Михалыч

Валентина Шутилова

Михаил сидел на скамейке возле дома бывшей жены, лениво потягивая из бутылки пиво. Лето в самом разгаре, солнце печет вовсю. Сынишка, раскинув руки, носился с жужжанием вокруг него. Худой-то какой, что, его Светка не кормит, что ли? Жену Михаил бросил несколько лет назад. Надо же, сектанткой заделалась, предала, значит, родительскую веру.

Его, Михаила, прадед был православным священником, известным в поселке. Расстреляли его, конечно. Бабушка от отца не отреклась, чем и вызвала неудовольствие властей. Михаил помнит, как она рассказывала о своем побеге, когда ей пришлось в декабре, в тридцатиградусный мороз, с двумя малолетними детьми и пожилой матерью спасаться от НКВД. Вот вера-то была!

А эта, змея, отреклась от родительского благословения. Когда жена приняла крещение у баптистов, тех, о которых шла молва, что «они детей мучают и оргии разные устраивают», Михаил ушел из дома, хлопнув дверью. «Пока не отречешься от своих иноверцев, не вернусь», - предупредил он Свету. Конечно, сына Михаил бросать не собирался, так иногда берет его погулять с собой. Пацан-то чем виноват? Но и помогать деньгами он тоже не намерен, пусть почувствует, каково оно без мужа, может, и одумается.

Сережка с тех пор совсем большим стал, в школу ходит. С легкой руки тетки его начали называть сначала Сергей Михалыч, а потом и просто - Михалыч.

- Эй, Михалыч, поди сюда, - задумчиво сказал Михаил, протягивая сыну пакетик с чипсами. - Мать-то тебя совсем не кормит?

- Папа, а мы вчера в воскресной школе про грех изучали. И еще нам пастор сказал, что Бог всех людей и зверюшек сотворил, а дьявол все испортил грехом, - радостно поведал ему сынишка.

Михаил нахмурился. Ну вот, и ребенка туда втянула, непутевая. Михаил открыл следующую бутылку пива, отхлебнул и блаженно зажмурился. Тепло, светло, и мухи не кусают. Рай! На землю его вернул голос сына. Очевидно, Михалыч все это время делился с ним услышанным:

- А пить и курить тоже грех, и ругаться тоже, и когда дерешься…

Отца учить… Михаил чуть не подавился:

- Ах ты, щенок!

- Да, - восторженно продолжал Михалыч, - да, и щенков тоже Бог сделал, и тебя, папа, и меня, и маму.

Михаил прислушался. Вечно Сережка строчит, как из пулемета.

- Папа, а мы за тебя молимся каждый день, чтобы ты рассказал о своих грехах Богу и чтобы пить бросил, и чтобы снова с нами жил, и чтобы Бога узнал.

- Кто это мы?

- Ну, мы - я и мама. Мама говорит, что ты очень хороший, только как будто слепой из-за греха, потому что неверующий.

- Я неверующий?.. - резко повернулся Михаил и так замахнулся на сына, что Михалыч испуганно втянул голову.

Ударить он не успел. От неловкого поворота бутылка упала со скамейки, пиво потихоньку начало выливаться на асфальт. Сынишка расправил плечи и твердо произнес:

- Конечно, ты неверующий, папа. Ты никогда не молишься Богу, ты пьешь и куришь, и ты хочешь драться. Конечно, ты неверующий.

И, жужжа, Михалыч снова стал наматывать круги вокруг скамейки. Пиво вытекло. Но открывать следующую бутылку Михаил не спешил.

Слова сына больно ранили его. Михаила, гордящегося своим познанием истины и замученным за эту истину дедом, впервые назвали неверующим. Это он-то неверующий?

Он внезапно вспомнил рассказ бабушки о той страшной зимней ночи, когда она в лютый мороз через весь город тянула санки с двумя малышами. Ради своей веры она отказалась от квартиры, вещей, благополучия, от всего, что имела. И Бог дал ей силы вытерпеть все это.

Вот и Светка из последних сил тянется, на двух работах пашет, а гордая, денег не просит. Да еще и о нем, Михаиле, молится. Откуда у нее силы? Неужели и ей Бог дает? Значит, она и от Бога не отреклась? То есть он, Михаил, как НКВД его бабушку, преследует христиан? От этой мысли хмель разом вылетел из головы.

- Михалыч, заходи на посадку! - крикнул он сыну. - О чем вы там с мамой молитесь?