В поисках истины

Солодовников Владимир Васильевич – член церкви евангельских христиан-баптистов, историк, кандидат наук, автор двух книг и многочисленных статей; преподает в баптистской семинарии и ряде высших учебных заведений Москвы. В интервью нашему журналу он рассказывает о том, как духовные поиски привели его к поискам научным.

– Владимир Васильевич, Вы – автор учебного пособия по истории протестантизма, написанного с позиций вероучения евангельских христиан. И вот несколько месяцев назад вышла в свет еще одна Ваша книга – «Оболганные инквизицией». Она рассказывает о предреформационном христианском движении катаров во Франции. Я почти уверена, что многим людям, не изучавшим историю христианства, слово «катары» мало что говорит. Расскажите, пожалуйста, вкратце: кто такие катары?

– Катары еще за 300 лет до Мартина Лютера декларировали и внедряли в жизнь некоторые принципы Реформации. Они выступали за доступную каждому человеку Библию на его родном языке, отрицали практиковавшееся западной церковью прощение грехов за деньги – индульгенции, почитание образов и статуй, помпезные богослужения, поколебали культ богородицы и святых, практиковали повсеместную проповедь.

– Тем не менее и Ваш труд, и энциклопедическая литература сообщают о том, что у катаров были серьезные заблуждения...

– Да, катары утверждали, что Бог – Творец духовного, но не материального мира, что в науке называется дуализмом. Но именно эти их взгляды и не получили в дальнейшей истории христианства серьезного развития.

– И все же, если движение катаров – предтеча Реформации, то почему об этом движении до нас дошло так мало информации?

– Вся беда в том, что собственно катарские источники были уничтожены инквизицией, а отчасти даже самими катарами во время гонений. Сохранились лишь римско-католические источники с изложением идей катаров. Те из них, что доступны, – далеки от истины, а те, что близки к истине, – под грифом «для внутреннего пользования» католической церкви.

– А что побудило Вас изучать предреформационные движения, в том числе катаров?

– Мой интерес к тому, как зарождалась Реформация, в большей степени стал следствием моих личных поисков истины.

– Владимир Васильевич, мне кажется, читателям было бы не менее интересно узнать и об этом.

– В моей жизни складывалось не совсем все просто, но в то же время и не настолько сложно.

...Рос я в семье инженеров-полиграфистов. У нас дома была большая библиотека, где между другими книгами стояла и Библия. Не помню, чтобы мои родители особенно увлекались чтением Священного Писания или всерьез обсуждали какие-то мысли из него. Но я любил читать историческую литературу и как-то между делом, еще в отрочестве, стал заглядывать и в эту Книгу. Даже из того, что я мог понять, я уловил, что Библия говорит о добре и зле, о том, что – хорошо и что – плохо, как следует жить и как не следует. Я обнаружил, что большинство людей делают противоположное тому, что советует Библия, и стал размышлять. С каждым годом жизни вопросов становилось все больше и больше. Наконец, к окончанию школы, я решил, что надо искать ответы на эти вопросы. И двинулся не куда-нибудь, а прямо в Загорск, теперь это Сергиев Посад. И с первого же раза почувствовал себя в лавре хорошо: замечательное пение, таинственные лики икон, свечи, умиленные лица молящихся. Правда, я не понимал старославянского языка. Но на его изучение у меня ушло не много времени. И вот когда я начал более или менее понимать происходящее в храме, то стал замечать, что большую часть богослужения мои мысли сосредоточены не на Боге, а на «сюжете» происходящего. Даже обидно было: в электричке, метро, дома – ничто не мешало напряженно размышлять о Боге, а в храме – эйфория и праздность мыслей.

И снова я остался с Библией один на один. Но, безусловно, поездки в лавру не пропали даром: я основательно познакомился с русским православием и нашел ответы на некоторые свои вопросы.

Тем временем окончил среднюю школу и сдал вступительные экзамены на дневное отделение исторического факультета МГУ. Однако учиться мне пришлось в Московском областном педагогическом институте.

– Вы не прошли по конкурсу в университет?

– Нет, вступительные экзамены я сдал успешно. Просто нужно было место для дочери одного космонавта, и «наехали» на меня.

– Сам собой напрашивается вопрос – почему именно на Вас? И как Вы узнали, что причина именно в «дочери»?

– Потому что мои родители, с точки зрения приемной комиссии, были «никто», и, следовательно, с таким абитуриентом можно было делать что угодно. Мне прямым текстом назвали причину возвращения документов и даже фамилию самого космонавта. Не хотелось бы сейчас сосредоточивать внимание на цинизме, который процветал в «большевистском раю», потому что разговор не об этом. В конце концов я учился в вузе, хотя и не столь престижном, и беспрепятственно читал Библию. И вот как-то при исследовании Послания к евреям обнаруживаю рекомендацию апостола Павла не оставлять собрания. И так эти слова были ко времени: я и сам чувствовал непреодолимое желание общаться с людьми, которые верят в Бога и размышляют о Нем. Сходил еще в некоторые пра-вославные церкви, в синагогу, в мечеть и в Московскую церковь евангельских христиан-баптистов...

– В последней Вы и остались?

– Здесь было не совсем по схеме «пришел-остался». Когда я пришел в церковь евангельских христиан-баптистов, что в Малом Вузовском переулке, в самый первый раз, то был потрясен, насколько совпадало то, что говорил проповедник, с тем, о чем я думал. Не было золотых одежд, алтаря, росписей, умиротворяющего потрескивания свечей, более того – пахло щами (как позднее я выяснил, рядом с залом богослужений находится столовая), и рядом стояли какие-то уж совсем бедно одетые старушки. Но каждое слово проповедника отзывалось в моем сердце каким-то восторжен-ным «да». К концу собрания я понял, что это то, что мне нужно, здесь я и останусь. Однако когда я попытался наладить контакты с людьми, то почувствовал с их стороны некоторую настороженность. (Позднее я в полной мере узнал причину такой реакции и, конечно же, все понял.) И хотя полноценного общения с людьми в церкви не получилось, я с интересом захаживал на собрания.

На втором курсе меня как отличника в числе других студентов послали по межвузовскому обмену в Румынию, в университет города Брашов. Безусловно, интересно было посмотреть, как живут люди в другой стране. А в этом случае еще и сравнить разновидности коммунистического режима. Из зарубежных радиопередач я знал, что и в этой, по существу полумаоистской, стране есть ростки свободомыслия. Я решил, что в свободное от учебы время было бы неплохо познакомиться с этими «ростками».

Найти возмутителей спокойствия диктатора Чаушеску оказалось несложно. Ими были венгры, живущие в Румынии. Меня удивило, что при всей строгости режима венгры-инакомыслящие никого не боялись. Но еще больше удивило, что среди них было немало протестантов. Именно они проявили ко мне искренний интерес, пригласили на собрание, домой. При очень низком уровне жизни в стране у них были добротные дома, ухоженные участки, сами они держались с достоинством. И рядом же – убогие хатенки румын, страх перед системой. Хотя, конечно, в Румынии были и румыны-баптисты, но я попал в среду венгров и рассказываю о них.

– Владимир Васильевич, неужели Вы не понимали, что в вашей группе должны были быть осведомители, и Ваши встречи с неугодными режиму людьми могли плохо кончиться для Вас?

– Понимал, конечно, но уж очень интересно было. Молодость... Хотя «недремлющее око отечества» все же скоро дало о себе знать.

...Мои хождения на венгерскую «сторону» привели к тому, что я принял крещение в общине венгерских баптистов в одном из пригородов Брашова.

Когда мы вернулись в Москву, то меня пригласили в деканат и вежливо сообщили, что руководству факультета «кое-что» известно о моем пребывании в Румынии; что мое поведение свидетельствует обо мне как о человеке с «двумя лицами» и что «с идеологией у меня что-то не так». Однако при этом не было произнесено слов «баптист», «крещение» – ведь у нас «была» свобода совести...

– И как же все-таки удалось избежать печальных последствий?

– Меня помиловали, потому что я был отличником, давал процент успеваемости.

Но не менее «интересно» было, когда я пришел в свою церковь и рассказал «руководящим» братьям о приключившемся со мной в Румынии. Моя история сильно их озадачила и даже показалась подозрительной. В результате – членство в церкви не признали, но выразили пожелание – собрания не оставлять...

Не скрою, много тяжелых мыслей прошло в это время через мою голову, но именно с этого времени я стал серьезно молиться и вопрошать Бога – каково мое предназначение как человека, желающего исполнять Его волю?

Собрания, конечно, не оставлял. Некоторые проповеди давали хорошую пищу для размышления. И к тому же наступило время, когда на церковной кафедре стали появляться проповедники недюжинной образованности.

Мало-помалу у меня стали появляться мысли по окончании института поступить в аспирантуру. В то же время я понимал, что практически маловероятно, чтобы какая-либо кафедра чисто идеологического факультета, каковыми были истфаки вузов СССР, согласилась принять мои документы.

Так оно и вышло. Несмотря на то, что институт я окончил с красным дипломом, в аспирантуру меня не брали. Более того, по распределению отправили в захудалую деревню, где использовали исключительно на сельхозработах. Казалось бы, ситуация яснее ясного вынуждала оставить затею с дальнейшей учебой. А внутренний голос противостал: нет, добивайся, твое дело – учеба. Очень скоро придет время, когда твои знания будут востребованы. Помню, я тогда говорил Богу: «Если это Твой голос – дай сил преодолевать препятствия».

Вернулся из деревни в Москву и снова начал обивать пороги разных кафедр, и снова получал от ворот поворот.

И вот на каком-то этапе этих мытарств Господь посылает на моем пути человека – известного ученого-германиста профессора Николая Филипповича Колесницкого. Когда я пришел к нему со своими проблемами, он встретил меня очень сдержанно и сразу сказал: «Можешь ничего не рассказывать, я знаю твои трудности, что смогу, сделаю...»

Вскоре мои документы приняли в аспирантуру, а Николай Филиппович стал моим научным руководителем. Трудно понять, что двигало этим человеком: он не проявлял никаких признаков веры. Сейчас, конечно, я могу с уверенностью сказать: когда человек бессилен – вмешивается Бог. Ну, а тогда только удивлялся и молился.

Время шло, в церкви я стал обрастать знакомыми единоверцами, интересоваться историей братства. Очень скоро выяснил, что корни его уходят в штундизм. И удивился: неужели в прежние века существования христианства на Руси не появлялось людей и движений, которые бы не боролись за чистое евангельское Слово?! (Хотя я как историк знал, что был раскол, какие-то секты... И добрался аж до стригольников, которые поразили меня смелостью своих взглядов – ведь это XIV век!)

От русского баптизма, естественно, перешел к изучению Реформации. И снова меня одолевает вопрос: ведь не могло же такое мощное движение возникнуть на пустом месте. К сожалению, многие наши верующие думают, что Реформацию «придумали» Лютер, Цвингли и Кальвин.

Стал я изучать предреформационные движения и вскоре так увлекся, что понял: диссертацию буду писать о них. Пришел советоваться по этому поводу к профессору Колесницкому, а он и говорит: «Знаешь, кто такие катары?» «Знаю, еретики», – отвечаю я. А он: «А ты не спеши ярлыки-то вешать, разберись вначале...» Вот с этого все и началось. А закончилось книжкой, а потом и диссертацией.

– Владимир Васильевич, есть ли возражения со стороны Ваших оппонентов по поводу новой и, судя по всему, довольно смелой точки зрения, которую Вы высказали в своей книжке по поводу катар?

– Пока нет. Но мне, безусловно, было бы интересно услышать мнение ученых, в том числе и представителя ордена иезуитов в Москве...

– На какую читательскую аудиторию рассчитана Ваша книга?

– Я надеюсь, она будет хорошим пособием для тех, кто изучает историю христианства. Мне как автору хотелось бы, чтобы читатели, а особенно молодые верующие, уяснили из книги не только плюсы и минусы движения катар, но и то, как важно детально изучать те или иные явления, происходящие на путях Богопознания; усваивать лучшее, развивать его; бояться злословить то, чего не знаем, и уж тем более зажигать костры...

– Продолжаете ли Вы научную работу?

– Вообще говоря, научная работа как процесс продолжается у ученого до конца жизни. Но сейчас мне Бог говорит, что нужно спешить отдавать то, что я получил от Него...

К сожалению, за рамками нашего интервью остались интересные мысли, которые Владимир Васильевич высказал по поводу старого и нового мышления евангельских христиан, церковной жизни сегодняшней России, о взаимосвязи науки, культуры и религии, о перспективах богословского образования. Редакция журнала выражает надежду, что Владимир Васильевич в дальнейших номерах, уже в качестве автора, выскажется по этим и другим вопросам.