Еремин хлеб

Елена Шилижинская

Хороша была девка Полина, и ладна, и скромна, и до работы быст­ра. Жила она с матерью на окраине села. Домишко их неве­лик и давно требовал хорошего ремонта. Был у них надел земли небольшой да живности немного: коровенка, два поросенка, куры, кошка и собака.

Как-то нежданно мать забо­ле­ла и слегла. Поля одна крутилась по хозяйству, в страду батрачила, чтобы хоть немного подзаработать для матери – на врача и ле­кар­ст­ва. А той становилось все хуже и хуже, и вскоре она преставилась. Только перед смертью наказала дочери:

– Мужа сыщи себе доброго.

Поля тогда чуть не рас­смея­лась:

– Где такого отыскать, озве­ре­ли все нонича, только пить горь­кую да баб колотить мастаки.

– Когда придет к тебе сва­тать­ся парень, – мать будто не заме­ча­ла дочкиных слов, – и горы зо­ло­тые пообещает, и поклянется в любви вечной, скажет, что готов раз­делить радость и печаль, дос­та­ток и нужду, ты спроси его, готов ли он молитву поделить.

– Молитву? Да кто же сейчас мо­­лится? Только мы да вдовый Фрол с шестью детьми. Так я за­муж до седой косы не выйду, а по­том и подавно не возьмет никто.

– Выйдешь, ты от Бога жди зна­­ка.

– Тут поговаривают, что всех оставшихся мужиков на войну позабирают. Какой-то Колчак идет. Так что свататься будет некому.

– Жди знака от Бога, – еле слыш­­­но проговорила женщина и скончалась.

Полюшка мать схоронила, по­пла­кала, да делать нечего – жить надо.

Лето после весны еле слыш­но подобралось. Солнце жгло, а теплый дождик поливал землицу, и та не скупилась на сочные травы и скороспелый урожай. После душ­ного дня прохладной ночью По­лень­ка забылась коротким сном. Снилось ей, будто она босая бежит по полю спелой пшеницы, в дого­нял­­ки с маленьким кудрявым маль­­­чиком играет. Тот за колос­ка­ми спря­чется, и не видать его, а потом ее окликнет и опять убегает. До того она за ним гонялась, что прого­ло­да­лась шибко: есть охота, аж жи­вот крутит, а его все не пой­мать.

И вот она совсем рядом слы­шит его голосок. Поля обернулась, а мальчуган протягивает к ней сло­женные ладошки. Она взяла его маленькие ручонки, раскрыла их, а там несколько пшеничных зер­нышек. Голодная девушка прямо с ладошек начала их есть, и ей по­ка­зались они такими вкусными, каких никогда не едала. Она ела и ела, а зерна не кончались и не кон­чались. Ручонки мальчика росли и грубели. Поля взяла эти огромные мужские ладони, отняла от лица сво­его и увидела пару запыленных изрядно поношенных кирзовых са­­пог. Девушка подняла голову. Ши­­роко­пле­чий улыбчивый бело­бры­сый парень сгреб ее в охапку, прижал к себе:

– Самый вкусный хлеб тебе, ма­­ма. Ешь, я еще наберу.

На том сон ее и оборвался. Суе­та и забота нового дня быстро за­ставили его позабыть.

Ерзовка – село большое. На­хлынул туда отряд во главе с бра­вым, симпатичным молодым ко­ман­диром, который собрал народ, объявил им про обязательный для всех граж­дан продналог и пошел по дво­рам собирать скотину.

К вечеру добрался молодец и до крайней избы. Вошел и обом­лел.

– Девка, – затараторил он, – откуда такая видная?

Поля перебирала пряди черной длинной косы. Парень глядел в ее го­лубые глубокие глаза и не мог наглядеться.

– Выходи за меня, в город уве­зу, в достатке жить будешь, я жизнь положу, чтоб нужды ты не знала.

– Быстрый ты больно, видишь впервые, а уж и жизнь в залог да­ешь.

– Для такой красоты ничего не жаль.

– Так уж и ничего?

– Командир, – послышалось с ули­­цы в открытое окно, – в хлеву сви­ньи, корова и курицы, берем все?

– Погоди! – крикнул парень, по­­том подошел к Полине близко-близко: – Выбирай, девка: быть же­ной командира Красной армии и жить в городе на довольствие или здесь батрачить и с голоду пух­нуть?

– Вот что спросить я хочу... – По­ля села на скамью.

Парень сел рядом:

– Да что спрашивать, все что имею, поделю с тобой.

– Значит, все?

– Все!

– А молитву поделишь?

То­роп­ливый парень молчал.

– Командир, что берем? – сно­ва долетело из открытого окна.

– Все! – громко крикнул па­рень, потом еще ближе нагнулся к девушке и процедил сквозь зубы: – Не для того мы революцию дела­ли, чтобы отказы получать.

Поля пятилась назад, пока не уперлась в стену.

– Я ведь и силой взять мо­гу, коли добром не хочешь.

– Командир! – послышалось пря­­мо за спиной. – Не гоже чужих не­вест обижать.

На пороге стоял вдо­вый Фрол.

– И чья же это невеста? – па­рень обернулся и рассмеялся. – Не твоя ли?

– А ежели моя? А ежели я на­чаль­ству твоему поведаю, чем ты тут занимаешься вместо того, чтобы налог собирать для бой­цов ре­волюции?

– Готово, командир! – крикнул кто-то из продотрядовцев.

Парень исчез так же быстро, как и поя­вился. Фрол поставил крынку на стол.

– Вот... невестой назвал тебя, – Фрол почему-то раскраснелся. – Я пришел...

– Это Бог тебя привел, – блед­ная девушка опустилась на ска­мью, – спас ты меня.

– Бог привел, Бог и спас, я хо­тел попросить у тебя молока нем­но­го сыну меньшому, думал, до те­бя еще не добрались красно­ар­мей­цы.

– Молока? – Полина налила из по­дойника в крынку молока по края. – Подоить успела, бери.

– Так много не надо, и поло­ви­ны хватит.

– Бери все, пусть ребята на­пьются досыта, поди знай, когда еще доведется.

– Благодарствую, – Фрол взял крынку. – Поля, ты красивая... – Фрол прокашлялся, видно было его волнение. – Вот назвал тебя не­вестой, а сам-то я жених неза­видный, бо­быль с шестью детьми. Но я хочу разделить с тобой жизнь, лю­бовь, детей и... – вдовец помол­чал не­мно­го: – молитву.

После свадьбы Поля переехала в большой и добротный дом Фро­ла. Ее приняли и сразу полюбили все его сыновья. Детей своих По­лине Бог не дал, но она крепко по­любила всех шестерых Фроловых, но больше всех маленького бело­бры­сого Еремку. И тот, матери не пом­ня, был уверен, что Поля – ма­ма его, ластился к ней.

Отец был с детьми строг, ломал хлеб на кусочки и не разрешал боль­ше положенного брать, осо­бен­но в голодные, неурожайные годы или когда бравые коман­ди­ры очистят погреба. Поля жалела всех ребят, но больше всех – млад­шенького. Бывало, печет хлеб, Ерем­ке обязательно краюшку от­ломит, подкармливала его, свое отдавала. Еремка хоть был мал, а понимал добро. Заберется к ней на руки, обнимет:

– Мама, я вырасту, буду тебя кор­мить.

Полина малыша поцелует, еще кусочек хлебушка ему отломит, пока отец не видит:

– Кормилец ты мой, благосло­ве­ние мое.

Беды обходили их дом сторо­ной, отца не забирали ни красные, ни белые, ни «вороные». Ребята росли, не болели, крепли и му­жа­ли. Утром и вечером все они соби­рались на молитву. А по воск­ре­се­ньям ходили в соседнее село на службу. Когда дом молитвы закры­ли и верующим запретили соби­рать­ся, Фрол и Полина устраивали воскресные службы дома.

В сорок первом забрали на фронт сперва мужа, а потом и всех сыновей.

Снова Полина осталась одна.

Зима пришла лютая, какой дав­но не было, и с собой горе при­нес­ла. Первую похоронку получила По­люшка на Фрола – наплакалась вдоволь. Добрым он был.

Следом еще пять похоронок при­нес почтальон. А напоследок и про Еремушку принесли ка­зен­ное письмо: «Погиб смертью храб­рых...» Полина снова и снова чи­та­ла эти строки и отказывалась верить написанному. Она все жда­ла, надеялась, что ошибка вышла, вернется сынок и постаревшей, ей, пособит, обещал ведь кормить.

Война кончилась, прошел год и другой... Домой возвращались сельч­ане. А Еремы все не было. Поля от бед и тяжелой работы сов­сем ослабла и слегла. Дом был нетопленый и пустой, хлебом в нем не пахло. Не осталось ни средств, ни сил, только пустые сырые стены были рядом.

«Видно, настал час и мне поме­реть», – Поля укрылась одеялом и фу­файкой и все одно не могла сог­реться. Ее знобило и лихорадило. Так пролежала она сутки, пока, наконец, в сон не провалилась. Снился ей тот сон, что еще в девках она видела. Только теперь она раз­глядела, что с Еремушкой в до­го­нялки на поле играла и это он ее зерном накормил.

Очнулась Полина. Над кро­ва­тью ее склонился молодой мили­цио­нер.

– Вы Богачева Полина Пет­ров­на? – спросил он.

– Я, – прошептала Поля.

– Распишитесь вот здесь. Я при­­нес вам пенсию по потере кор­мильца Богачева Еремея Фро­ло­вича. Вам ее теперь каждый месяц будут приносить.

– Кормилец мой, – шептала По­­лина, – сам сгинул, а обещание не порушил. Вот он хлеб твой, Ере­мушка.

На смену длинной зиме пришла солнечная капелистая весна, вскры­­­ла речки, как банки кон­серв­ные, зажурчала ручейками, заще­бетала птицами, принесла же­лание жизни.