Язык Библии должен быть «вкусным»!

Татьяна Прохорова

С миссионерских полей

Велика Россия. Между Москвой и Якутией разница во времени составляет шесть часов, ни больше ни меньше. Приводимый ниже разговор с якутской переводчицей Библии Саргыланой происходил неделю спустя после начала переводческой консультации в Москве. Было удивительно услышать, что она так и продолжает вставать каждое утро в четыре часа (в десять по якутскому времени), в то время как ложится спать по местному времени, в конце трудового дня и неизбежных хозяйственных хлопот. Вот так и спала Саргылана по пять часов в сутки, чтобы, вернувшись домой, сразу приступить к работе и не тратить время на адаптацию при смене часовых поясов. Уговорить её отдохнуть не представлялось возможным – слишком она болеет за дело, за переводческий проект, которому и посвятила всю свою жизнь.

Конечно, самое яркое различие между Центральным регионом и Республикой Саха не во времени, а в климате. Если спросить первого встречного в Москве, что он знает о Якутии, в ответ, конечно же, услышишь, что там очень холодно. Но мало кто знает, что лето в Якутии бывает по-настоящему жарким, хотя и коротким. Почти каждый год наступает время, когда температура поднимается до +38, тогда тайга горит огнём. Лесные пожары – настоящий бич этих мест. А в зимний период холода такие, что люди страдают от обморожений, часто приводящих к ампутации конечностей.

Несколько лет назад беда пришла и в семью Саргыланы. Её племянник, в то время маленький мальчик, чуть не лишился пальца на правой руке. Несмотря на многие сложности, мальчика с обмороженной рукой доставили в районную больницу, находящуюся далеко от дома. Врачи не давали благоприятного прогноза, но согласились подождать несколько дней с ампутацией. Столько людей молилось за мальчика в те дни! И произошло чудо: докторам удалось сохранить ему пальчик. «Если бы его ампутировали, ему бы это всю жизнь испортило, – поясняет Саргылана, – ведь чаще всего отморожения случаются у пьяных, и все бы думали, что он алкоголик!»

Саргылана не любит рассказывать о себе, но, когда речь заходит о её родном языке, говорит с особым интересом и щедро делится секретами профессионального мастерства. Оказывается, чтобы переводить книги Библии, ей нужно уезжать из города.

«Дело в том, – объясняет Саргылана, – что в городе люди говорят в основном по-русски, а если и изъясняются по-якутски, то язык используют упрощённый. А в деревне Вилюйского улуса – самый нетронутый, самый богатый якутский язык, который и лежит в основе литературного. А какая там тишина! В городе якутский язык становится корявым, он как бы застывает в своём развитии, а в деревню приезжаешь – словно в живую воду окунаешься, и наполняется язык красками жизни. Начинаешь говорить на нём свободно, как простые люди. В поисках нужного термина часто приходится консультироваться с людьми самых разных профессий: охотниками, кузнецами, ювелирами.

Однажды, во время апробации книги Песни песней Соломона, со мной произошла забавная история, – рассказывает Саргылана. – В тексте упоминаются слова: „газель“ и „молодой олень“. Я нашла подходящее слово на якутском языке для слова „оленёнок“, которое буквально означает „детёныш газели“, но не была уверена, что слово широко известно. Пришлось спрашивать у разных людей. Заодно решила спросить и у своего брата. Он ответил: „А почему бы и нет? Все именно так и говорят!“ Я очень удивилась: „Неужели все говорят?“ – „Ну конечно! Все люди так и говорят: детёныш газели!“ Я переспросила: „Но у нас же нет ни газелей, ни детёнышей газели. С чего вдруг люди говорят о них?“ – „Ну, у нас тут в деревне нет пока газелей, а в Вилюйске их уже видели, и я сам видел детёнышей газели уже раза три. С недавних пор они там появились“.

Мне настолько странно было его слушать, потому что я не могла представить себе, откуда в холодной Якутии, даже в условиях потепления климата, могут появиться южные газели. Мне показалось, что брат хочет подшутить надо мной. Я спросила: „Ну и как этот детёныш газели выглядит? “ А он отвечает: „Он поменьше газели будет, но на больших колёсах“. Тут только до меня дошло, что он говорит о машине „ГАЗель“. Вот как важна порой апробация!

Я не сразу делаю письменный перевод на бумаге, сперва проговариваю текст устно, – продолжает Саргылана. – Хочется, чтобы с самого начала язык перевода был гибким. А иногда, когда переводишь слово в слово, он бывает такой правильный, но… это не якутский язык. Он неживой. Когда звучат идиомы и язык не угловатый, а мягкий, „вкусный“, тогда он – живой!

Якуты – народ музыкальный, и поэтому аллитерация и созвучия очень для нас важны. Иногда, когда я сама себе читаю текст и „спотыкаюсь“, это знак того, что перевод мой негладкий, шероховатый. Часто случается, что кто-то заходит в гости (мы ведь в деревне все друг друга знаем!), я тотчас начинаю гостям читать переведённый текст. Люди старшего поколения сразу улавливают, если что-то не так, и подсказывают, как можно улучшить текст.

Как-то раз к нам зашёл мой бывший одноклассник, лучший механик в деревне. Жизнь у него не сложилась: сгорел дом, и он живёт у друзей, помогая им по хозяйству. Простой человек. Если кто обидит – зла ни на кого не держит. Но как он говорит! Так хорошо владеет якутским языком, что писателям бы за ним ходить и записывать его речь!

И я всё просила его: „Говори ещё! Говори ещё!“ Настолько его речь красивая и „вкусная“. В городе так говорить не умеют: там говорят правильно, но сухо. В переводных текстах тоже всегда бывает какой-то „отчуждающий налёт“. А я представляю себе читателем Библии не только воцерковленного христианина, но и простого якута, который хорошо знает свой язык».

Конечно, тут же у меня возник встречный вопрос: «Станут ли эти простые люди: механики, кузнецы, охотники, – которых Саргылана рассматривает как потенциальных читателей Библии, вообще читать книги? Хотя бы в том же Вилюйском улусе?» Оказалось, что да, простые деревенские люди в Якутии любят читать.

«Человек, о котором я только что рассказала, – продолжает Саргылана, – один из тех, кто любит книги. И в целом у нас в деревне люди читают. Старшее поколение – все читающие люди, а вот дети уже больше тянутся к компьютерам. К сожалению, это касается и моих племянников. Я не видела их сидящими за книгой, хотя учатся они хорошо».

Я поинтересовалась, не пробовала ли Саргылана предложить племянникам почитать её собственные библейские переводы. Честно признаюсь, услышать положительный ответ не ожидала, так как понимала, что если уж дети забросили обычную детскую литературу, увлекательную, приключенческую, то надежды на то, что они возьмутся за Библию, мало. И была посрамлена в своём предположении, а лицо Саргыланы просветлело от внезапного воспоминания.

«А ведь да! – улыбнулась она. – Мой племянник, тот самый, который руку отморозил и чудом был спасён (ему сейчас 14), любит читать Библию для детей.

Произошёл такой случай. Его папа работает охранником. Однажды у них на работе умер человек. По нашему обычаю, после похорон нужно провести ночь там, где человек умер. И вот мой брат пошёл в то место и взял с собой своего сына, моего племянника. Нужно было всю ночь бодрствовать при включённом свете, а брату здоровье не позволяет ночью не спать. Потому он и взял на ночное бдение сына. А мальчик прихватил с собой Детскую Библию. И всю ночь её читал. Обычно его с другими книгами в руках не увидишь, а Детскую Библию, по словам брата, всюду берёт с собой. Мне было очень радостно это слышать!»

Новостное письмо Института перевода Библии, г. Москва