Дороже всех жемчугов

Надежда Золотко

У каждого в жизни свои трудности – у кого суп жидкий, у кого бриллианты мелковаты. А Юрий Шмелев, попросту Шмель, решал свою трудную задачку: как бы ему перебраться из тихого поселка Зеленые Дубки на постоянное жительство в город?! Ну не любил он все эти закаты, рассветы, пастбища с волоокими буренками и тому подобную бессмыслицу. Вся душа его стремилась в шумный непредсказуемый город, кипящий соблазнами, искушениями, жаждой наживы и стремлением взобраться на вершину человеческой пирамиды, почувствовать себя царем и богом! Ну что обыкновенному вору делать в этой заброшенной дыре?! С такой «великой» думой он засыпал и просыпался. И дело было совсем не в шляпе, как говорят, а в деньгах, вернее, в их отсутствии.

Солнце, как бы нехотя, осторожно проклюнулось на горизонте, горластые петухи, возвещая новый день, будили свои «гаремы». Шмель с удовольствием, до хруста, потянулся, вышел на крыльцо, окинул взглядом запущенный двор.

– Ну, что ж, кто рано встает, тому Бог дает, – назидательно сказал он сам себе и потрусил по росистой траве к соседскому огороду.

Переступил невысокий плетень, разделяющий два участка, и по-хозяйски стал срывать розовые, щекастые помидоры. Не удержался, вонзил зубы в сахарную сочную мякоть и даже заурчал от удовольствия. Но тут услышал позвякивание ведра. К веранде, с полным ведром парного молока в руке, семенила тщедушная старушка тетя Даша. Скрипнула дверь, и на веранду навстречу жене вышел дед Семен. Шмель чуть не плюнул с досады. Ну и чего людям не спится?! Возятся ни свет ни заря! Хоть он и не страдал излишней стыдливостью, но все же не хотелось попадаться на таком неприглядном деле, и нечто похожее на стыд зашевелилось где-то внутри. В таких случаях его старый приятель говорил: «Это совесть – рецидив. Не бойся, скоро пройдет». Вспомнив это, Шмель криво ухмыльнулся.

Дед Семён, увидев «гостя», взмахнул приветственно рукой, приглашая Шмеля на веранду. Шмель только диву давался: «Ну что за люди?! Нет чтобы поругаться, как все нормальные, а им все Божья роса!»

– Я давно к тебе зайти хотел, – обратился к Шмелю дед Семен. – Разговор есть важный. Позавтракаешь с нами?

Через минуту стол на веранде был накрыт. Молодой картофель, щедро сдобренный маслом и укропом, исходил паром, помидоры, ломти черного душистого хлеба, парное молоко в глиняном кувшине и миска янтарного ароматного меда.

Хозяева благоговейно помолились. Дед Семен с трудом опустился на скамью, потер широкими ладонями больные коленки.

– Что, дед, терпение и труд все перетрут? – кивнул на больные колени старика Шмель. – Поди, в колхозе здоровье оставил?!

– Все в руках Господа. Ты угощайся, сынок, чем Бог послал, а я тебе дело расскажу. Вот смотрю я на тебя, Юрка, и сердце болит. Два месяца как освободился, а ходишь неприкаянным. Пора бы тебе за ум взяться, работу найти, быт обустроить. Прости, что так прямо говорю с тобой, ведь ты не мальчик уже. Время, как песок в песочных часах, все сыплется, и ты не знаешь, когда упадет последняя песчинка. К Богу тебе нужно идти, сынок, только в Нем спасение для тебя.

Шмель жевал с видимым удовольствием, слушал, не перебивая, а потом насмешливо заявил:

– Вот ты, дед Семен, веруешь, а потом умрешь, и никто тебя от смерти не спасет, даже твой Бог, и вся твоя вера напрасна будет.

– Эх, не скажи, сынок! По мнению собаки, напрасно сеется капуста, а вот, к примеру, заяц так не думает. К тому же, если бы я только в этой жизни надеялся на Христа, то был бы несчастнее всех человеков, но моя вера простирается в будущее, в вечность. Ты не видишь этого, сынок, так как тебе пока это не открыто. Тут откровение от Бога нужно. Если Господь откроет, то никто не затворит. Сколько раз я слышал Слово Божье и не веровал, а Господь мне открылся через обыкновенную пчелу. Увидел я однажды, как пчела над цветком трудится, и вдруг открылась мне вся премудрость Божия. Удивлялся я, откуда в таком слабом, крохотном существе столько мудрости, красоты и жизненной силы. И понял, что только Творец, Создатель, мог сотворить такое чудо.

Шмель хохотнул с набитым ртом:

– Ну, дед, ты романтик! А меня не пробирает вся эта природа.

– Эх, жаль! Ничего-то ты не понял. Господь может взыскать человека совершенно уникальным образом. Случается-то, что невозможно проповеднику, то доступно младенцу. Все в руках Божьих, каждому Он может дать Свое откровение.

Неожиданно Шмель разозлился:

– Да не нужен я никакому Богу! Иначе я не сидел бы в этой глуши!

– Ну, что ж. В таком случае пусть Господь найдет тебя, сынок, где бы ты ни был.

Настроение Шмеля снова резко переменилось.

– Ладно, пусть поищет хорошенько, может, не такой я уж и пропащий, – опять хохотнул он.

Дед Семен испытующе посмотрел на Шмеля:

– А раз говоришь «не такой пропащий», то вот тебе мое предложение. У нас в поселке открывается мебельный цех. Вот и работу тебе предлагаю. Пойдешь? Сам тебя плотничать научу.

– Да ты что, дед! Не по мне это. Да и вообще, уехать отсюда хочу, тоска заела.

– А ты все же не торопись с ответом, сынок, обмозгуй, подумай. Вот и тоска убежит, как только возьмешься за дело.

Весь остаток дня Шмель провел на речке. С наслаждением подставлял жгучему солнцу исписанное татуировками тело. Да! Тут было на что посмотреть. Разных размеров и цветов, они покрывали грудь, плечи и спину. А надписи такие почти под каждой, что и читать-то стыдно! Раз десять Шмель окунался в прохладную воду и все размышлял над своей задачкой. Какая-то мысль постоянно ускользала от него.

Внезапно голубая стрекоза зависла у самого его носа, и он все вспомнил. Та женщина, тоненькая, стройная, в голубом сарафане была похожа на эту стрекозу. Только вчера у поселкового магазинчика он стал невольным свидетелем странного разговора о каких-то сокровищах и богатстве. Он толком ничего не понял, но о чем же тогда шла речь, как не о деньгах. А потом женщина удалилась, бережно прижимая к груди яркий пакет. Что же там могло быть, как не деньги или ценности какие?! Шмель даже подскочил от возбуждения. Теперь он знал, что нужно делать.

Вечерело. Утомленный поселок погружался в покой, зажигались окна, перебрехивались собаки, в вечерней прохладе источала свой нежный аромат ночная фиалка. Идущий в сумерках Шмель воровато озирался. Странное чувство чьего-то незримого присутствия будоражило натянутые в струну нервы. Казалось, кто-то пристально наблюдает за каждым его шагом. Наконец он достиг нужного дома, легко перемахнул через невысокий забор. Хулиганского вида кот, возмущенный таким наглым вторжением, выгнул спину, зашипел и метнулся в малинник. От неожиданности Шмель даже присел и злобным шепотом выдал парочку своих татуировок. Успокоившись, осторожно перебрался под распахнутое настежь окно и, выждав пару минут, заглянул в комнату.

За большим столом, накрытым пестрой скатертью, сидели две девочки. На столе красовался румяный пирог и самодовольно сиял боками старинный самовар. Женщина в цветастом платье сидела на диване, а рядом лежал яркий вожделенный пакет. Девочки стали разливать чай, женщина же вынула из пакета... книги, выбрала одну и стала читать девочкам вслух. И от этой умиротворяющей картины, от обманутых надежд на Шмеля навалилась ненависть. Она жгла его, как адский пламень, переворачивая все внутри, забираясь своими палящими язычками во все уголки порочной души.

Ну почему так! Одним все, другим ничего! На его долю выпали лагеря и тюрьмы. Вор-рецидивист. У него даже имени не было, только кличка лагерная – Шмель. Почти вся жизнь пролетела, скоро 50, а мог бы и он быть Юрием Николаевичем Шмелевым – уважаемым человеком и отцом семейства, а так ни кола ни двора! И вдруг отчаянно захотелось ему вот так же сидеть в уютной комнате за большим столом в кругу своей семьи и пить ароматный чай. От этих мыслей ожесточение и злоба на весь мир с новой силой нахлынули на него. «Ничего, я еще отыграюсь», – процедил он, прислоняясь к шершавой стене, чтобы успокоиться.

Словно надкушенное яблоко «белого налива», проступила белесая луна, переглядывались мерцающие звезды, пряно пахло разнотравьем, все погружалось в покой, а женщина читала мелодичным, спокойным голосом, и незаметно слова стали проникать в его сознание. Они струились ручейком, завораживали:

– И тогда послал Господь ангелов на землю и наказал им принести самое драгоценное сокровище, какое они только отыщут на земле. Прошло время. И вот, наконец все ангелы вернулись. Каждый приносил Господу свой дар. Там были редкой красоты жемчужины, великолепные алмазы, чистейшее золото, восхитительные растения и диковинные птицы и животные.

Один из ангелов принес кристально чистую воду, которая дарит долголетие и здоровье, а Господь с печальной улыбкой смотрел на них. Вдруг Он заметил еще одного, стоящего в сторонке. Ангел нерешительно подошел и припал к ногам Господа: «О Господь, на всей земле я не нашел достойного сокровища, чтобы принести Тебе в дар! Разве не Ты сотворил Вселенную и все, что наполняет ее?! И уже возвращаясь, я на лету подхватил это», – он открыл ладонь, на которой сияла единственная слеза кающегося грешника. И возрадовался Господь и сказал: «То, что ты принес, дороже всех жемчугов и сокровищ мира. Ликуйте и пойте, ибо еще один сын родился у Меня ныне!»

Неожиданно эти простые слова из детской книги сладко потревожили душу, заронили в нее смутную надежду. Шмель завороженно слушал и вдруг снова ощутил всепроникающий взгляд, почувствовал себя абсолютно прозрачным, разобранным на атомы, полностью открытым для небесного всевидящего ока. И что совершенно невозможно было объяснить: любовь, беспредельная, как Вселенная, захлестнула все его существо. И в свете этой любви он увидел себя: нищего и слепого, бредущего в бездонную, леденящую душу пропасть.

Потрясенный Божьим присутствием, он почувствовал, как сокрушаются твердыни неверия его сердца, колеблются и падают, как прогнившие стволы, основы мировоззрения. В горле стоял колючий ком, не давал дышать. Шмель рванулся и побежал, не разбирая дороги, не помня себя, очутился в небольшой роще и упал в высокую траву. Рыдал, выплескивая и исторгая из себя всю боль лагерей, всю свою непутевую жизнь, горечь разочарований, одиночество, отверженность и жалость к себе. Робкая, неумелая молитва пробивалась, как росток, из сухой, жаждущей влаги земли:

– Не пройди мимо, Господи, не пройди! Прости, если можешь! Хочу по-другому! По-другому!

Маленький человек взывал к Тому, для Которого дороже всех жемчугов мира слезы кающегося грешника. Шелестели листья, перемигивались далекие звезды, а притихшая роща удивленно смотрела, как в муках рождается новый человек.