«Счастье» на болотной кочке

Любовь Сергеева

Все-таки опоздали. Это было обидно: на богослужении уже не побудем. А так торопились по сонным улочкам и перекресткам, затянутым осенним туманом, завешанным тяжелыми облаками серого неба. В тот момент, когда мы вошли в просторный холл церкви, из динамика разносился спокойный, уверенный голос проповедника, читающего стих из Священного Писания, понять который мы не могли, поскольку языком не владели. Пришли бы вовремя, уселись бы в зале на почетных местах для гостей, получили бы наушники и слушали проповедь на русском языке. Теперь это немыслимо. Пройти на задние скамейки, виновато улыбаясь и неловко пробираясь, помучиться минут пятнадцать, слушая незнакомую речь, а потом, также улыбаясь и пробираясь, все-таки выскочить за дверь? Не дело. Растерянно потоптались у стендов, рассматривая фотографии. Поднялись на второй этаж и заглянули в класс воскресной школы. Нам приветливо улыбнулись детишки и молоденькая учительница. Это был максимальный уровень общения, на большее никто не был способен: языковой барьер прочно отгородил нас от какого-либо участия в беседах. Грустные спустились вниз. Еще потолкались у столиков, рассматривая евангелизационные брошюры, впрочем, с прежним успехом.

– Ну что, пойдем?

Дверь с улицы отворилась, пропуская внутрь еще одного опоздавшего. Мы обернулись и буквально остолбенели, не веря своей удаче. Перед нами стоял не просто знакомый брат, не просто человек, свободно владевший русским языком, а пастор общины. Дружеские рукопожатия, объятия, объяснения, как мы тут оказались и почему не со всеми вместе. Сожаления, что так долго не приезжали, не виделись. Краткие справки о здоровье, благополучии, детях. Потом пауза, которая стала затягиваться…

– Я должен объяснить… Сколько лет мы не виделись? О-о, пять. Это много! Видите ли, я… я уже не пастор, даже не прихожанин. Сегодня просто так зашел, по старой привычке, можно сказать, случайно. Мы разошлись с женой…

Понимаем, что не только не знаем иностранных языков, но и родным-то владеем недостаточно: слов нет. В ступоре думаем – надо что-то сказать. А что? Молчим дальше. Уселись на скамеечку здесь же, в холле. И понеслась исповедь. В общем-то, все как у всех, кроме одного нюанса. В данном случае причиной была не измена, как вы наверняка подумали, а потеря внутренней, духовной, связи. Отсюда – многолетние обиды, которые невозможно было простить. Развод был тяжел и безнадежно жесток: делил квартиру, машину и четверых детей (ну, просто страшная сказка про людоедов и мальчиков-с-пальчиков). Ясное дело, без антидепрессантов было не обойтись: у нее транквилизаторы, у него алкоголь, у детей разочарование в Боге и уход из церкви.

– Община распалась, люди разбрелись кто куда, иные – никуда. Сейчас идет богослужение совсем другой церкви, не той, в которой мы встречались раньше.

Мы хорошо помнили летние дни, проведенные здесь несколько лет назад. Помнили спокойные, вдумчивые проповеди, музыкальную группу прославления, неспешные чаепития в свеже-отремонтированном кабинетике. Помнили пикник воскресным вечером на небольшом церковном дворике. Тогда мы сидели в удобных креслицах и кутались в пледы (похолодало), зато детям было жарко – беготня, смех, игры. Помнили молодежные библейские часы и даже место из Евангелия, которое изучали, – Ин. 8:3–11. Это о женщине, взятой в прелюбодеянии. Помнили, что тогда поразила мысль о том, как близко стояли фарисеи и книжники к покаянию: «Они же, услышав это и будучи обличаемы совестью…» (Ин. 8:9). Обличения совести… Один шаг, просто переступить черту, возможно, начертанную Иисусом на песке, просто перешагнуть эту символическую хрупкую границу (что может быть более невесомей, незначительней, чем след человеческого пальца на песке?). Но это оказалось для них невозможно: «…стали уходить один за другим» (Ин. 8:9). Не переступили, не шагнули, не приблизились.

Вообще, как много в нашей жизни может решить один только шаг или не шаг. Шаг – и ты или преступник, или Божье чадо; не шаги ты или создал, или разрушил. Все зависит от направления, в котором они совершаются, эти шаги – не шаги. «Вступил на скользкую дорожку», «шагнул за черту», «оступился», «большая дорога начинается с первого шага» – в поговорках и пословицах отражается понимание всей важности сделанных шагов и ответственности за них. К сожалению, как часто это понимание чисто теоретическое, а на практике всегда думаешь, что можно лишь чуть заступить – на- ступить, а потом быстро-быстро вернуться назад. А не получается: новая дорога сделала крутой поворот, за которым не видно уже пограничной черты, и местность уже изменилась. А тут и туман полез, застилает глаза, скрадывает углы, прячет ямы. Мечешься, петляешь, как загнанный заяц, еще больше путаешься в собственных следах и бессильно опускаешься на пыльную обочину. Но даже и тогда человек не сдается, нет. Он же человек, а это звучит, сами знаете, как! И каждое новое усилие создает новое разветвление, и нет выхода из лабиринта. И манит впереди призрачными огоньками коварная трясина.

Где и когда заглянули наши далекие друзья за черту? Где и когда планировали вернуться? И планировали ли?

* * *

– Разочаровался во всем, пришел к выводу, что надо жить настоящим. Сейчас много новых знакомств, порой удивительных. Ловлю каждый миг и радуюсь ему. У меня есть любимое хобби. Дети в гости приходят. Остались и прежние друзья, встречаемся, разговариваем. Кстати, новая женщина есть, я не один. Жизнь – удивительная штука! Нельзя прожить ее и не влюбиться! Думаю, все будет хорошо. Говорят же, что «волны ненастья могут выбросить нас на берег счастья». – Он смотрит прямо перед собой затуманившимися от слез глазами, в которых нет никакой радости.

Тоска. Тоска наполняет сердце от этих «радужных» перспектив. Да и «волны ненастья», как правило, на «берег счастья» выбрасывают лишь обломки.

Выходим на пустынную улочку. Ветер гонит жухлую листву. Туман отступил перед бледным солнцем, повис на голых ветках деревьев, затаился до темноты. Холодно и бесприютно в чужом городе. Пушкин вдруг вспомнился: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?»

Наверное, надо было что-то сказать. Что-то умное, важное, от чего все встало бы на свои места. Но что можно сказать тому, кто двадцать пять лет проповедовал, двадцать пять лет вел душепопечительские беседы с такими же несчастными супругами, двадцать пять лет наставлял детей в истине, а молодежь в чистоте?!

Единственное, что смогли выдавить из себя на прощание: «Примите наши соболезнования». Как на похоронах, когда теряешь безвозвратно дорогое. Хотя не все похороны безнадежны: у детей Божьих есть упование на встречу в вечности. А вот на таких «берегах счастья» этого нет. Зато есть бедные мальчики-с-пальчики – несчастные дети, навсегда оставшиеся «между». Между папой и мамой, между счастливым прошлым и сиротским настоящим, между христианской теорией и безбожной практикой.

* * *

Страшно и одиноко заблудившемуся в паутине незнакомых дорог путнику. Еще более жутко тому, кто попал на болото, – совсем пути нет, лишь обманчивые кочки да гибельная трясина. Но к смерти приводят не туманы, не болота, не беспутица. К гибели приводит нежелание просить помощи у Того, Кто один может ее дать. Просить – значит покаяться. Покаяться? Но человек – это ж! Нет, лучше болото… Вот и бродят блуждающие огоньки потерянных душ. Грязные, озябшие, неприкаянные. А помощь так близка, надо лишь воззвать к Господу, и тогда «Он приклонился ко мне и услышал вопль мой; извлек меня из страшного рва, из тинистого болота, и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои» (Пс. 39:2–3).