальше терпеть было невозможно. В крайнем отчаянии я взмолилась к Богу: «Господи! я знаю, что Ты есть. Для Тебя все возможно. Помоги же мне! Дальше так жить я не могу. Дай мне умереть… или дай мне душевный покой. Возьми у меня все… только сделай так, чтобы не было этих терзаний души. Возьми все самое дорогое, мое здоровье; пусть я буду предметом насмешек и презрения, пусть стану калекой, буду просить милостыню — только дай мне покой и мир. Вот я вся здесь. Возьми меня и делай со мною, что хочешь. Я не могу себя уничтожить. Это было бы все равно, что прыгнуть «из огня в полымя». Все, что я предпринимала и делала до сих пор, оказалось грубыми ошибками. Теперь я отказываюсь предпринимать что бы то ни было. Теперь я буду покорно идти туда, куда Ты поведешь, и все принимать, как посланное от Тебя».

Так я прямо и безоговорочно вручила себя в руки Божии.

Вдруг в голове моей сверкнула мысль: «Вот ты говоришь о полной отдаче себя Богу, а разум ты свой отдашь?»

При этой мысли у меня по спине пробежали мурашки. Больше всего на свете я боялась сойти с ума, быть «живым трупом», обузой родственникам или обществу; но главное — я боялась злорадства тех, кому это было бы на руку, кто оправдывает свою греховность, доказывая, что религия приводит к сумасшествию.

«Зачем Тебе мой разум, Господи? — спросила я, рыдая. — Какая Тебе от него польза?»

«Разум свой ты отдаешь?» — опять спросил меня голос.

Я поняла, что другого выбора не было. Лучше лишиться разума и попасть в сумасшедший дом, чем продолжать жить в таких страданиях.

«Господи, согласна, возьми и разум мой, если это необходимо, — сказала я. — Ты знаешь, что для меня лучше, Господи«…

После этого в моей душе настала необыкновенная тишина: было тихо, как в доме, из которого все выехали. Я испытывала совершенное безразличие ко всему на свете.

Работая сестрой милосердия в одном госпитале, я по-прежнему ела, пила, ездила на работу, отвечала на вопросы, делала что нужно, но все это было машинально, с полным безразличием. Иногда я прислушивалась к себе и удивлялась этой внутренней тишине. Это был покой, даже больше: это был кладбищенский покой. Душа спала мертвецким сном, как солдат, изнуренный продолжительным боем. Так продолжалось два месяца.

Однажды к нам зашла соседка. Приглашала на их церковное собрание в недавно организованную общину верующих американцев. Началась первая неделя евангелизационных лекций, подготовленных приезжим евангелистом (я тогда еще не знала, что эта соседка уже два года молилась обо мне, чтобы я обратилась к Богу). На этих собраниях присутствовало 10–15 человек. Впереди стояла длинная скамья для желающих выйти вперед с покаянной молитвой. Каждый вечер, по окончании проповеди, евангелист приглашал желающих покаяться и готовых посвятить себя на служение Христу выйти вперед для молитвы. На третий вечер, когда проповедник начал приглашать к молитве, меня вдруг охватило необъяснимое чувство, которого я еще никогда не испытывала. Кто-то могучий, невидимый велел мне выйти вперед.

Удивленная, озадаченная, ничего не понимая, я вышла и стала на колени у скамьи. И в ту же секунду всю меня наполнило чувство удивительного, неземного блаженства. «Вот Он — Тот, Дух Святой, Которого мир не знает!» — подумала я. Мы встретились, и Он наполнил Собою каждую клетку моего существа! В бесконечной благодарности, обливаясь слезами, я повторяла: «Благодарю Тебя Боже… спасибо, спасибо, спасибо«…

С этого вечера все изменилось, все предстало в новом свете, «старое» прошло, теперь все было «новое», потому что и сама я стала новым творением.

Только после этого я поняла, что значит слова Христа: «…истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Ни честность, ни моральная чистота, ни вера в существование Бога, ни принадлежность к церкви, ни добрые дела не могли спасти меня. Надо было отбросить все старое: привычки, понятия, традиции, правила. Надо было «зачеркнуть» себя, умереть для своей старой жизни и родиться в новую жизнь, с новыми понятиями и целями, новыми интересами и отношениями. Теперь стало мне ясно, отчего в душе моей была мертвая тишина, эта бесчувственность в продолжение двух месяцев. «Старое» было похоронено, а «новое» еще не родилось и не вступило в свои права.

С тех пор прошло более трех лет. Внешние обстоятельства жизни не улучшились, даже, скорее ухудшились. Но душевной пустоты нет, как не бывало. Жизнь наполнилась новым, более глубоким смыслом; кругозор расширился; непреодолимые преграды были устранены. Исчезли заботы о завтрашнем дне, о болезнях, о возможной войне. Главной задачей стало как можно больше сделать для Бога, пока есть время, а для этого надо как можно больше самой учиться. Все остальное, с Божьей помощью, устроится.

Господь близок. Чувствуется Его одобряющий взгляд, Его улыбка. Любовь и благодарность к моему дорогому Спасителю не имеет предела. Даже обидно, что нет возможности ее выразить.

«Все Твое! Что ни дашь мне, подарю Тебе! Все отдам Тебе, Господи!» — говорю, а мое «все» представляется таким жалким и ничтожным перед Его величием. О, как ничтожно мало требует от нас Господь! И как много дает нам взамен! Да и того, чего Он требует, часто не берет, отказывается. Как глубока, непостижима, бесконечна, безгранична любовь и милость Господня к нам ничтожным людям.

Вера Тайсон