Домашние вещи

А. Борисов

Шел 1973 год. Сколько рассказов начинается именно так. 1973 год — что говорит эта дата нашему читателю? Возможно, кто-то из вас вышел на пенсию в том далеком году или только родился. Что до меня, это был седьмой год после того памятного, в котором Хрущев обещал показать по телевизору последнего верующего, и семь лет оставалось до того года, в котором, по обещанию Брежнева, должна была быть создана материальная база для построения коммунизма. Что из всех этих обещаний вышло, вы видите сами. К тому времени я был уже женат, имел двух с половиной детей, трудился в церкви и работал снабженцем. С христианской литературой было трудно в то время, и, хотя я лично имел карманную Библию, подаренную мне отцом после моего возвращения со службы в армии, у многих ее не было. Крещаемым дарили Новые Заветы, и это было очень ценным подарком. Появились первые книги, изданные подпольно издательством «Христианин», и лично на меня огромное впечатление произвела брошюра О. Смита «Несите весть им о Христе». Верующие читатели наверняка помнят ее. Я не был красноречивым проповедником и потому сделал для себя открытие, что могу гораздо больше сделать для распространения Евангелия через служение «вспоможения», чем через проповедь в церкви.

В собрании были в основном верующие братья и сестры, которые, конечно же, тоже нуждались в духовной пище и подкреплении, но сколько людей могло бы прочесть о Христе через печатное слово, если бы было достаточно литературы! И мне хотелось внести свою лепту в этот труд.

Но труд этот был опасен, и, хотя я не отличался храбростью, я понимал важность служения. За работу в подпольной типографии давали срок до пяти лет. К тому времени многие братья и сестры уже сидели в узах, но, несмотря на все давление КГБ, дело печати развивалось. Было трудно с бумагой. Верующие покупали ее и собирали где только было возможно. Писчей бумаги на прилавках магазинов для канцтоваров не стало.

Был пасмурный декабрьский день. Я договорился с моим начальником, уплатив 70 рублей (немалые деньги по тем временам) за перевозку домашних вещей, получил печать и отметку в путевом листе и был готов к дальней дороге. Предстояло из далекого южного города перебросить партию литературы или бумаги — что точно, я не знал. На словах мне объяснили, как ехать и точный адрес. Карты и записей у нас с собой, естественно, не было из соображений конспирации. В этот южный город можно было попасть двумя путями. Первый — через три горных перевала, на которых летом-то лежал снег, а на дворе был декабрь, и мы на своем старом «Уральце», естественно, избрали путь в два раза длиннее, но надежнее. Пословица «Тише едешь — дальше будешь» как нельзя лучше подходила к нам. Под равномерное завывание заднего моста мы двигались с максимально возможной скоростью — 70 км/час — вперед. Естественно, перед отъездом мы помолились о благословении и охране в пути и теперь были спокойны перед дальней дорогой.

Мы — это я и мой дядя, замечательный человек, которому я уже к тому времени был многим обязан. Он часто бывал в нашем доме и любил рассказывать о пережитом. Это были живые рассказы о его юности на Кавказе, о трудармии на Урале, о жизни братства в послевоенное время. Вот и теперь, сидя со мной в кабине «Уральца», он в который раз рассказывал мне о том, как ему приходилось обуздывать норовистых лошадей и скольких усилий стоило привезти из леса несколько бревен, а тут дави себе на педаль, да смотри на дорогу — и все в порядке. Между тем 1200 километров лежало перед нами. Часть пути мне была знакома, ибо по ней мы не раз ездили с молодежью на посещения в другие церкви. Быстро стемнело. Свет фар освещал только небольшой участок дороги, но я живо представлял себе знакомую мне картину горного хребта Ала-Тоо, что тянулся с левой стороны дороги, и бесконечную равнину, переходящую в полупустыню Бетпак-Дала, что расстилалась справа. Остались позади села со знакомыми русскими и киргизскими названиями. Вот мы уже и в Казахстане — ни границ, ни шлагбаума. Русло небольшой высохшей реки было видимым знаком границы нынешних двух суверенных государств. Проехали Джамбул и преодолели небольшой перевал. Снега не было. Это зимой 1968—1969 годов, когда была суровая для наших мест зима и выпало много снега, такой подъем был почти непреодолимым, а теперь он не представлял никакого труда.

К утру мы были в Ташкенте. Остановились у небольшого базарчика. Купили узбекских лепешек и кефир и поехали дальше. Удивительным было то, что за все это время нас ни разу не остановили ни на одном из многочисленных контрольных постов, а таковые имелись в каждом районном центре и по нескольку — в крупных городах. Сознание, что сам Господь хранит нас по молитвам Своих детей, наполняло наши сердца радостью. Он и устрояет наш путь...

Проезжая по узбекским селениям и глядя на аккуратные поля хлопчатника, уже убранного, с характерным окаймлением акациями вдоль поливных арыков, меня наполняло теплое чувство причастности к Церкви Христовой и ее труду. Действительно, как в знакомой песне поется: «Труд небольшой, но делали». К тому же узбекская земля была моей духовной родиной. Здесь, в старинном узбекском городе Самарканде, находясь на службе в армии, я обратился к Господу. В военном гарнизоне, где и гражданских лиц-то не было, Господь нашел меня, и под сенью ветвистых карагачей, что посадили еще красноармейцы в 20–е годы, я упал на колени на пыльную землю и просил у Бога прощения за мою грешную жизнь и сил для следования за Ним. Как чудесно Он хранил меня эти годы и заботился обо мне!

От Коканда осталось впечатление, словно по меньшей мере лет на пятьдесят история повернула вспять. Аксакалы на ишаках, в чалмах, беседки у арыков с пьющими чай и ведущими неторопливую беседу мужчинами в халатах. Женщин почти не видно, разве с веником у ворот своего дома.

Несколько раз пришлось останавливаться, чтобы спросить направление, ибо указателей не было вовсе. Но в городе нашей цели нужный адрес спрашивать не пришлось. Словно невидимая рука вела нас, и где-то около пяти часов вечера мы были на месте. Нас ждали. Но сказали, что придется ждать темноты и потому мы можем немного отдохнуть. Мы поблагодарили Бога за охрану в пути, и я прилег на диван, но уснуть не мог. За дверью слышались голоса, и только теперь я понял, как напряжены были мои нервы. Судя по тому, как ворочался мой дядя, он тоже не мог спокойно отдыхать. Наконец за дверью послышался мужской голос, и я понял, что пришел хозяин дома. Мы вышли в освещенную кухню. Поприветствовались с братом. Во время ужина он предлагал произвести погрузку ночью, отдохнуть и только утром отправиться в обратный путь. Как-никак 1200 километров были позади нас. Мы же склонялись к тому, чтобы загрузить груз как можно скорее и тут же отправиться в обратный путь. Между тем темная южная ночь уже стояла на дворе. Мы поехали по домам верующих загружать наш драгоценный груз. Как я уже говорил, мы, то есть верующие, пытались как-то соблюдать конспирацию. Естественно, никто этому не учился, и потому часто случались накладки в работе. Вот и теперь. Братья и сестры хранили собранную бумагу у себя в небольших количествах, и нам пришлось ехать от одного дома к другому или даже в другой район города. Это было равносильно тому, как если бы я везде показывал свой паспорт, ведь стоило только взглянуть на номер, как любому становилось ясно, откуда автомобиль, из какой местности. Донеси кто-нибудь, и органы в течение пяти минут знали бы, кто за рулем этого автомобиля. Единственное, что хранило нас, — милость и благодать Божия. Мы были в Его руках, делали Его дело, дело по Его поручению, несли Его Слово людям и потому уповали на Его водительство и охрану. Как Господь нас чудно хранил, мы особенно пережили (в который раз!) на обратном пути.

Между тем погрузка заканчивалась. Кузов наполнялся бочками, пчелиными ульями, старыми сундуками и разным другим домашним скарбом (если не сказать хламом, ведь известно, как трудно жили материально братья и сестры). На одной из узких улочек,прямо во дворе дома, ибо в доме в это время проходила репетиция оркестра, мы помолились и под негромкие звуки мандолин и гитар отправились в обратный путь.

В дороге рассуждали о том, что у Господа везде есть свои дети, готовые трудиться для Него.

Стоял туман, и вскоре он настолько сгустился, что буквально в двух метрах не видно было дороги. Я пересел за руль. Открыв окна, мы во все глаза смотрели вперед, следя в основном только за тем, чтобы не съехать с дороги. Ехали очень медленно, но совсем останавливаться не было смысла. Напряжение было велико, каждую секунду на дороге могла оказаться арба или понуро бредущий ишак, выгнанный хозяином.

Вскоре я совсем потерял ориентировку во времени и месте нахождения. Сколько времени мы уже плыли в этом молочном облаке — час, или два? Внезапно туман рассеялся, и нашему взору открылась дорога на перевал, что лежал перед нами. Я подумал: это милость Божья к нам, что перед самым опасным участком дороги туман исчез, а следующей мыслью уже была: так весьма часто бывает, и я с таким явлением уже не раз встречался.

Пока я так размышлял, мы уже преодолели первые подъемы и серпантины. Все чаще облако тумана преграждало нам путь, и вскоре мы снова и окончательно были им взяты в плен. Он не был таким густым, как внизу, в долине, но все же продвигаться вперед приходилось очень медленно. Постепенно случилось так, что автомобили, стоявшие на обочинах и не рисковавшие ехать вперед, пристроились сзади к нам, и таким образом образовалась целая колонна. Почему-то вспомнилось место из Священного Писания: «Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму». Но мы не были слепы, и они следовали за нами. Думалось, хорошо если бы и в духовном плане так было.

Наконец слева замелькали огоньки небольшого рудного городка, притаившегося в расщелине гор. Теперь перед нами лежала широкая равнина до самого Ташкента. Была ночь, и, по всей вероятности, милиционеры спали. Нарушая покой улиц миллионного города, мы проехали его до северо-восточной окраины. На кольце из тени будки ГАИ вышел милиционер, явно намереваясь нас остановить, но, по всей вероятности, заметив, что мы не «поливные», то есть не груженные сухофруктами для продажи в Казахстане или Сибири, повернул назад в тепло будки. А может, Господь положил ему другие мысли? Зато на границе с Казахстаном нам перекрывал дорогу шлагбаум. В небольшой будке сидел пожилой милиционер-узбек. И он явно не собирался выходить оттуда. Я взял путевой лист и подошел к нему. На столике перед ним лежал раскрытым какой-то регистрационный журнал. Справа — пиалка с уже остывшим чаем. Сам он, в грязном кителе и рубашке с засаленным воротником, со сбитым набок галстуком, выглядел, однако, вполне добродушно.

— Эй, куда едешь? Что везешь? Домашний вещь? Не может быт! Но сегодня праздник, не буду портыт настроений. Езжай далшэ!

Он протянул руку в окно будки и отцепил веревку, за которую был привязан шлагбаум. Дорога была открыта. Мы продолжали путь, радуясь и благодаря Бога за то, что он чудно управляет сердцами и мыслями людей. Но самое удивительное было еще впереди. Уже серело небо и становились видны очертания сопок и гор на горизонте, когда мы вдруг увидели останавливающего нас милиционера, закрытый шлагбаум и нескольких людей в вагончике, что стоял прямо у дороги. Я резко затормозил, ибо не ожидал встретить в этом месте пост, к тому же дорога шла довольно резко под уклон. Остановился прямо перед милиционером.

— Ты куда несешься? Документы!

Он подошел ко мне, я протянул ему путевой лист.

— Права! А это кто рядом с тобой? Клиент?

— Нет, это мой дядя.

— Знаем, что за дядя!

Я не глушил машину.

— А ну, заглуши машину! Что везешь?

В свете фар он все еще разглядывал документы, затем встал на подножку и заглянул в кузов. Попробовал приподнять крышку ящика, но она не поддалась. Это было нами сделано умышленно, ибо мы предвидели такой вариант. Кузов был загружен не полностью, и сзади стояли открытые бочки с прикрытой тряпьем бумагой.

На секунду задумавшись, он закричал:

— Петька, ты на что здесь? А ну полезай, посмотри, что там в кузове!

— Домашние вещи, — начал было я...

— Знаем, знаем, — оборвал меня милиционер.

Я внутренне молился Господу. Петька, паренек лет шестнадцати, запрыгнул в кузов и начал рыться в вещах. Открыл сундук, затем сбросил мешковину с бочки и заглянул в нее. К тому времени уже довольно рассвело, и он наверняка видел ее содержимое. Сердце гулко стучало в моей груди.

— Ну что там? — спросил милиционер.

— Вещи, домашние вещи... — как-то растерянно протянул Петька.

Видел он бумагу или нет, или ожидал найти там что-то другое — для меня было очевидным одно: Господь закрыл ему глаза, и он не видел ничего, кроме домашних вещей.

Как-то нехотя, словно под чьим-то давлением, милиционер протянул мне документы:

— Ладно, езжай. Домашние вещи. Барахло!

Опять мы в молитве благодарили Бога за Его чудеса. Дядя рассказывал о подобных случаях из жизни верующих в прошлом. Но то, что мы стали свидетелями Его могущества в нашей жизни, и теперь еще наполняет мое сердце хвалою. Он Господь! Он добрый Пастырь и знает Своих и их нужды!

Последняя задержка произошла в Джамбуле. Шел ремонт дороги прямо в центре города. На скользкой от грязи дороге я не успел вовремя заметить выкопанную и плохо засыпанную траншею и с разгона влетел в нее. Пассажиры проходившего мимо автобуса через забрызганные грязью окна удивленно глядели, как я крутил баранку то влево, то вправо, а автомобиль не слушался руля. Я остановился. Заглянул под автомобиль и увидел, что срезало палец продольной тяги.

Стуча ногой по колесу, мы съехали на обочину.

— Снимай тягу, — сказал мне дядя, — а я постараюсь найти что-нибудь. Он остановил такси, и через минуту его уже не было. Я достал инструмент и начал разбирать тягу. Когда я, вымазанный с ног до головы грязью и мазутом, вылез из-под машины, передо мной стоял, улыбаясь сквозь рыжую щетину, дядя. На ладони лежал нужный палец:

— На, возьми, по-моему, это то, что нужно.

Я полез под машину.

Когда мы выехали за город, дядя, сидя за рулем, рассказал мне, чумазому и страшно уставшему, как он достал палец.

— Куда? — спросил таксист.

— В ближайшую автобазу.

Дежурный механик сказал, что сегодня праздник и никого на территории автобазы нет, но все же дал себя уговорить подойти к навесу, загороженному спереди сеткой, где хранились всякого рода старые агрегаты и запчасти. За сеткой на полу лежал нужный палец.

— Вот он-то мне и нужен, — сказал дядя.

— Да, но как его оттуда достать?

— Сейчас, одну секунду, — дядя стал оглядываться вокруг.

Наконец он нашел то, что искал. Кусок старой катанки лежал неподалеку. Он загнул ее конец, и после нескольких попыток палец был извлечен из-за сетки.

Поджидавший у ворот таксист спросил:

— Теперь куда?

— К машине, где вы меня взяли, — ответил ему дядя, показывая добытый палец.

— Ну и ну, — покачал головой таксист, — наверняка в снабжении работаешь, нам бы такого в таксопарк.

Дядя только улыбался.

Уже смеркалось, когда я от тряски проснулся. Мы завернули на нашу улицу. Я открыл ворота, и дядя въехал в наш двор. Дома никого не оказалось. Все были на помолвке моего брата. Дядя пошел домой, а я, кое-как умывшись, упал на диван, тут же заснул и не слышал, как пришли родные и началась разгрузка «домашних вещей».

Было пятое декабря...

«Тогда безопасно пойдешь по пути твоему, и нога твоя не споткнется. Когда ляжешь спать, — не будешь бояться; и когда уснешь, — сон твой приятен будет. Не убоишься внезапного страха и пагубы от нечестивых, когда она придет; потому что Господь будет упованием твоим и сохранит ногу твою от уловления» (Притч. 3:23—26).