Журавлиная стая

Ниже мы печатаем отрывок из рассказа Г. Немченко «Журавлиная стая». Автор рассказывает о поездке своего друга Ивана Яковлевича в станицу. В рассказе описан эпизод, из которого читатель может извлечь хороший урок для подражания.

Было недалеко за полдень. Наступил тот короткий для глубокой осени час, когда ненадолго снова побеждает теплынь. В воздухе как будто чувствовалось легкое дрожание марева, однако дымки не было видно. Небо оставалось по-осеннему высоким, четко виднелась даль, и тишина вокруг стояла тоже совершенно особая.

Мне показалось, что где-то далеко послышался слабый журавлиный крик. Я прислушался, еще не оглядываясь, а друг мой сказал:

- Поздненько они… вон, смотри!

Птицы летели слева от нас, с востока. Яснее стали их голоса, как всегда, трогательные своею как будто осознанною печалью, а потом они раздались совсем громко, и слышалось в них что-то необычное, каждый звук был словно не курлыканье, а тревожный вскрик. И порядок, в котором они летели, тоже казался странным. Как будто не было обычного треугольника, внутри стаи журавли кружили и перелетали с места на место.

Я обернулся к своему другу:

- Что там… Может, их коршун бьет?..

Иван Яковлевич напряженно глядел из-под руки.

Птицы были уже совсем близко. Теперь они растягивались в треугольник и кричали потише прежнего, как вдруг я увидел: один журавль словно бы выпал из стаи, опять нарушая ее порядок. Заваливаясь на один бок, он косо уходил вниз, и в судорожном махе его крыльев было что-то беспомощное.

И в тот же миг журавлиный строй снова сломался. Несколько птиц, летевших в конце стаи, бросились вниз, обогнали отставшего журавля, подлетели под него с разных сторон. Взмахи их серых крыл стали резче, здесь, на земле, отчетливо слышался их тугой шелестящий посвист, и мне показалось, легкой волной сюда донеслись и поколебленный холодок высоты, и слабое живое тепло разогретых полетом перьев.

Журавли снова курлыкали громко и как будто торопливо, и я готов был поклясться, что голоса их различимы, что в тревожном хоре можно уловить и обреченный вскрик отставшего, и клики остальных - они подбадривали, они напоминали о надежде, они обещали помощь…

Не знаю, поддерживал ли ослабевшую птицу поток воздуха снизу или ее подталкивало вверх касание крыл, но она уже как будто приподнялась поближе к остальным. А журавли все перестраивались на лету, и задние вновь и вновь ныряли вниз, сменяя уставших, а те взмывали вверх, пристраиваясь в конце стаи. И только передний журавль да еще несколько птиц, летевших сразу за ним, махали крыльями по-прежнему неторопливо, все так же оставаясь на своих местах, все так же указывая путь всему косяку.

Мы все стояли, глядя им вслед, и тревожные голоса птиц становились все тише, они улетали дальше и дальше, унося в нелегком странствовании ослабевшего своего спутника.

Иван Яковлевич, все не убиравший от глаз козырек ладони, сказал, как будто сочувствуя:

- А полетели-то как! То обычно туда, еще дальше в горы идут, а эти прямиком к морю… Спешат!

Курлыканья уже не было слышно, только видно было, что птицы все еще перестраиваются, все еще кружат внутри стаи.

- А может, он все болел да все никак не мог поправиться? - сказал Иван Яковлевич, и глаза у него потеплели. - А они все ждали его, все дальнюю дорогу откладывали… оттого и поздно!

Мы опять поглядели вслед птицам.

Не упадет ли ослабевший журавль?… Не покинет ли его стая? Удастся ли им всем благополучно долететь до жарких стран, переждать холодную зиму и снова вернуться на свою родину? Как знать!..

…В станицу мы возвращались поздно вечером. С гор потягивало резким холодком.

Иван Яковлевич, натянувший на кепку синий шерстяной башлык, что-то негромко напевал. Я прятал лицо под капюшоном куртки.

Впереди уже видны были красные огоньки, причудливо разбросанные на темных холмах.

А мне в который раз вспомнилась журавлиная стая, и сердце вдруг тонко защемило, и я будто почувствовал какую-то вину. Я подумал о своих друзьях… подумал о других людях… Все ли я всегда делал, чтобы кого-то из них поддержать? Может быть, кого-то спасти…

И друг мой думал, верно, о том же. Он перестал петь и как будто сам себе негромко сказал:

- Подумать… птицы! И вздохнул…