Сын

Ж. Грэм

Мы дали своему сыну все, что могли. Любили всей душой. Потом нам пришлось отпустить его.

Стоя в открытых дверях дома, я смотрела, как мой сын медленно удалялся и совсем исчез из виду. С тяжелым сердцем я повернулась и вошла в дом. Я заставляла себя делать обычные домашние дела: механически готовила ужин, прибирала... Когда я, наконец, добралась до постели, то долго лежала с открытыми глазами и думала: «Где он? Поужинал ли? Есть ли у него место для ночлега? Могли ли мы сделать что-нибудь иначе? Возвратится ли он когда-нибудь домой?»

Передо мной мысленно проходила жизнь моего сына в последние месяцы. Взлеты и спады, эмоции, резкие слова, бессилие, непослушание, нечестность... Вопросы, вопросы, вопросы... Долгие ночи ожидания, недоумение и непонимание, беспокойство и назойливое «почему?».

Почему наш сын решил отвернуться и взбунтовался против всего, что мы ему предлагали, – теплого, ласкового дома, уюта, образования, богобоязненного воспитания? Мы хотели его, молились о нем и были в восторге от его появления в нашей семье. Он был таким жизнерадостным и счастливым ребенком! Мы называли его «нашим солнышком».

Лежа в постели, не в силах сдержать слезы, я думала обо всех шансах, которые мы давали нашему сыну. Мы неоднократно принимали его, когда он возвращался домой, а он каждый раз подрывал наше доверие. Мы сделали все, что, как нам казалось, было в наших силах, и, наконец, сегодня вечером ради младших детей мужу пришлось попросить его уйти.

...С тех пор прошло три года. Я никогда не полагала, что когда-нибудь буду лежать в постели и думать: «Где мой сын?» Мне пришлось справляться с неодолимой грустью, которая, казалось, захлестнет меня с головой. После стольких лет отдачи всего, что мы могли, этому любимому нами ребенку он решил пренебречь своим воспитанием и отвергнуть наше наставление. И мы с мужем пришли к выводу, что не можем позволить этому одному из наших семерых детей поглотить нас целиком. Мы пытались забыть нашего блудного сына, потому что несправедливо сосредоточивать все внимание и чувства на нем одном в ущерб другим членам семьи.

Но я должна была все время бороться с чувством вины. В первые месяцы, а иногда еще и сейчас, меня охватывали чувство вины и сомнения. Могла ли я воспитать его иначе? Была я слишком строгой или, наоборот, недостаточно строгой? Что мы сделали не так? Проявила ли я достаточно любви? В чем была моя ошибка? Я знала, что сделала много ошибок, но знала и то, что сделала все, что могла.

Временами Господь нежно напоминал мне о том, что я должна поступать с моим сыном, как Он поступает со Своими детьми: оставлять двери открытыми для общения, принимать человека, хотя необязательно всегда его поступки. Это бывает трудно, и я вынуждена просить у Господа мудрости распознания.

Мне часто приходилось иметь дело с разочарованиями. Иногда мне казалось, что все улучшается, напряжение ослабевает, мой сын меняется. Я оживлялась и радовалась, надежда росла. Надежда на то, что он не бросит работу, возвратится к учебе, изменит поведение и даже возвратится домой. Но снова приходило разочарование, и надежды улетучивались.

Важнейший урок, который я извлекла из всего этого, состоял в том, что я смогла отпустить вожжи и дать Богу справиться с этой ситуацией. Господь желает, чтобы мы полностью уповали на Него – каждый час и миг нашей жизни. Это Он избрал мой опыт с сыном, чтобы научить меня всецело довериться Ему.

Американский художник Эндрю Уайт сказал как-то, что самое неприятное для художника – это критика его труда прежде, чем он закончен.

Моего блудного сына нет дома... пока что. Но мой муж говорит, что терпение – это вера, видящая законченное дело.

Возможно, и у вас есть блудные, блуждающие духовно сын или дочь, муж или отец, мать или жена. Молитесь и терпите. Помните вместе со мною: Бог еще не окончил Свою работу над ними и нами.