Будьте святы

«Быть или не быть? Вот в чем вопрос». Классик сформулировал, пожалуй, суть человеческих терзаний. Перед жизнью, которую Лермонтов назвал «пустой и глупой шуткой», отвечать приходится каждому. Переиначив, уже ближе к нашим дням, вопрос зазвучал чуть иначе: бить или не бить? Еще немного спустя: пить или не пить? Однако Пушкин, не без иронии, эту драму жизни заострил:

«Быть можно дельным человеком

И думать о красе ногтей.

К чему напрасно спорить с веком, Обычай – деспот меж людей».

Этот диагноз приспособленчества отражает суть вещей в мире. Но признаюсь, что и сооб-щество христианское, призванное к святости, зачастую так же неразборчиво, податливо и то-лерантно к «обычаям века». Однако Писание не дает нам повода думать, что обретенное для нас спасение совместимо с жизнью по обычаям века. Апостол Павел в Послании к евреям пишет: «Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа» (Евр. 12:14).

Будьте святы!

Этот призыв вызывает дрожь. С одной стороны, это тайное желание, дерзну сказать, всякой уставшей души.

И у замордованной жизнью, израненной в кровь, отверженной всеми души не пропадает жажда чистоты. Может быть, именно об этой неосмысленной страсти, назвав ее «линией, разделяющей добро и зло», говорил Солженицын: «Постепенно открылось мне, что ли-ния, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями, она проходит через каждое человеческое сердце – и через все чело-веческие сердца. Линия эта подвижна, она колеблется в нас с годами. Даже в сердце, объятом злом, она удерживает маленький плацдарм добра. Даже в наидобрейшем сердце – неискорененный уголок зла».

Думаю, что, пройдя адовы круги ГУЛага, он знает, что говорит. Однако говорить о святости в отрыве от Святого бессмысленно. И говорить о святости в кругу святых не менее трудно, почти невыносимо. Может быть, именно поэтому мы и не говорим о святости как о реаль-ности, заменив святость освящением, которое приобрело материальное выражение в одежде, стрижке, манерах поведения.

Святость – это Бог! Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы! Понять это невозможно, объяснить это невозможно, это нужно принять как откровение Бога и дар Его любви! «Будьте святы, потому что Я свят». Вы святы не собственным усилием или преображением, но святы святостью Бога!

Будьте святы!

Иногда я обращаюсь к братьям в приветствии: «Мир тебе, святой брат!» Где бы это ни про-исходило, реакция одинакова: испуг. Затем активное сопротивление и утверждение, что никакой он не святой. Что это: реальная оценка себя или ложная скромность? Екклесиаст го-ворит: «Каковы мысли в душе его (человека), таков и он» (Притч. 23:7). Если добавить к уже сказанному слова Иисуса Христа: «От избытка сердца говорят уста», тогда действительно нет никакой святости и никаких святых. Очевидно, поэтому в исторических церквах к лику святых причисляют уже завершивших свой земной путь, а в протестантских – святых нет вообще. Жи-вые недостойны, а до умерших нам нет дела.

Здесь, очевидно, нам необходимо определиться с понятием святости. Самое распрост-раненное понятие святости связано с моральным обликом. Наподобие морального облика строителя коммунизма. Существует перечень норм поведения, и соответствие этим нормам, исполнение этих норм и есть святость. Однако библейское откровение показывает нам сущность понятия «святость» несколько иной, означающей отделение. Святой Бог отделяет что-то или кого-то для Себя. Святой – значит отделенный для Бога. Касалось ли это первенцев, дней жизни или территорий. «Место, на котором ты стоишь, есть земля святая»! И в Новом Завете тот же принцип святости: «...через Которого мы получили благодать и апостольство, чтобы во имя Его покорять вере все народы, между которыми находи-тесь и вы, призванные Иисусом Христом, – всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иису-са Христа» (Рим. 1:5–7).

Избранные Богом. Призванные Богом. Возрожденные Богом. Искупленные Богом. Спасенные Богом. В Церковь Иисуса Христа введенные. Вот почему и коринфяне, хотя и «еще плотские», и филиппийцы, и мы святы. То есть отделены Богом и для Бога. Это Богом данная благодать.

Наше убеждение в реальности Божьих благодатных даров подтверждается и практикой церковной жизни. Например, баптисты не крестят тех верующих, кто на вопрос: «Спасен ли ты?» – не выразит своей уверенности в спасении. Однако поставим вопрос чуть иначе: «Святы ли вы?» – и утвердительный ответ будет, пожалуй, воспринят как дерзость.

Но «спасенный» и «святой» по сути синонимы! Не может быть спасенным несвятой, как не может святой сомневаться в спасении. Внутренняя убежденность в призвании, в святости – наиважнейшая составляющая, буквально фундамент для исполнения Божьего предписания: «Будьте святы». Убежден, что прежде, нежели мы осознаем призыв: «Ибо воля Божия есть освящение ваше» (1 Фес.4:3), – нам крайне важно стать, быть и осознать себя святыми. Как вообще можно говорить о борьбе с искушениями, с плотскими помыслами, страстями, если жизнь святая отсутствует?! Плоть лишь тогда показывает всю свою сущность, когда дух предъ-являет к ней свои требования. Именно в борьбе плоти и духа приобретаем мы познание о Боге и Его святости, а также порочности своего эгоистического «я». Чем более мы святы, то есть подвластны Богу, отделены для Бога, тем жестче претензии плоти.

Освящение наше – это познание Святого, преобразование ума нашего, доколе не изобра-зится в нас Христос. Кажется, очевидно и просто. Пытаюсь исполнить, прошу совета, ищу при-мера и слышу лишь, как один поносит другого, заверяя, что именно он и обладает истиной в последней инстанции. Рискуя потерять остатки уважения среди тех, кто приватизировал свя-тость, я пытаюсь вырваться из богословских и догматических формул и просто подойти ко Христу: «Господи! Что повелишь мне делать?» Его ответ: «Кто хочет идти за Мной, отрекись от себя, и возьми крест свой, и следуй за Мной». Он так же прост, как и непостижим. Вот оно мучительное, терзающее раздвоение: плоть желает противного духу! Как точно выразил Паскаль этот парадокс евангельского единения земного и небесного или, напротив, разъеди-нения: «Христианство странно: оно повелевает человеку признать себя ничтожным, да-же презренным, и в то же время повелевает ему уподобляться Богу. Без такого проти-вовеса это возвышение сделало бы его безмерно тщеславным, а принижение – отвра-тительным до последней степени».

Вспомнился апостол Павел. Его страсть познать Христа. От всего отказался, чтобы познать Иисуса. Все почел за сор. А ведь было от чего отказываться. Но как захватила его страсть познать Его! Познать Его страдания. Познать силу Его воскресения. Принять участие в страданиях Его. Соединиться с Ним в смерти Его, чтобы достигнуть воскресения мертвых. Вот это и есть освящение. Познать Его. Пребыть в Нем. Так действует Павел. Теперь попробую я. Приближаюсь к Господу. Однако это не так просто. Приближение ровно настолько, насколько я готов оставить себя самого, отречься от себя. Тут нечто невероятное. Чтобы мне стать свя-тым, я должен от себя отказаться. Иисус говорил: «Если не возненавидите и самой жизни, не можете быть Моими учениками». Павел от всего отказался. Петр говорит: «Как от Божест-венной силы Его даровано нам все потребное для жизни и благочестия, через познание Призвавшего нас славой и благостью, которыми дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них сделались причастниками Божьего естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью» (2 Пет.1:3–4). Удалиться от жизни, чтобы приблизиться к Жизни! Вот где возникает заманчивая келья монастыря. Брат ты мой! Я уже предвкушаю чистоту жизни с Иисусом и в Иисусе, где даже нет и претензий на земные раз-вратные искушения. Вот благочестивое собрание благочестивых людей. Вот удивительное благообразие святых манекенов в святых одеяниях. Вот оно бесстрастное и бесплотное сооб-щество ангелов-призраков. А где же Иисус? Опять ошибка.

Убегая от себя, вовсе не приближаюсь к Иисусу. Вспомнился толстовский отец Сергий. Останавливаюсь в растерянности. Понял. Нужно идти к Иисусу. Не в келью монастыря. Не в тайну Неба. Ведь Хозяин Неба пришел к нам на землю! Опять дрожь. Это что же получается? Возможно ли оставаться в земной жизни и быть святым? Но ведь познать Его мы можем только здесь, находясь в самой гуще грешного мира. «Бог явился во плоти»; «Я есмь путь и истина и жизнь»; «Видевший Меня видел Отца». Итак, из монастыря – за Иисусом. «Кто по-следует за Мной, тот не будет ходить во тьме»! Даже не на гору Преображения. Но в купаль-ню Вифезду, у Овечьих ворот.

Вот опять замираю в мучительном раздумье. У меня есть религия. Есть ритуал. Есть страх. Но нет свободы. Нет победы. Я боюсь людей в купальне. Ведь собрано там множество больных, хромых, увечных. Я боюсь преступить правила религии. А что потом, что обо мне будут говорить наши? Но я вижу Господа именно там, наклонившегося над парализованным человеком. Исчезаю я, теряясь в Том, от Кого бежали небо и земля, и вот уже нет меня, исчез. Только ОН! Парализованный встает. Он ходит! Так ведь и я лежал в параличе тридцать восемь лет. Это мне Он подарил освобождение. Слава Богу!

Я остаюсь в изумлении. Иисус продолжает Свой путь. Я со всех ног за Ним. Вот Он бесе-дует с женщиной-грешницей, известной своим развратным поведением всему городу. И Си-мон, фарисей, ухмыляется, думая в себе: «Если бы Он был пророком, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница» (Лк. 7:39).

Да что там Симон, я сам вдруг ощущаю в себе буквально презрение к этой женщине и готовность прогнать ее из дома. Как она может?! Как ей не стыдно?! И где-то в глубине сердца слышу шепоток: а ты сам? Чем ты лучше? Она прикасается к Нему, и святость Иисуса, чистота Его не потерпела никакого урона. Смогу ли принять такие прикосновения? Смогу ли так при-коснуться к Святому? Кровь вытекает прямо из сердца, я исполняюсь Его чувствованиями. Он назван другом мытарей и грешников.

Это мой Друг. Ведь я тот самый грешник, противный самому себе. Он беседует с женщиной-самарянкой. Он в доме мытаря Закхея. Он в лодке с рыбаками. Он среди многоты-сячной толпы, Он в синагоге. Он в доме Лазаря и у гроба его. Он рядом с плачущей вдовой, потерявшей единственного сына. Он на горе Преображения. Он и искушающий Его фарисей: «Позволительно ли давать подать кесарю?» Он в доме у начальника синагоги, у постели умершей дочери его. Он перед Пилатом. Он – и предатель Его Иуда. Он – и отрекающийся от Него Петр. «Элои! Элои! Ламма савахфани?» – что значит: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» – вопрошает Спаситель.

И я слышу: «Да будут все едины, как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едины, – да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21).

Я в Нем! Он во мне! Таинство святости!

Аминь!