Научное обоснование сотворения мира: принцип единообразия

Нормам Гейслер

«Предположим, что, проходя пустынной местностью, я наткнулся на камень…» - так начинается одна из самых знаменитых книг в истории западной христианской литературы, «Естественная теология» Уильяма Пейли, написанная в 18-ом веке.

А что, если я нашел в пустыне часы? - рассуждает автор. Стану ли я сомневаться, что эти часы - дело рук какого-то разумного мастера? Основная мысль Пейли такова: сложность, гармония и осмысленность живой природы не могут не привести нас к выводу, что у этой природы должен быть разумный Творец.

Устарели ли рассуждения У. Пейли в наш век? Нет, считает Норман Гейслер, профессор философии и богословия Далласской теологической семинарии, популярный лектор и автор нескольких книг.

Предположим, что, переходя долину, я обнаружил круглый слоистый камень-голыш, и меня спросили, откуда он такой взялся.

Я могу дать на это следующий ответ. Река долго наносила и откладывала вещества, которые в результате химического воздействия слой за слоем затвердевали. В один прекрасный день от осадочной породы, образовавшейся в процессе отложения, откололся кусок и был со временем обкатан естественным трением и водой. И такой ответ будет вполне правдоподобным.

Предположим теперь, что, пройдя дальше, я обнаружил гору Рашмор, где на гранитном утесе вытесана огромная скульптура: четыре мужских лица. Даже если бы я ничего не знал о происхождении этих портретов, разве не решил бы я тотчас, что это продукт разумного замысла, а не результат эрозии?

Но почему же для камня естественной причины достаточно, а для скульптуры - нет? По той простой причине, что когда мы рассматриваем лица в скале, мы видим, что они являют собой разумный замысел, чего не было в камне, и что они передают информацию.

Камень содержит слоистую структуру, которую исчерпывающе можно объяснить процессом осаждения, имеющим место в природе. В портретах же есть намеренно выстроенные черты, а не просто повторяющиеся линии. Форма камня - округленная, что бывает в результате естественной эрозии, известной нам из наблюдений. Черты же лиц, в отличие от сформированных эрозией, отличаются четкостью. Более того, эти скульптурные портреты обладают явным сходством именно с такими предметами, о которых нам доподлинно известно, что они созданы разумными мастерами. Отметив эти различия, мы заключаем, что каменное лицо предполагает в основе своей причины разум. Из чего с неизбежностью следует, что когда-то где-то существовал разум, сотворивший эти лица. Рассмотрим некоторые возможные возражения.

1. Думаю, что наше умозаключение не станет более сомнительным оттого, что мы никогда прежде не видели такого лица, высеченного в граните, что мы никогда не встречали мастера, способного это сделать, и что мы сами совершенно не способны создать подобное произведение. Ведь именно так мы рассуждаем в отношении, скажем, какого-нибудь забытого искусства или диковинок современной техники.

2. Кроме того, наше умозаключение не пострадает даже, если, рассмотрев эти портреты повнимательнее, мы обнаружим, что их исполнение несовершенно. Скульптура не обязана быть совершенной, чтобы можно было догадаться о ее разумном происхождении.

3. Далее, наш аргумент не станет слабее оттого, что мы не может опознать эти лица. Даже если мы никогда не слыхали об изображенных здесь людях, мы все равно заключим, что это - работа разума.

4. Поверит ли человек в здравом уме, если ему скажут, что существование этих портретов в скале объясняется одной из возможных форм, принимаемых породой?

5. Будет ли удовлетворено наше любопытство, если нам скажут, что в гранитной породе заложен некий закон или принцип упорядоченности, предрасполагающий к лицеподобным формам? Мы никогда не слыхали о скульптуре, созданной по этому принципу, и мы не можем себе представить, что под таким принципом упорядоченности подразумевается нечто иное, нежели разум.

6. Мы бы удивились, услыхав, что подобные конфигурации в горном склоне не доказывают разумного создания, а это только так кажется.

7. Мы бы не меньше удивились, если бы нам сказали, что эти лица появились просто в результате естественных процессов выветривания и водной эрозии.

8. Наши выводы не поколеблются, даже если мы обнаружим, что в создании этих лиц были использованы какие-нибудь природные объекты или силы. Управление такими силами требует разума. В любом случае.

9. Наши выводы ничуть не изменятся, если мы обнаружим, что эти законы природы были установлены каким-то разумным существом. Предположив такого создателя законов природы, мы ничего не добавляем к их силе. Естественные силы выветривания и водной эрозии никогда не сотворят в граните человеческого портрета.

10. Неважно даже, если позади лба такого каменного лица мы обнаружим компьютер, способный воссоздать лица на близлежащих утесах посредством лазерных лучей. Это лишь усилит наше уважение к разуму, создавшему такой компьютер.

И даже если мы узнаем, что этот компьютер был создан другим компьютером, мы все равно не оставим нашей веры в разумного творца. Более того, наше восхищение лишь возрастет перед лицом разума, способного создавать компьютеры, в свою очередь наделенные способностью к творчеству.

И не покажется ли нам странным, если кто-нибудь предположит, что в разумном творце нет нужды, потому что количество компьютеров, создающих другие компьютеры, бесконечно? Мы знаем, что увеличение числа компьютеров в серии не снимает необходимости в разуме, программирующем всю серию.

Мы не согласимся также с возражением, будто наш принцип (что для такой информации нужен разум) приложим только к ближайшему, но не к отдаленному прошлому. Что для нас далеко, то для других (отдаленных от нас) близко.

И не сочтем ли мы произвольным заявление, что, мол, термин «наука» приложим к нашему мышлению лишь в случае, если мы предположим, что лицо возникло в результате действия естественного фактора, вроде эрозии, но не тогда, когда мы заключаем о существовании разумного создателя? Неужели археолог только тогда не нарушает законов науки, когда объясняет происхождение древних черепков и орудий причинами естественного характера, не связанными с разумным замыслом?

И, наконец, нашей уверенности не убудет, если нам укажут, что мы ничего не знаем о том, как были созданы эти лица. Мы знаем достаточно, чтобы заключить, что для их создания необходим разум. Сознание неполноты наших сведений не должно порождать недоверия к тому, что мы знаем наверняка. А мы знаем, что природные силы никогда не производят подобных шедевров. Мы знаем также, что скульптурные портреты в скале имеют вид продуктов разумного творчества. Ибо там, где мы видим признаки смысла, мы предполагаем в качестве причины разумного автора. И такая традиция понимания основана на единообразном опыте.

Теперь, аналогично, представим себе, что, исследуя пещеру, мы обнаруживаем кристалл красивой формы. Заставит ли нас порядок повторяющихся форм кристалла и красота его симметрии прийти к выводу, что он кем-то сотворен? Не обязательно. Чисто природные процессы регулярно производят такие богатые геометрические формы.

Предположим, с другой стороны, что, изучая генетическую структуру живого организма, мы обнаруживаем, что ДНК каждой клетки содержит сложный и уникальный информационный код. Допустим, мы обнаружили, что информация, содержащаяся даже в одноклеточном организме, по объему равна тому энциклопедии. Затем мы узнали, что информация в живых клетках организована по тому же принципу, что и комбинации букв, используемые разумными существами для передачи информации.

Далее предположим, мы обнаруживаем, что информационный багаж неживых белков практически случаен, и ничего, даже отдаленно напоминающего жизненный код, не существует в физико-химическом мире. Приняв все это во внимание, разве не придем мы к выводу, что для создания живого организма необходим разум? И не придем ли мы к этому выводу с той же степенью уверенности, с какой мы заключили, что для придания камню формы мужского лица необходим разум?

А если мы к тому же обнаружим, что человеческий мозг содержит больше генетической информации, чем крупнейшие библиотеки мира, разве не рассмешит нас предположение, что обширная «библиотека» мозга могла возникнуть естественным образом, из более простого «однотомного» организма, без разумного вмешательства?

Думаю, что от вывода о необходимости разумного замысла в создании человеческого разума нас не удержит и то обстоятельство, что в библиотеке живых созданий есть много других «книг», с подобной же, но менее сложной информацией. Ибо наш опыт показывает, что одинаковая информация в разных книгах никогда не переходит из одной в другую сама по себе, ни в процессе печатания, ни при пересылке, ни от стояния бок о бок на библиотечной полке.

Сомнительно также, чтобы здравомыслящий человек изменил свои убеждения в этой области, узнав, что печатный текст иногда изменяется под влиянием естественных процессов (старение, повреждение). Не изменятся наши взгляды и в том случае, если мы вдруг узнаем, что слова иногда необъяснимым образом перескакивают из одной книги в другую. Мы все равно сохраним уверенность, что такие изменения и скачки в тексте нуждаются в разумном управлении, иначе в результате получится не информация, а путаница. Здравый смысл подсказывает, что информация никогда не трансформируется от низших форм к высшим без вмешательства разума. Ибо мы знаем, что, хотя все слова «Гамлета» и содержатся в Оксфордском словаре, тем не менее для того, чтобы составить из этих слов «Гамлета», без разума не обойтись.

Откуда у нас такая уверенность, что информация исходит от разума, и что перевод информации в высшие коды требует разумного вмешательства? Но разве это не «единообразный опыт» всех здравомыслящих людей? Видел ли кто-нибудь, чтобы от взрыва в типографии возникла энциклопедия? Можно ли путем случайных ошибок при многократном перепечатывании стишка «У Мэри была овечка…» получить «Потерянный рай» Мильтона? Разве мы встречали когда-нибудь случаи зарождения или улучшения сложной информации иначе как в результате разумной деятельности?

Больше того: принцип единообразия настолько укоренился в нашем сознании, что мы бы весьма удивились, услышав, что кто-то сажает за пишущие машинки мартышек и ждет, что они произведут на свет пьесу Шекспира. Или же что некто бросает шарики на клавиатуру компьютера в надежде выработать для него хорошую программу.

Мы настолько уверены в том, что лишь разум поставляет информацию, что, когда археологи находят древние надписи на неведомых языках, мы, не колеблясь, приходим к заключению, что они написаны разумными существами. И если вдруг астрономы получат из космоса сообщение, поддающееся расшифровке, мы будем иметь все основания считать, что оно исходит от разумного источника.

На чем же основано убеждение, что такая информация имеет своим источником разум? Разве это не наш единообразный опыт? И разве неправда, что «единообразный опыт равносилен доказательству», так что «у нас есть прямое и полное доказательство, вытекающее из самой природы факта…» (Д. Юм).

Короче говоря, разве наша вера в необходимость разума для порождения различных информативных кодов живых существ не основана на научном принципе единообразия: «настоящее есть ключ к прошлому»? И поскольку мы не присутствовали при зарождении жизни, разве не следует из этого, что наши догадки об этих событиях отдаленного прошлого полностью основываются на надежности принципа единообразия? Но раз наш опыт единообразно указывает на необходимость разума для создания подобной информации, то вера в независимое от разума происхождение жизни противоречит принципу единообразия, на котором основано научное понимание прошлого.