Жизнь, как она есть

Николай Водневский

Наконец, разошелся дождик. Его долго ожидали калифорнийцы. Теперь Иван Петрович, русский эмигрант, отдыхал на кушетке и прислушивался к беспрерывному и плотному шелесту по крыше. Ему было приятно знать, что небеса, наконец, отверзлись и дождик, частый и спорый, кропит теперь на сухую усталую землю, оживотворяя ее чудесной влагой.

Временами Иван Петрович дремал, забывая о дождике, но, просыпаясь, каждый раз думал о том же: сколько радости будет у людей, обрабатывающих землю, ожидающих от нее плодов! Ведь урожай зависит от того, сколько бывает дождей. Много — нехорошо: наводнения приносят убыток; мало — засушливые года губят урожаи на корню.

Сосед Ивана Петровича, баптист, не раз говорил о том, что от Бога зависит погода, что в Библии написано: «В Тебе источники вод», но не верил Иван Петрович ни в какие сверхъестественные силы, хотя по традиции на Пасху и на Рождество заглядывал в церковь.

Дождик, кажется, уже перестал и в кадушку, поставленную под стенкой, медленно и тягуче били капли. Слабый, робкий свет проникал через окно, сна больше не было, но Иван Петрович и не думал вставать с постели. Это был его выходной день.

Жена прошла на кухню, и уже полилась вода из крана: приготавливала чай. Длинной багровой полосой заалел восток и быстро погас, упрятанный тучами. Наступало утро, а вместе с ним приходили к Ивану Петровичу все те же заботы. Недавно он купил по дешевке два акра земли в горных местах, в ста милях от города, и теперь думал только об одном: как бы ко времени выхода на пенсию сколотить там домик.

Иван Петрович вышел на улицу. Небо сеяло мелкий, как пыль, дождик, липкий и холодный. Так всегда начиналась зима в Сан Франциско. Серый, унылый день не предвещал ничего хорошего, но в зтот день Ивану Петровичу повезло: он дешево купил материал для постройки домика, уложил необходимое в грузовичок, заехал за женой и уже через 2 часа прибыл на свое любимое место —дачу, где живут люди иначе. Здесь все еще красовалась земля в шелковой траве, и хотя цветов уже не было, — они увяли и осыпались, но на деревьях играли и шелестели листья на ветру и воздух, лесной, настоявшийся на испарениях после недавнего дождика, наполнял легкие Ивана Петровича, и он старался дышать учащенно и глубоко.

- Ну и воздух! — восклицал он, обращаясь к жене. - Сегодня при луне буду работать, чтобы «наша дача выглядела иначе». Иван Петрович любил говорить в рифму, и это ему легко удавалось. По-осеннему темнела лесная даль. Полная луна всходила быстро над холмом, покрытом реденьким сосняком, а Иван Петрович до устали, до изнеможения колотил гвоздями при электрическом свете, приготовляя формы для фундамента.

Далеко за полночь он выпил на сон грядущий банку пива, выключил свет и ощупью пробрался к своему грузовичку, где мерно похрапывала его жена под теплым одеялом. Он разделся, лег осторожно, по-кошачьи, возле теплого тела жены и подумал о ней:

— Счастливая! Храпит себе потихоньку, блаженствует, как куница в норе...

Иван Петрович сразу не мог уснуть. Он еще долго курил, чувствуя неуют, слушал, как разноголосо и лениво невдалеке тявкали собаки. Сон начинал окутывать его голову, но он еще долго глядел на верхушки стройных сосен, на едва мелькающие звезды, в ожидании окончательного забытья. Что-то пусто стучало в его висках. «Переработал», — подумал он, и в это время в сарае соседа, забив крыльями, горласто взыграл петух.

Совсем как на родине!.. — неожиданно проговорила проснувшаяся жена. — Ты все еще не спишь?

— Ага, — бормотал одеревенелыми губами Иван Петрович. — Что-то нездоровится...

Повернувшись на другой бок, Иван Петрович почувствовал, как охватил его сон. Он даже слышал свое тихое храпенье, и жена радовалась его сладкому сну.

* * *

Постройка домика затянулась на три года. За эти годы Иван Петрович заметно осунулся, постарел и не раз чувствовал боль в сердце.

— Это мускул тебя беспокоит от чрезмерного напряжения, — говорил ему сосед и посоветовал есть несколько орехов из сосновых шишек ежедневно. Сосед-баптист не раз пробовал направить мысли Ивана Петровича к Богу, приглашал его поехать с ним в церковь, но тот каждый раз отмахивался от него, как от назойливой мухи:

— Вот построю домик, тогда сядем у камина и поговорим о Боге, о спасении души моей грешной... Наконец, наступил тот желанный день, когда Иван Петрович забил последний гвоздь и, глубоко вздохнув, сказал жене:

С тобою мы не спорили,
На славу домик строили.
Пришла к концу работа,
А жить в нем будет кто-то...

* * *

— Что ты там каркаешь? Смерть на себя накликаешь? Кто же будет жить, кроме тебя?

А вечером, уже перед сном, Иван Петрович вместе с женой составлял планы, как устроить «обмытие» дома и кого следовало бы пригласить?

— Инспектора в первую очередь, — сказала жена. И, конечно, двух кумовей, племянника, да старого друга, с которым вместе приходилось коротать время в немецком плену.

— А как быть с соседом-баптистом? — спросил муж. Он же трезвенник. А помогал он мне больше всех.

— Мы подарок ему сделаем к Рождеству, а приглашать неудобно.

Обмытие домика было назначено в ближайшую субботу. А в пятницу Иван Петрович видел странный сон. Смерть подходила к нему незаметно, но очень близко. Сперва она крепко стиснула его пальцы, будто желала поздороваться с ним, и пальцы правой руки онемели, потом поползла по предплечью и подступила к груди. Дышать становилось все труднее. Его сердце забилось от ужаса, запрыгало, как подброшенный мячик. Иван Петрович сделал усилие — и проснулся. Он начал шевелить пальцами ног, преодолевая онемелость и обрадовался тому, что все оказалось нормально. Он встал с постели, прошелся в уборную, а потом сел на диване и долго сидел, думая о сне.

В новом доме, заботливо, со вкусом меблированном женою, все еще слышался запах краски и лака. В большое окно сочился мутноватый свет занимавшегося утра. Иван Петрович твердо решил не рассказывать жене о сне, а на следующей же неделе пойти к доктору и проверить здоровье.

Гостей ожидалось человек 12. Иван Петрович, кроме двух ящиков пива, купил 6 бутылок вина и 6 бутылок шампанского, а для кумовей — нечто покрепче: две бутылки смирновки. «Обмывать, так обмывать» — говорил он сам себе. Жена поглядывала на него недовольно и несколько раз пыталась ему напомнить о неуплаченных долгах.

— Ничего, милая, выкрутимся как-нибудь. Вот, смотри, какое интересное совпадение... Вот он, мой первый пенсионный чек. Сегодня получил.

Жена мельком увидела на чеке цифру 338 и сказала:

— Не густо. При такой дороговизне на этом чеке далеко не уедешь.

— Ничего! Я подработаю на лесопилке. Обещали работку на 3 часа в день. А силенка пока что у меня держится...

* * *

Весь субботний день, начиная с обеда, в новом доме Ивана Петровича шел пир горой. Веселье и смех чередовались песнями из грампластинок. И хотя дом баптиста стоял в стороне и значительно выше, все же ему пришлось закрыть на ночь все окна, чтобы погасить шум.

А утром, когда не выспавшийся баптист собрался ехать на евангельское собрание, он увидел через окно, как, спотыкаясь, к нему бежала побелевшая, перепуганная жена Ивана Петровича. Она открыла дверь и завывающим голосом надрывно заголосила:

— Ой, помогите!... Ой, спасите!.. Ваня мой упал на пол и не поднимается...

Баптист бежал через огород, перепрыгивая грядки. Его сердце стучало в испуге. Он чувствовал, что Бог не напрасно говорил к сердцу Ивана Петровича. Каждый раз когда он вежливо отвергал зов Божий, баптист опускал голову и молитвенно спрашивал:

— Господи, укажи мне, с какой стороны можно к нему подойти, чтобы он поверил в Твою любовь? Иван Петрович лежал в гостиной на полу, подвернув под себя руки. Возле его тела хлопотали два кума. От них изрядно несло алкоголем.

— Вызывайте скорее скорую помощь! Вы местный, все тут знаете...

* * *

Хоронили Ивана Петровича через 3 дня в Сан Франциско. Старенький священник хрипловато тянул заупокойные молитвы, вздрагивая, мерцали свечи.

Со святыми упокой душу раба Божия Ивана, — пропел священник, а в это время стоявший у изголовья кум подумал:

— Вот жизнь, как она есть: прожил 65 лет грешником и с грешниками, а теперь ушел к святым...