Слово о зависти

Иоанн Златоуст

О Слове Вечном

Ничто так обычно не разделяет и не разъединяет нас друг от друга, как зависть и недоброжелательство, – жестокие недуги, лишённые всякого извинения, и более тяжкие, нежели самый корень зол – сребролюбие. В самом деле, сребролюбец хоть радуется тогда, когда сам получает. Завистливый же радуется тогда, когда другой не получает, считая собственным успехом неудачу других. Что может быть безумнее этого?

Забывая собственные бедствия, он изводится чужими благами, делая чрез это недоступным для себя небо, а прежде делает свою жизнь невыносимой. Поистине, не так червь ест дерево или моль шерсть, как огонь зависти пожирает кости завистников и вредит чистоте души. Не погрешит тот, кто назовёт завистников хуже зверей и демонов. Звери нападают на нас только тогда, когда они или нуждаются в пище, или были раздражены нами, а эти люди, будучи облагодетельствованы, часто относятся к благодетелям как обиженные. Равным образом и демоны, хотя к ним питают непримиримую вражду, не делают зла имеющим одну с ними природу, а эти люди ни общности природы не стыдятся, ни собственного спасения не щадят, но прежде чем навредить тем, кому завидуют, подвергают наказанию свои души, наполняя их без причины и повода крайним смятением и унынием. Зависть – такой порок, что хуже его нет никакого другого.

Прелюбодей, например, удовольствие получает, в краткое время совершая грех. Между тем завистник прежде сам себя подвергает наказанию и мучению и никогда не отстанет от своего греха, а постоянно совершает его. Как свинья радуется грязи и демон нашей погибели, так и этот радуется несчастьям ближнего. И если с последним случится что-нибудь неприятное, тогда он успокаивается и облегчённо вздыхает, считая чужие горести своими радостями, а чужие блага – собственными бедствиями. И как некоторые жуки питаются навозом, так и завистники – чужими несчастьями, являясь врагами и недругами человеческой природы.

Другие люди жалеют бессловесное животное, когда его убивают. А эти, видя человека, получающего благодеяния, приходят в бешенство, дрожат и бледнеют. И что может быть хуже такого безумия? Что ты бледнеешь, дрожишь и стоишь, объятый страхом, скажи мне? Что случилось ужасного? То ли, что брат твой славен, пользуется известностью и добрым именем? Поэтому самому тебе следовало бы украситься венком, радоваться и славить Бога, что видишь брата своего славным и знаменитым. Или ты скорбишь о том, что Бог прославляется? Смотри, куда простирается вражда. Не это, скажешь, меня печалит, но я хотел бы, чтобы Бог прославлялся чрез меня. Так радуйся, когда брат твой пользуется доброй славой, и чрез тебя опять прославится Бог. Если бы даже он был врагом и неприятелем твоим, а Бог прославлялся чрез него, то надлежало бы сделать его ради этого другом. А ты друга делаешь своим врагом из-за того, что чрез доброе имя, которым он пользуется, прославляется Бог. Как ещё иначе ты можешь показать вражду против Христа? Поэтому, совершал бы кто знамения, показал бы подвиг девства или поста и добродетелью такого рода сравнялся с ангелами, но, если он подвержен страсти зависти, он всех мерзостнее.

Если любовь к любящим не даёт нам никакого преимущества пред язычниками, то где окажется тот, кто питает зависть к любящим? Завидовать хуже, чем враждовать. Враждующий, когда забывается причина, из-за которой произошла ссора, прекращает и вражду. Завистливый же никогда не станет другом. При том первый ведёт открыто борьбу, а последний – скрытно. Первый часто может указать достаточную причину вражды, а второй не может указать ни на что другое, кроме своего безумия и сатанинского расположения. И как обижающий не другим причиняет обиду, а самому себе, так точно и строящий козни ближнему губит себя самого. И подобно тому, как обижая ближних, мы обижаем самих себя, так и наоборот, делая им добро, мы делаем добро самим себе.

Тот, кто слышит о себе худые речи, но ложные, не только не терпит от того обиды, а имеет и величайшую награду. Не тот, кто терпит, а тот, кто делает зло, достоин наказания, если только первый сам не дал достаточных поводов к порицанию. И как невозможно человеку добродетельному слышать о себе от всех хорошие отзывы, так точно невозможно и слышать от всех дурные, если сам не даст многочисленных поводов по многим обстоятельствам. Порицания же, которые делаются всенародно, часто делают людей наглыми и бесстыдными.

Многие из грешников, пока видят, что им можно скрыть себя, легко решаются исправиться. А когда потеряют доброе мнение о себе в обществе, впадают в отчаяние и вдаются в бесстыдство. Ты потерпел обиду от него? Так зачем же ты ещё и сам себя обижаешь? Тот, кто мстит за обиду, обращает нож против самого себя. Поэтому если ты хочешь и себя облагодетельствовать, и обидевшему тебя отомстить, то говори о нём хорошо. Если же будешь говорить худо, то тебе не поверят, как человеку, подозреваемому во вражде. Ведь вражда, сталкиваясь с помыслами слушающих, не позволяет запечатлеваться в их ушах тому, что говорится. Итак, не говори о других худо, чтобы не обесчестить себя, не сплетай тины с грязью и мусором, а плети венки из роз, фиалок и прочих цветов. Не выноси навоза из уст, подобно жукам, – таковы те, которые говорят худо о других. Они сами первые ощущают последствия своего зловония. В самом деле, злоречивого человека все сторонятся, как бы пахнущего гнилью, как какой-то гадины или жука, питающегося навозом. Но человека, имеющего добрые уста, наоборот, все принимают как родного брата.

Какую обиду причинил Авелю Каин? Не проводил ли он его против своей воли только скорее в Царство Небесное, а себе причинил бесчисленные бедствия? Какой вред причинил Исав Иакову? Не обладал ли последний богатством и не пользовался ли бесчисленными благами, а тот и отеческого дома лишился, и блуждал после злого своего умысла в чужой стране? Что сделали худого Иосифу братья, несмотря на то что дошли до крови? Не они ли терпели голод и подверглись крайней опасности, между тем как тот сделался правителем Египта? Чем больше ты завидуешь, тем большие блага доставляешь тому, кому завидуешь.

Бог всё видит. А когда видит, что обижают человека, который сам никому не делает обиды, то ещё более возвышает его и делает славным и таким образом наказывает тебя. Если Он не позволяет оставаться безнаказанными тем, которые надругаются над врагами, то гораздо более тем, которые завидуют людям, не причинившим им никакой обиды. Если тот, кто любит любящего его, не имеет никакого преимущества пред мытарями, то какого снисхождения заслуживает тот, кто ненавидит не сделавшего ему никакого зла? Итак, ради чего ты скорбишь, человек, о благах ближнего? Если нужно скорбеть, то следовало бы скорбеть о бедствиях, какие мы сами терпим, а не о том, что видим других пользующимися доброй славой. Или ты не знаешь, что этот грех лишён всякого извинения? И справедливо. В самом деле, блудник может указать на похоть, вор – на бедность, убийца – на гнев. Все могут представить те или другие предлоги, хотя пустые и неосновательные. А ты, скажи мне, какую назовёшь причину? Никакой, кроме разве только чрезмерного нечестия.

Если нам повелевается любить врагов, то какое мы понесём наказание, когда ненавидим любящих? Если тот, кто любит любящих, окажется в положении нисколько не лучшем язычников, то какое прощение получит тот, кто причиняет обиды нисколько его не обидевшим? Демон завидует, но людям, а не демонам. Ты же, будучи человеком, завидуешь людям. И какое получишь прощение?

Тяжкое зло – зависть. Оно заставляет пренебрегать собственным спасением. Таким путём Саул навлёк на свою душу злого демона. И после того, как привлёк, к своему врагу питал зависть. Такова уж зависть: он знал, что спасён Давидом, и всё же желал, чтобы спаситель его лучше погиб, чем видеть его пользующимся славой. А если хотите, я расскажу вам, какие благодеяния оказал Давид Саулу и чем тот отплатил ему.

Некогда израильтяне вступили в тяжкую войну. И когда прятались в страхе и ужасе и никто не осмеливался выступить вперёд, когда весь город находился в крайней опасности и каждый видел пред своими глазами смерть и ежедневно ждал погибели, пришёл в воинский стан от своих овец Давид и принял бой, не видя при этом никакой настоятельной для себя необходимости, но напротив, даже встречая со стороны многих препятствие (и брат порицал его, и царь, взирая на его юный возраст, удерживал его и приказывал остаться). Давид, разгоревшись в своей душе, побежал на иноплеменников, показав при этом заботливость о царе. Ещё до сражения и победы Давид ободрял его, лежащего ниц, говоря: «Пусть никто не падает духом из-за него; раб твой пойдёт и сразится с этим филистимлянином» (1 Цар. 17:32).

Маловажно ли это, скажи мне, что он, не имея к тому никакой необходимости, рискует жизнью и бросается в средину врагов ради помощи тем, от кого не получил ещё никакого благодеяния? Не следовало ли назвать его после этого господином и провозгласить спасителем всего государства, человеком, который с помощью благодати Божией сохранил жизнь всем? Какое другое благодеяние было бы больше этого? В самом деле, этим он оказал ему благодеяние не в отношении к имуществу, не в отношении к славе или могуществу, а в отношении к самой его жизни. Он извёл его из самых врат смерти. Благодаря ему царь остался жив и пользовался властью. Чем же он после этого отплатил ему? Если кто примет во внимание великость заслуг, то, если бы даже Саул снял венец со своей головы и возложил на Давида, он ещё не воздал бы ему награды по достоинству, а остался бы в большом ещё долгу.

В самом деле, этот даровал ему и жизнь, и царство, а тот уступил бы ему только одно царство. Посмотрим, однако, каковы же его награды. После того как он снял голову с иноплеменника и возвращался с добычей, вышли, говорится, девы с плясками и пением, восклицая: «Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч!» (1 Цар. 18:7). И разгневался Саул, и с того дня стал подозрительно смотреть на Давида. Ради чего, скажи мне? Ведь если сказать нечто странное, то восклицавшие так делали приятное скорее Саулу, нежели Давиду, и тому следовало бы быть довольным, что ему дали всё же тысячи. Что же он негодует на то, что последнему дали десятки тысяч? Если бы он что-нибудь сделал для сражения, если бы внёс хоть небольшую долю своего участия, то справедливо можно было бы говорить, что «Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч». Если же сам он сидел в страхе и трепете дома, каждый день ожидая смерти, а Давид совершил всё, то не безрассудно ли было со стороны того, кто ничего не сделал для отвращения опасности, сердиться, что он не получил больших похвал?

Если уж следовало негодовать, то Давиду, что, совершив подвиг, он разделил похвалы с другим. Но такова зависть: она не может равнодушно видеть успеха других, а считает благополучие ближнего собственным несчастьем и изводится благами ближнего.

Нечто подобное случилось и с царём герарским: видя, как каждый день умножались богатства Исаака, он начал бояться и заставил праведника переселиться. Следует, однако, выслушать самые слова Священного Писания, чтобы нам видеть, какое благоволение оказывает Бог Своим слугам. «И сеял Исаак в земле той, и получил в тот год ячменя во сто крат» (Быт. 26:12). Видишь щедроты Владыки? Видишь преизобилие благодеяния? Но посмотрим и на зависть царя, которая возникла по причине богатства праведника. «Удались от нас, ибо ты сделался гораздо сильнее нас» (ст. 16). И действительно, он был сильнее их, имея во всём вышнюю помощь и будучи охраняем десницею Божьей.

Итак, куда ты гонишь праведника? Или ты не знаешь, что куда бы ему ни случилось пойти, ему необходимо быть в том, что принадлежит Владыке? Хотя бы ты заставил его уйти даже в пустыню, он имеет столь могучего Владыку, Который в силах и там сделать его славным. Он именно чрез противное часто устрояет противное.

Ему подобает слава, держава, честь и поклонение, с Отцом и Святым Духом, во веки веков. Аминь.