Последний пресвитер

Татьяна Никольская

В один из вечеров первого послевоенного лета по тихой окраинной улице шел невы-сокий худощавый офицер со сверкающими орденами на груди. Возле утопающего в зелени дома он замедлил шаги, снял фуражку и пригладил черные курчавые волосы. Из раскрытых окон доносилось стройное пение. Человек только что вернулся со страшной войны, где показал себя героем, но сейчас почувствовал смущение и робость.

Много лет назад здесь так же зеленели деревья, свешивались из-за забора ветви цветущих яблонь и окна молитвенного дома были так же доверчиво распахнуты настежь, впуская весеннее тепло. Тревожно было в те предпасхальные дни. Раньше Дом молитвы с утра и почти до ночи был полон: за богослужениями следовали занятия кружков, общения, репетиции хора и небольшого оркестра. И вдруг не стало ни кружков, ни хора, ни оркестра. Да и на собраниях часть лавочек сиротливо пустовала. Беда пришла зимой, когда пожилого Ивана Акимовича вызвали в органы и предложили «добровольно распустить секту». Пресвитер отказался и вскоре был арестован. Такая же судьба постигла его преемника и еще четырех служителей. И дом начал пустеть. Одни отпали, другие переселились в Среднюю Азию, где власти относились к верующим более терпимо.

Но упрямая община держалась. Несмотря на потери, оставалось более сорока человек, готовых продолжать проводить богослужения. Благовестник Павел Иванович Колесников стал третьим пресвитером.

Все горячо молились о прекращении гонений и освобождении братьев. Но тучи продолжали сгущаться. В тот год на страстной неделе пресвитер не знал, суждено ли ему встретить Пасху на свободе, среди своих по вере, или...

После общей молитвы Колесников взял со стола Библию и обвел гла- зами собрание.

– Дорогие!.. – начал он проповедь.

Добавить, как всегда, «братья и сестры» было нельзя: теперь перед ним среди нескольких десятков женщин сидел только один брат – русоволосый двадцатилетний паренек в белой рубашке. Он вырос в детдоме, потом поступил на местную фабрику. Семен Балуев принял крещение позапрошлым летом, после чего Колесниковы взяли его жить к себе.

Собрание закончилось уже в сумерки, но молодежь расходиться не спешила. Семен провожал нескольких молодых сестер, он шел рядом с Таней – немного полноватой симпатичной девушкой. Они вместе принимали крещение, вместе, как умели, служили Богу. И хотя ни разу не встречались наедине, оба знали, что нравятся друг другу. Прощаясь, Семен поймал застенчивую улыбку девушки и почувствовал радость от предвкушения чего-то еще неосознанного, но светлого и хорошего. С этой радостью в душе юноша направился к дому.

- Ага, вот он! – воскликнул кто-то. Два рослых парня загородили дорогу. В свете фонаря появился третий – щуплый малый с черными курчавыми волосами и живым отчаянным взглядом. Яшка Ратнер возглавлял фабричную ячейку безбожников.

– От сектантов идешь? – процедил один из парней, взяв Семена за грудки. – Скоро прикроем ваше гнездо. А ну, повторяй за мной... – он со смаком выговорил грязное кощунство.

Семен молчал. Парень с силой толкнул его. Второй сбил с головы кепку.

– Да вы что, ребята? – закричал Яшка, наскакивая на них сзади. – Я ж не так предлагал... Пропаганда нужна, пропаганда...

– Сам же позвал нас сектантов перевоспитывать! – огрызнулись его приятели.

Невдалеке послышались голоса рабочих, возвращавшихся с вечерней смены, и борцы с религией поспешно исчезли во мраке. Яшка было дернулся следом, но вернулся. Семен поднял кепку и, стараясь быть спокойным, пошел дальше.

– Мы ж тебе добра желаем... – пристроился рядом Ратнер, – молодежь в комсомоле должна быть, а не со старухами молиться.

– Эх, Яков, – вздохнул Семен, – да и я хочу, чтобы ты и другие комсомольцы стали моими братьями и сестрами во Христе. Я бы, может, жизнь за это отдал... Ведь быть со Христом – это счастье!..

И потому ли, что тихий вечер будил доверие и благоговение, потому ли, что обычно говорливый Яшка на этот раз слушал внимательно, Семен стал рассказывать о своей жизни: как пропал без вести отец, как умерла от тифа мать, как он беспризорничал и попал в детдом; и везде, во всех жизненных испытаниях, ему помогал словно идущий с неба свет; как, наконец, после встречи с верующими свет этот стал ослепительно-ярким и совершенно реальным, и теперь он готов скорее умереть, чем возвращаться во тьму.

Некоторое время они шли молча.

– Знаешь, что... – буркнул Ратнер, – переезжай в другой город!

– Зачем?

– После поймешь, – ответил Яшка, глядя в сторону.

– Нет, никуда я не поеду.

– Да разгонят же вас скоро!.. – не выдержал Ратнер. – Генка верно сказал. И Бог твой не вступится. Раз советская власть решила покончить с религией – так и будет.

– Бог защитит нас. А если для чего-то пошлет испытания, то когда-нибудь и восстановит все, что пытаются разрушить люди.

Домой Семен вернулся задумчивым. После ужина семья Колесниковых, как обычно, молилась. Благодарили Бога за прожитый день, просили, чтобы ночь прошла спокойно, чтобы в темную пору не постучали в дом незваные и страшные гости.

Уложив младших детей спать, взрослые занялись делами. Семен вышел на крыльцо, вдыхая манящие весенние запахи. Ничто не предвещало беды. Но юноша знал, что она близко.

Он вспомнил свое крещение: яркий солнечный день, торжественное пение хора, блеск речной воды и охватившие его радость и волнение. Потом в любую погоду он спешил в молитвенный дом, где его ждали братья и сестры, а главное – общение с Богом. Он мечтал о духовных подвигах, молился о том, чтобы посвятить себя великому служению. И вот призыв прозвучал... В страшный час, когда некому было больше откликнуться, кроме него – Семена Балуева.

Юноша вернулся в дом. Павел Иванович, склонившись над книгой, готовился к проповеди.

– Дядя Паша, – взволнованно заговорил Семен, – рукоположи меня. Я понимаю, что недостоин быть пресвитером, но ведь других нет. А вдруг они придут?.. Мне Ратнер говорил сегодня...

Сделавшись очень серьезным, Колесников закрыл книгу. До глубокой ночи продолжалась их беседа. Потом Павел Иванович позвал жену и старшую дочь Валю. Все четверо помолились. Семен встал на колени, и пресвитер накрыл ладонями его голову. В ночной тишине состоялось рукоположение нового служителя.

В субботу легли поздно – было много приготовлений, а перед рассветом были разбужены грубым стуком...

Пасхальное служение было назначено на раннее утро,чтобы могли успеть на работу те, кому она предстояла в тот день. Принарядившиеся сестры спешили в дом молитвы; многие несли с собой угощение для общего праздничного стола. Но шумные разговоры стихали, едва вошедшие узнавали о ночном аресте пресвитера. Когда подошло время начать служение, вперед вышел Семен – их единственный брат.

– Христос воскрес! – хриплым голосом объявил юноша.

И как ни были растеряны и встревожены люди, но все поднялись и дружно ответили:

– Воистину воскрес!

– Сестры! – от волнения Семен запнулся и обвел глазами свою немногочисленную паству. – Сестры!.. Павла Ивановича забрали сегодня ночью... Он рукоположил меня. Если община согласна, то, пока его не освободят, я готов быть вашим пресвитером...

Таня побледнела. Пожилая женщина вдруг зарыдала, по-матерински обняла юношу. Ход собрания нарушился. Плотно обступив молодого пресвитера, женщины плакали.

– Тише, сестры! – юноша через силу улыбнулся. – Не плачьте, ведь сегодня у нас радость. Будем славить воскресение Христа!

И, набрав в грудь воздуха, он запел:

– Христос воскрес из мертвых!..

– Смертию смерть поправ!.. – подхватила Валя Колесникова.

Хор голосов окреп. Сквозь печаль, страх и тоску к людям неожиданно пробилась радость, что ад и смерть побеждены. Христос воскрес! Они смогли собраться вместе, чтобы провозгласить спасение, которое Он принес миру. Все, кто присутствовал на этой Пасхе, запомнили ее навсегда.

Власти были раздражены и озлобились, когда узнали, что община жива. На этот раз не стали выжидать даже нескольких месяцев. Последний пресвитер Семен Балуев был арестован сразу после Троицы. Он бесследно исчез. А в городской газете появилась заметка о «самороспуске» местной секты евангелистов.

Прошли годы, и в конце войны Дом молитвы снова открылся. В него потянулись люди – те, кто сохранил веру, и те, кто обрел ее недавно. Стоя у крыльца, офицер вспомнил свой давний спор с Семеном и слова юного верующего о том, что Бог все способен изменить и возродить. Он и сам теперь знал, что Бог может все.

Верующие, слушавшие проповедь, обернулись на звук открывшейся двери. Кто-то подвинулся, давая место вошедшему...