Хорватский двор

Б. Ройш

Быль из истории 30-летней войны в Германии).

Один из сентябрьских дней 1634 года в Южной Германии выдался жарким. Тяжелый, знойный воздух словно замер над городком Нюртинген, что в долине реки Неккар. На его валах и стенах стояли защитники города. Орда диких хорватов уже несколько дней осаждала город. Уже шестнадцать лет земля Вюртемберг стойко несла тяжести войны, но то, что происходило теперь, после поражения в битве за Нордлинген, было невиданно: ворвались орды жестоких хорватов – людей, казалось, без сердца и совести. Уже три дня осаждал отряд варваров из 800 человек городок Нюртинген. И хотя немало их пало, они захватили верхние ворота. И чем упорнее жители защищались, тем яростнее был натиск. Враг предлагал сдать город, обещав сохранность жизни и собственности граждан, требуя лишь трехдневное пропитание для войска. Если же ворота не будут открыты, то весь город будет сожжен и население истреблено. Бургомистр Бреннер собрал городской совет, чтобы обсудить вопрос о сдаче города. Это было делом нелегким. Хорватам нельзя было доверять – они уже показали себя при взятии других городов. Так как число голосов за и против сдачи было равно, решение должен был принять бургомистр. Дальнейшая защита города была безнадежна, и бургомистр решил открыть врагу ворота. Решение это тотчас было объявлено жителям, чтобы они за ночь могли подготовиться. С плачем и криком они кинулись закапывать и прятать золото, серебро, драгоценные украшения, одежду, продукты питания. Многие женщины и девушки приготовили себе место, чтобы спрятаться на несколько дней от врага. Со страхом ожидали наступления утра. Когда ворота открыли, словно адский ураган ворвался в город. Бесчеловечную жестокость проявляли захватчики с каждым, попавшим им в руки. Путем изощренных пыток у населения были изъяты все драгоценности. Многих граждан уводили связанными, и они никогда больше не смогли вернуться на свою родину.

Солдаты стреляли из ружей по людям, били их мечами, булавами, дубинами, палками, связав, таскали по земле. Хорваты врывались в дома, разбивали шкафы и другую домашнюю утварь и грабили все, что попадалось им под руки. Они накидывали людям веревки на голову, стягивали их так, что кровь выступала из глаз и ушей. Не было пощады и высшему сословию. Даже 70-летняя герцогиня Урсила, жившая вдовой в Нюртингенском замке, подверглась зверским истязаниям. Ее бичевали, затем за волосы таскали по улицам города, усеянным трупами убитых людей, до тех пор, пока мужественный гражданин Михаэль фон Грюн не вырвал ее из рук мучителей.

Особую ненависть проявляли хорваты к евангельским проповедникам. Ведь причиной всей 30-летней войны в основном была борьба за истинную веру между приверженцами католицизма и протестантизма. На долю евангелической земли Вюртемберг выпало особенно много страданий. Евангелический пастор Георг Вельфлин фон Овен, находившийся во время штурма в Нюртингене, скрывался в городской церкви. Взяв Библию, он стал ее читать, чтобы обрести утешение и силы в беде. Вдруг в церковь ворвался хорватский солдат. Полный злобы, он мечом пронзил грудь пастора, так что открытая книга на странице со следующим стихом из 2 Тим. 4:7: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды...» – залита была кровью страдальца.

Три дня свирепствовали хорваты в городе, грабя и убивая. Видеть все это и не иметь возможности бороться было для бургомистра Бреннера невыносимо. Наконец беда постигла и его.

Несколько лет назад умерла его жена, и теперь его единственная двадцатилетняя дочь Магдалина вела хозяйство. Магдалина была девушкой очень способной и необыкновенной красоты. Ее ясные голубые глаза, казалось, излучали свет. Она была любимицей пастора. На занятиях по изучению Евангелия она всегда могла ответить на любой вопрос. Благонравная и добрая, она, однако, была не из пугливых, а смелость и откровенность нередко озадачивали даже ее отца. Небольшой порок в ее характере он заметил еще в ранние годы: она была любопытна, все хотела видеть и знать. Приходило письмо, она не могла дождаться, когда его прочтут. Случалось что-нибудь на улице, она хотела там присутствовать или хотя бы наблюдать из окна. Отец предостерегал ее иногда: «Когда-нибудь ты поплатишься за свое любопытство». В ночь, когда хорваты осаждали Нюртинген, горожане запирали своих жен и дочерей в подвалах или прятали в другом надежном месте. Бургомистр Бреннер тоже советовал дочери спрятаться, так как враги, наверное, недолго останутся в городе. Но она и слушать его не хотела: не согласна сидеть взаперти, как зверек, и хочет оставаться с отцом в доме, и хорватов не боится.

Хорваты расквартировались в домах города. В доме Бреннера поселился капитан с двумя солдатами. Высокорослый, широкоплечий мужчина с устрашающими черными усами вошел в комнату бургомистра. «Я капитан Рошиц, хочу стать у вас на постой, – представился он. – Где я могу расположиться с моими ребятами?» Бургомистр ответил ему сдержанным приветствием. Присутствовавшая здесь же Магдалина приветствовала пришельца легким кивком головы и удалилась на кухню.

Капитан расположился в указанной ему комнате. Когда Магдалина накрывала обеденный стол, он был очень внимателен, вежлив и обменялся с ней несколькими приветливыми словами, сказав между прочим, что если у нее есть какое-нибудь желание или нужда, он всегда готов ей помочь.

Бургомистр был занят расквартированием почти весь день. Вечером дочь рассказала ему о происшедшем за день: о капитане, что он вовсе не такой ужасный, как кажется на первый взгляд, а, наоборот, что он с ней приветлив и внимателен; находящиеся при нем солдаты тоже прилично ведут себя, и она их уже совсем не боится. Отец возразил: в городе произошли ужасные события и приветливость капитана ему вовсе не нравится. Он посоветовал дочери, чтобы она поменьше разговаривала, была вежливой, но сдержанной. На другой день Магдалина, войдя в свою комнату, остолбенела, видя, как один из хорватов роется в ее шкафу, выбирая себе вещи. Грабитель тут же бросился на нее, пытаясь затащить в комнату, но, когда она пронзительно закричала, отпустил ее и кинулся вниз по лестнице – вон из дома с ее шкатулкой в руках. Магдалина тотчас поспешила вниз и рассказала о происшедшем капитану. Тот разгневался, вскочил и воскликнул:

– Госпожа Магдалина, вы узнаете этого солдата?

– Если бы увидела, узнала бы.

– Это хорошо. И вы точно знаете, что было в шкатулке?

– Да. Тридцать гульденов и золотые украшения моей покойной матери.

– Хорошо, я тебе обещаю (он вдруг перешел на доверительное «ты»): не быть мне капитаном Рошицем, если в течение часа ты не получишь назад свою собственность.

Он тут же приказал собрать солдат и велел выстроиться им перед домом бургомистра. Через несколько минут Магдалина указала ему на вора. Капитан ударил его кулаком в лицо так, что оно залилось кровью, и крикнул:

– Неси сюда шкатулку, да гляди, чтобы все в ней было!

Через несколько минут солдат вернулся. Магдалина проверила содержимое шкатулки: все было на месте. Капитан приказал одному из офицеров взять солдата под стражу и через десять минут повесить. Солдат упал перед капитаном на колени и стал умолять о пощаде, но капитан оттолкнул его. Тогда о помиловании солдата просить стала Магдалина. Капитан согласился простить его.

Когда Магдалина вечером рассказала о происшествии отцу, подчеркнув предупредительность капитана, его лицо стало очень серьезным и озабоченным:

– Все это мне совсем не по душе. Лучше было бы, если бы капитан был с нами груб и жесток, как большинство хорватов. Подозрительна мне эта фальшивая приветливость. Лучше бы я тебя тоже спрятал, но теперь поздно. Утешаюсь тем, что враги послезавтра рано утром уйдут. Прошу тебя, дитя мое, продержись один день, не показывайся им лишний раз на глаза!

Магдалина обещала выполнить просьбу отца, хотя и не понимала его озабоченности.

Третий день прошел без особых происшествий. Но Магдалина замечала, что капитан как-то странно поглядывал на нее и был особенно приветлив с ней. Вечером, когда бургомистр со своей дочерью сидели одни в комнате, к ним вдруг вошел капитан Рошиц и без обиняков, но тщательно подобранными словами стал просить руки Магдалины. Бургомистр остолбенел. Магдалина отступила за стул своего отца. Несколько помедлив, бургомистр очень вежливо сказал:

– Господин капитан, сожалею, что вашу просьбу должен отклонить.

– Но почему? – спросил капитан.

– Почему? Мне моя дочь нужна в моем доме. Я вдовец, и, кроме нее, у меня нет никого. Да и молода она еще... Притом отдать ее замуж в чужую страну, где она никого не знает, где она, немка, жила бы среди чужого народа...

Он замолчал. Тогда капитан начал говорить о своих личных достоинствах и о своей родословной, которой многие могут позавидовать. Венгрия – прекрасная страна, лучше Германии. Что касается Магдалины, то он будет ее защитником. Он будет заботиться о ней и на руках носить, потому что любит ее, уговаривал капитан отца. Но тот лишь тряс головой. Тогда капитан воскликнул:

– Пусть она сама решит!..

Она, не задумываясь, сказала капитану, что никогда не выйдет замуж за хорвата, тем более за католика, и никогда не оставит своего отца.

Услышав это, капитан разгневался, топнул своим тяжелым сапогом и молча вышел, чтобы через десять минут оставить дом. На другое утро, на заре, послышался топот коней. Хорваты уходили. С облегченной душой жители Нюртингена смотрели им вслед. Магдалина тоже стояла в дверях своего дома, глядя на проезжающих. Наконец все стихло. Однако странно: капитана среди отъезжающих она не видела. Она ему на прощание хоть рукой помахала бы. Магдалина уже хотела закрыть дверь, как услышала топот скачущего коня. Это был капитан. Он украдкой глянул на дом, внезапно остановил коня, соскочил и, стоя рядом с Магдалиной в дверях, протянул ей руку:

– Идем со мной!

– Нет! – возразила она и хотела скрыться в доме. Он обхватил ее, чтобы увлечь за собой. Она же так крепко схватилась за лестничные перила, что он не в силах был ее оторвать. Он мгновенно выхватил меч и одним махом срубил деревянную головку перил, не поранив девушку, и выбежал с ней из дома. Напрасно она кричала о помощи. Он, молниеносно вскочив с ней на коня, пришпорил его и галопом помчался по направлению к Метцингену. Все это произошло за несколько мгновений. Отец отчаянно звал на помощь, но кто стал бы преследовать врага?!

Как только капитан убедился, что его не преследуют, он перевел коня с галопа на рысь и вскоре свернул с дороги в густой лес. Он привязал коня к дереву, снял с него Магдалину, которая была в полуобморочном состоянии, и положил ее на мягкий мох. До того они не обменялись ни единым словом. Он достал из своей поклажи бутылку вина, красивую серебряную кружку и, наполнив ее до краев, подал Магдалине: «Пей!» Она молча ее отстранила. Он заговорил с ней приветливым тоном:

– Ты зря на меня сердишься, тебе будет хорошо у меня. Ты увидишь: хотя швабская земля хороша, а Венгрия лучше.

– Отпусти меня домой!

– Нет, ты станешь моей женой и моим счастьем.

Она тихо заплакала.

– Я тебе желаю добра, – продолжил он, – я люблю тебя и готов исполнить все твои желания.

– Так исполни единственное мое желание – отпусти меня к отцу.

– Нет, это твое желание я исполнить не в силах, потому что очень люблю тебя. Идем со мной в мою страну, в мою землю. Я знаю, что тебе там понравится. Ты одумаешься, и мы будем вместе счастливы.

– Никогда, – возразила она резко, – никогда я не стану женой хорвата. Я крещена по евангельской заповеди, моим предкам за веру свою пришлось оставить дом и двор, рисковать жизнью, а я пойду за... Нет и нет!

Разгневавшись, он воскликнул:

– Мы, хорваты, с вами, швабами, во всем можем потягаться. Мои предки все были богатыми и честными людьми, иначе я не был бы капитаном. И мы, католики, такие же добрые христиане, как и вы, протестанты.

Она ответила спокойно:

– Если вы добрый христианин, то, наверное, знаете, как звучит седьмая заповедь?

– Вот как? А что я украл? Разве я не помешал воровству твоих драгоценностей и не вернул все, что принадлежало твоей матери?

– Это так, но вы похитили намного больше, чем тот вор. Он своровал золото, вы же – человека. Исправьте эту ошибку – отпустите меня домой.

Сжав губы, он молчал.

– Когда-нибудь вы за это будете отвечать перед престолом Божиим. Чем вы оправдаетесь? И как мне жить и быть счастливой среди народа, язык которого мне чужд, обычаи которого я не могу принять и где нет людей моей веры? Умоляю вас, господин капитан, исправьте свою необдуманную ошибку – отпустите меня домой.

В нем происходила борьба. Наконец он сказал:

– Нет, не могу! Слишком я люблю тебя, чтобы отпустить... Иди добровольно, не вынуждай меня применять силу. Это единственное насилие, которое я над тобой вынужден совершить. Но обещаю тебе: никто тебя не обидит, в том числе и я. Не насильно ты должна стать моей женой, а добровольно. И пока ты на это сама не решишься, ты будешь жить в моем доме как сестра. Это я тебе обещаю.

Он снова протянул ей кружку с вином:

– Пей! Нам предстоит длинный путь, чтобы догнать отряд. Навряд ли мы успеем до ночи.

Она взяла кружку, отпила глоток, уронив слезу в вино. Капитан схватил кружку, опорожнил ее до дна и сказал:

– Эта слеза для меня залог того, что ты будешь моей. Как ребенка, поднял он ее на коня, отдал поводья ей в руки, а сам пошел рядом. Дойдя до дороги, он ловко вскочил на коня, взял поводья и рысью поскакал догонять свой отряд.

Магдалина, как и многие ее соотечественники, вообще непрочь была путешествовать, но неприятности и трудности, которые ей приходилось переживать во время этого недобровольного путешествия, были почти невыносимы. Страдала она не столько от непривычной верховой езды, от голода и холода, сопутствовавших солдатской жизни того времени, сколько от необузданного произвола в лагерном быту, его грубых нравов. Поэтому она попросила капитана позволить ей ехать следом за полком. Повелитель ее готов был исполнить любое ее желание.

Но не хитрила ли Магдалина?..

– Хорошо, – ответил он, – я понимаю, что это окружение тебе не по душе. Я исполню твою просьбу, если ты обещаешь мне действительно следовать за нами и не попытаешься бежать.

Она благодарно протянула ему руку и сказала, не раздумывая:

– Это я обещаю.

– Тогда я дам тебе смирного коня, а Борис, мой верный слуга, будет сопровождать и охранять тебя. Я знаю, что ты своего слова не нарушишь. При каждой возможности я буду тебя навещать.

Это принесло ей облегчение. А через два дня капитан достал ей удобную дорожную коляску с двумя впряженными низкорослыми степенными венгерскими лошадками. И во всем остальном он был внимателен и проявлял о ней большую заботу. Он преподнес ей дорогое теплое манто, несколько ковров, обеспечивал ее самыми изысканными лакомствами. Магдалина принимала его дары, но радоваться не могла, зная, что все это было награблено, и, может быть, на этих вещах были слезы и кровь несчастных людей. Когда она однажды высказала капитану свои мысли об этом, он смеясь ответил:

– Об этом ты не беспокойся. Это все честно наворовано. Нам, солдатам, принадлежит весь мир, и мы берем все, что нам нужно.

Их путешествие приближалось к концу. Магдалина восхищалась чудесными видами страны, через которую они проезжали, широкими реками – Дунаем и Тиссой, на берегах которых зрел виноград. Путешествуй она вместе с отцом, ликовала бы, глядя на эту изумительно красивую природу. Но вокруг звучала чужая речь, не слышно было ни одного родного слова – они въезжали в чужую страну.

Когда они прибыли в имение капитана, он ввел Магдалину в красивый дом, окруженный большим садом. Наверху была просторная комната, красиво и со вкусом обставленная, из окон которой открывался чудесный вид на долину, луг, озеро и лес.

– Вот, Магдалина, пока твоя комната, – сказал капитан гордо. – Думаю, что тебе здесь понравится.

Но Магдалина тосковала по своей родине, и предсказание капитана не исполнилось. Чем больше проходило времени, тем сильнее она тосковала. Да иначе и быть не могло: не было вокруг нее ни единого человека, которому она могла бы довериться. Хотя капитан и в последующее время исполнял всякое ее желание, она все больше сторонилась его. Она ему не могла простить, что он похитил ее силой и хитростью из родительского дома. А он, несмотря на свою необузданность, слишком хорошо разбирался в людях, чтобы этого не понять. Он удвоил свое внимание к ней. Магдалина могла совершать с ним путешествия, распоряжаться своим временем по своему усмотрению, заниматься чем хотела. Все слуги обязаны были относиться к ней с почтением. Но чем больше капитан Рошиц старался пробудить в ней любовь к себе, тем холоднее она становилась. Когда он наконец понял, что все его старания безуспешны, он изменил свое поведение. Он стал крайне сдержанным с ней, по возможности избегал ее и целыми днями не разговаривал. Напоследок он лишил ее всех слуг, и ей пришлось, как служанке, с утра до вечера трудиться по дому. Она это делала покорно и добросовестно, хотя тяжелый труд ее изнурял и внутренние силы ее ослабевали.

Рошиц нередко злился на нее, и она стала его бояться. «Нужда учит молиться», – говорит пословица, и Магдалина верила в силу молитвы, которая ее до сих пор хранила. Ее угнетало, что страх перед Рошицем мог превратиться в горечь и ненависть. Внутренне она отчаянно боролась против этого, но силы ее убывали. Она взывала к Богу, как тонущий Петр: «Господи, помоги мне! Пошли мне хоть одного человека для опоры!» И Бог внял ее мольбе, хотя и не таким образом, как она себе представляла.

Однажды, когда капитан несколько дней отсутствовал, она при уборке в доме натолкнулась на незапертый сундук. Пересмотрев его содержимое, она поняла, что это были награбленные вещи. Она хотела уже сложить все на место, как вдруг заметила что-то блестящее на дне сундука. Это оказалось серебряным замком довольно большой книги. «На что ему, – подумала она, – эта книга?» Никогда она не видела его читающим. Магдалина вытащила книгу и подумала, что украдена она была, наверное, только из-за ее драгоценного замка. Открыв этот замок, она вскрикнула от радости: это была Библия, да еще на ее любимом родном языке! Раскрыв ее, она как привет с родины прочла знакомые стихи Исаии, 43:1–3: «...не бойся, ибо Я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты Мой. Будешь ли переходить через воды, Я с тобою, – через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. Ибо Я Господь, Бог твой, Святый Израилев, Спаситель твой». «Это ответ на мою молитву», – подумала она. Бережно завернув книгу в платок, Магдалина, никем не замеченная, понесла ее в свою комнату. От слуги она узнала, что капитан вернется лишь завтра к вечеру, если ему ничего не помешает. Значит, у нее достаточно времени без помехи почитать Библию. Закончив свою дневную работу, она рано поднялась в свою комнату, но не для сна, а для чтения. И, начав с первой главы Бытия, читала главу за главой, не прерываясь. Как иссохшая земля впитывает дождевую влагу, так ее жаждущая душа впитывала чудные слова Божии. С каким упоением она перечитала историю Иосифа, которую еще в детстве слышала от матери и своего учителя. Ей казалось, будто она опять маленьким ребенком лежит в своей кроватке, а мать сидит рядом, держит ее руки и рассказывает ей библейские истории. Только теперь они были ей намного понятнее, ближе и дороже, чем тогда. Как она удивилась стиху из Бытия: «И был Господь с Иосифом: он был успешен в делах, и жил в доме господина своего, египтянина». Ведь Иосиф был рабом, украденным из родительского дома, в чужой стране, совершенно одиноким. Как его судьба походила на ее участь!

Но и в том безнадежном положении Господь был с ней, пленницей! Она была так уверена в этом, что мир снизошел на ее душу. Она знала, что это было ей даровано свыше.

На следующее утро Магдалина проснулась, укрепленная душой и телом. Будь что будет, теперь она знала, что все в руках Божиих. Бережно спрятала она Библию, ибо знала, что это был подарок от Бога. Затем она выполнила работы по дому и стала ждать хозяина. Сумеет ли она скрыть от него драгоценную находку?

В тот вечер она встретила и приветствовала его сдержанно, как и в следующие дни и недели. И все же Рошиц заметил перемену в Магдалине. Исчезло беспокойство в ее взгляде, глаза ее светились от внутреннего мира. Его эта перемена так поразила, что он стал расспрашивать слуг, не приходил ли кто-нибудь к Магдалине или не уходила ли она в его отсутствие. Получив отрицательный ответ, он лишь покачал головой и стал незаметно наблюдать за ней. Какая у нее тайна? Вскоре он заметил, что вечерами у нее долго горит свет. Чем она занималась в эти тихие часы? Это он должен был выяснить.

Однажды вечером, вернее, ночью, он потихоньку подкрался к ее двери. Там он совершил нечто, чего порядочный человек никогда не должен делать и за что он позднее часто стыдился: он стал подглядывать в замочную скважину. И что он увидел? Магдалина, склонившись, сидела за столом и читала большую книгу. Так вот что было ее тайной! Он подумал: не ворваться ли ему в комнату и не допросить ли, откуда у нее эта книга? Может быть, у нее были не известные ему связи с родиной. Этого он не мог допустить. Он был так возбужден, что нечаянно даже стукнул в дверь. Но Магдалина, углубленная в чтение, ничего не заметила. Он потихоньку удалился.

«Что это за книга?» – этот вопрос не давал ему покоя.

Через два дня, когда Магдалина ушла из дому навестить тяжелобольного, капитан воспользовался ее отсутствием, чтобы осмотреть ее комнату. Несмотря на то, что книга была спрятана совсем внизу в шкафу, он ее быстро нашел. Ах, это была та книга, которую он несколько лет назад из-за ее художественного оформления прихватил в одном немецком замке. И что в ней так заинтересовало Магдалину? Хотя он довольно хорошо владел немецким языком, чтение давалось ему с трудом. Однако он скоро понял, что это Библия, от чтения которой его часто предостерегали. Но теперь он зачитался и почти забыл о времени. Прошло два часа. Магдалина вот-вот могла вернуться. Поэтому он осторожно положил книгу на прежнее место и вышел. Еще несколько раз он в отсутствии Магдалины посетил ее комнату. Книга эта интересовала его все больше. Если ему многое и непонятно было, он все же внутренним чутьем угадывал, что именно из этой книги Магдалина черпает силы. Не может ли и он получить силы для своей измученной души?

Да, Бог и к нему был неравнодушен, поэтому Он посылал ему то, что человек обычно считает горем и бедой. В действительности же Бог хотел привлечь его к Себе, дать ему свой мир и любовь. Своевольный, самоуверенный капитан заболел. То ли простудился, то ли заразился. Смертельно больной, он лежал в постели много дней без сознания, лишь иногда приходя в себя. Врач объявил его состояние безнадежным и сказал, что только при самом заботливом круглосуточном уходе можно рассчитывать на поправку. Он предостерег также от опасности заражения. Но кто согласится в этой обстановке взять на себя уход за ним? Только Магдалина. «С Божьей помощью я буду ухаживать за ним», – заявила она врачу. Врач дал необходимые указания, выписал лекарства и, уходя, сказал: «Это большая жертва с вашей стороны. Вам нужна смена. Для вас одной это слишком трудно».

Магдалина ответила, что Бог может дать ей необходимые силы, чтобы справиться одной.

И силы были ей дарованы. Почти четыре недели она ни на миг не оставляла его. С неутомимым самопожертвованием ухаживала она за больным: вовремя давала ему лекарства, делала холодные компрессы, заботилась о нем, как о малом ребенке. И когда после шести недель кризис был позади, врач сказал ему:

– Господин капитан, жизнь ваша висела на волоске. Вы остались в живых не только благодаря вашему крепкому организму, но прежде всего благодаря самоотверженности вашей сиделки.

Магдалина поправила врача:

– Прежде всего благодаря помощи Божией!

– Да, конечно, – согласился врач. – Но я хочу сказать, что опасность для вас еще не миновала. Вам и впредь нужно беречься, и в дальнейшем необходим заботливый уход.

Врач ушел. Больной чувствовал себя слишком слабым, чтобы говорить, поэтому он лишь благодарным взглядом посмотрел на Магдалину. И, слава Богу, дело медленно, но верно шло на поправку. С каждой неделей больному становилось лучше.

– Принеси мне твою книгу! – сказал он однажды Магдалине.

Она побледнела и лишь вопросительно посмотрела на него.

– Да, да, книгу, которая дала тебе силу самоотверженно ухаживать за своим врагом, который тебя похитил. Это должна быть хорошая книга.

Смутившись, она принесла ее.

– Пожалуйста, читай мне каждый день из нее, особенно вечером, – попросил он Магдалину.

О, какие это были чудесные вечерние часы, когда он без боли мог лежать в своей удобной мягкой постели и она ему читала чудные истории из Ветхого и Нового Заветов! Он не мог наслушаться.

Наступил день 14 мая. В этот день Магдалине исполнялось 22 года. Никто в доме ничего об этом не знал. В тот день мысли ее были в Нюртингене, у ее согбенного от горя отца, который, наверное, тоже ее вспоминал. Вечером она присела еще на часок к постели больного.

– Что с тобой сегодня, Магдалина? – спросил он ее.

– У меня сегодня день рождения, и я, наверное, слишком долго была в мыслях на моей родине и слишком мало с моим больным, – ответила она.

– Я тебе, Магдалина, желаю больших Божьих благословений на твоем дальнейшем жизненном пути, – поздравил он ее, схватив за руку. – Ты много для меня сделала, я всегда буду у тебя в долгу. Знаю также, что глубоко тебя обидел и прошу: прости меня! Я постараюсь искупить свою вину перед тобой. Ты свободна. Вернись домой, к своему отцу, передай ему привет от дикого хорватского капитана и попроси его простить меня. Там, наверху, в шкатулке, деньги – 500 гульденов – возьми их себе. А на память от твоего Иоанна Рошица возьми эту книгу. Я дарю ее тебе ко дню рождения. Возьми ее, это лучшее из всего, что у меня есть.

Слезы текли по его щекам.

– В этой книге написана истина, – сказал он и устало опустился на подушки.

Магдалина нежно потрогала его горячий лоб и сказала:

– Тебе нельзя так много говорить. Пока что я нужна еще здесь, а дальше видно будет.

Она с благодарностью поцеловала его руку:

– Спасибо тебе за хорошую книгу.

Чтобы скрыть навернувшиеся слезы, она быстро вышла из комнаты. Он же тихо про себя проговорил:

– Что она сказала – «спасибо тебе»?

Капитан быстро поправлялся. Вскоре он смог встать с постели, и слуга с радостью, как прежде, прислуживал ему. Но капитан почему-то становился все молчаливее. Хотя он и способствовал приготовлениям к отъезду Магдалины, но все же с тоской и болью в душе думал, как он будет жить без нее. За время болезни она стала ему еще дороже. Через три месяца после именин Магдалины он праздновал свой собственный день рождения. Магдалина все еще была в доме, так как что-то не получалось с ее отъездом. В последние недели он много узнал от нее об евангельском учении и несколько раз выразил желание еще до ее отъезда принять евангельскую веру. И вот несколько дней до своего дня рождения он, к великой радости Магдалины, этот шаг совершил.

В день его рождения все в доме радовались, что господин их снова в добром здоровье. Лицо Магдалины светилось внутренним миром. Капитан объяснил себе это радостью в связи с предстоящим отъездом. При мысли об этом у него сердце обливалось кровью. Но она этого не должна была замечать.

Вечером он сидел один в своей комнате, освещенной лунным светом, размышляя о своем будущем. Никто, в том числе и Магдалина, особого внимания не обратил на то, что он отмечал свое сорокалетие. Она, наоборот, сегодня была к нему сдержаннее обычного. И все же на его комод поставила большой букет роз, пожелав ему всего доброго и посмотрев на него долгим взглядом.

Поздним вечером она еще раз зашла к нему, хотела зажечь свет, но он остановил ее:

– Оставь так, при луне лучше мечтается, чем при свете.

– И о чем господин мой мечтает? – спросила Магдалина, положив ему руку на плечо, – о прошлом или о будущем?

– Не спрашивай, не береди рану! Уезжай послезавтра на свою родину и оставь меня одного, – проговорил он с горечью.

– Господин капитан, я понимаю ваше настроение. Вы знаете, что я умею лечить раны. Я для вас приготовила «пластырь» из моей домашней аптечки – из Библии, но, как видно, вы его еще не приложили.

– Я тебя не совсем понимаю, Магдалина.

– Я вам выписала стих из Библии, а вы даже не поблагодарили. Вы его, наверное, не заметили?

Она зажгла свет и повела его к комоду. За букетом роз на стене, в дубовой рамке, висело красиво нарисованное изречение. Она его сняла со стены и прочла: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду... Смерть одна разлучит меня с тобою» (Руфь, 1:16–17).

Капитан был поражен. Он молча рассматривал изречение, искусно написанное на двух языках.

– Это ты написала? – спросил он, спохватившись.

Она кивнула головой.

– Для меня ты это написала?

Вместо ответа она перевернула лист, и он на обороте прочел: «Милому Иоанну к 40-летию от его Магдалины».

– Прочти мне эти стихи еще раз, – попросил он.

И она повторила их.

– И это касается нас двоих?

– Да, если ты согласен.

Он схватил обе ее руки:

– О да, тысячу раз да, но ты жертвуешь слишком многим. Я знаю, как ты привязана к своей родине. Я не могу этого принять, как бы мне ни хотелось.

– Прими! Эта жертва не так велика, как ты думаешь, потому что я полюбила тебя всей душой.

– Скажи мне, Магдалина, это изречение уже с утра висит за букетом роз на стене?

– Конечно, Иоанн, ты его только не видел.

– О, какой я... Где были мои глаза? С утра счастье мое смотрит на меня, а я весь свой день рождения хожу, повесив голову. Но мы еще сегодня отпразднуем помолвку! Разбудим людей и будем веселиться! Слуги сейчас протрубят на все четыре стороны, что капитан обручается!

– Прошу тебя, Иоанн, оставь это. Я знаю, как этот день лучше завершить. Там внизу, в городке, лежит больная Анна. Она всегда принимала участие в моей судьбе. Мне к ней надо бы еще сегодня зайти. Вот ей мы и расскажем. Это была бы хорошая прогулка для нас двоих.

– Верно, Магдалина, так будет лучше.

Отъезд Магдалины был отменен. «Но не на совсем, – сказал Иоанн, – свадебное путешествие в Нюртинген еще впереди».

Через три месяца была отпразднована веселая свадьба. Однако путешествие и теперь не состоялось, потому что в местах, которые пришлось бы проезжать, все еще свирепствовала война. «Подождем еще год», – сказал Рошиц своей молодой жене, которая так жаждала встречи с отцом.

Год за годом прошли семь лет, пока наконец в 1644 году уже, казалось, ничего не мешало исполнить задуманное. Но появилась новая помеха. Иоанн не мог найти человека, которому мог бы доверить управление своим обширным имением. К тому же ему часто приходилось выполнять военные поручения. Магдалина без него чувствовала себя совсем одинокой еще и потому, что брак их оставался бездетным. Многое супругами было переговорено, пока Иоанн однажды вечером не сказал:

– Кажется, я нашел одну возможность, чтобы еще в этом году осуществить наше путешествие. Венгрия – красивая страна и моя родина, но со своей евангельской верой мы здесь одиноки. Не лучше ли продать наше имение и поселиться на твоей родине? Что ты скажешь на это?

Магдалина сразу ничего не могла ответить. По щеке скатилась слеза:

– Это ты ради меня хочешь сделать, дорогой мой?

– Почему бы нет? Семь лет назад ты то же сделала для меня. Теперь я скажу изречением из Библии: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребен буду».

Задуманное Рошиц исполнил. Ранним майским утром они отправились со двора в большой крытой грузовой повозке с четырьмя впряженными вороными конями в сопровождении слуг верхом на конях и верного пса. Капитан еще раз оглянулся на свое проданное имение, и Магдалина заметила крупные слезы в его глазах. Ничего не говоря, она лишь крепко сжала его руку. Их обоз медленно продвигался на запад. Они то шли пешком рядом с повозкой, то ехали. Но сердца их были полны радости.

О, как забилось ее сердце, когда она наконец снова услышала родной говор своих земляков! Она была счастлива, и муж радовался ее счастью. Все дальше они продвигались по земле, на которой война оставила разруху, нужду и голод.

С высоты пологих холмов они увидели Нюртинген в лучах заходящего солнца. У Магдалины слезы катились из глаз.

Ворота города были заперты, так как пронесся слух, что идет отряд хорватов. Весь город был в тревоге. Когда привратник по усам и фигуре узнал Рошица, он был убежден, что Нюртинген в опасности. Не помогали и объяснения Магдалины.

– Попробуем взять крепость бомбами и гранатами, – воскликнул, улыбнувшись, Рошиц, и в привратника полетела буханка белого хлеба, а за ней – вторая...

Тогда привратник понял:

– Ну, если вы такими снарядами стреляете, то придется открыть вам ворота города.

Он открыл ворота и крепко пожал руку Магдалины.

– Жив ли еще мой отец? – спросила она.

Привратник утвердительно кивнул головой, и путешественники поспешили к дому Бреннера.

Со стариком от радости чуть не случился удар, когда он увидел свою единственную любимую дочь. Но радость его почти исчезла, как только в дверях появился хорватский капитан, тем более, когда он узнал, что это теперь его зять. Он долго не мог поверить, что его единственная дочь вышла замуж за католика-хорвата, к тому же еще такого дикаря. Но Магдалина уверяла отца, что она счастлива, что муж принял евангельскую веру, что он все эти годы был очень добр к ней, что она еще ни разу не пожалела, что стала его женой, и что она это сделала по своей воле.

После этого объяснения старый бургомистр успокоился. Горожане хорошо приняли прибывших.

Рошиц на четыре года, пока еще продолжалась война, стал руководителем защитников города от нападавших банд и отрядов, и жители Нюртингена были рады, что у них такой храбрый предводитель. Пока командовал Рошиц, ни один вражеский солдат не появлялся в городе.

В 1648 году, после тридцати лет войны, наконец был заключен мир. Иоанн Рошиц купил на окраине города дом, и они зажили счастливо...

Дом этот со временем был перестроен. В нем родился первый сын Иоанна и Магдалины. С почетом и уважением Рошиц по истечении его земных дней был похоронен в Нюртингене.

К сожалению, не сохранилось ни памятника, ни могильного камня, напоминающего о нем. Лишь своеобразная арка над воротами свидетельствует еще о самобытности ее строителя.

Желающий увидеть «хорватский двор» может отправиться на Мецингерштрассе, там нетрудно его найти под номером 21.

Перевод Л. Герман.