Утешение только в Боге

А. Власов

С классикой мы знакомы хотя бы по школьным хрестоматиям. Во всяком случае, знаем об идейно-творческой направленности писателей прошлого.

Покупая книгу современного автора, мельком пробегаешь скупую аннотацию, листаешь, чтоб по какой-либо понравившейся фразе быстро и безошибочно решить - покупать или нет. Так я купил книгу Ивана Васильева «Земля Русская» (Лениздат, 1983). Не жалею, что личная библиотека пополнилась новой единицей.

Васильев - писатель талантливый. В своей книге он вспоминает трагедию военных лет и послевоенные годы с бесконечными проблемами восстановления сельского хозяйства, источника производства самого необходимого в жизни людей - хлеба насущного. «Ржаной хлеб да солнечный бугор были вторыми, после материнской груди, нашими кормильцами», - пишет Васильев (стр. 404).

Дань глубокого уважения отдается женщинам-крестьянкам, матерям-вдовам, кому обязаны мы и возрождением, и восстановлением. Будучи директором школы, Васильев сталкивается с проблемами просвещения. В школе нет парт. В лесу, опустошенном войной, нужно найти подходящие деревья, тайком спилить и, не медля, вывезти на медлительном бычке, а потом за самовольную порубку откупаться от лесника бутылкой и яичницей. Трогательны его слова о том, как он не может разделить 10 учебников на 14 деревень…

Читая лирические миниатюры, поражаешься прелестью и новизной прозаических строк, где сплошная поэзия, охватывающая все окружающее нас, на что мы по причине неугомонно-суетливой беготни не обращаем внимания, не придаем значения. Возможно, мы и остановились бы на некоторое время для созерцания, если бы обладали эстетическим чутьем. Васильев таким чутьем обладает. Даже банально-будничное он превращает в оригинально-возвышенное и торжественное. Обратите внимание на то, на что обратил внимание писатель! Медленно прочтите эти строки, в которых столько поэзии, когда он говорит о прозаичном венике: «А вскоре в деревне начнут вязать веники. Ни с чем не сравним запах вянущего березового листа! Три-четыре дня он будет течь с чердака, где на жердочке аккуратными парами висят веники, и утром, едва отворив из избы дверь, словно в животворную воду окунешься, на весь день зарядишься бодростью. Ароматы сена и веников необыкновенны в нашем восприятии потому, что связаны с жарким трудом на лугу и божественным отдохновением усталого тела после русской бани» (стр. 381).

Цитировать лирические миниатюры Васильева невозможно, ибо невозможно выбрать что-то лучшее, - настолько все хорошо написано. Как говорилось выше, это сплошная поэзия. Цитировать - это значит заново переписать все подряд, а миниатюры занимают более 70 страниц. Наблюдательный автор замечает решительно все, что происходит в природе во все времена года и очаровывается ею.

Мне не суждено быть критиком, тем не менее выскажу свое мнение, что едва ли у И.С. Тургенева встретишь подобное. Читая Васильева, не только представляешь описываемое, но как будто соприкасаешься с реальным миром и даже вдыхаешь запахи окружающего. Природа перед автором, что раскрытая книга, книга интересная и серьезная. В свое время Ф. Бэкон и М.В. Ломоносов говорили, что Создатель дал роду человеческому две книги, одна из них - Священное Писание, другая - природа, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность созданного, признал божественное всемогущество Творца. Быть может, и Васильев признает Создателя? Отнюдь нет! Единственное, чего не замечает автор, так это наличия Создателя. Он видит только создание. «В такие минуты, - пишет он, - человек постигает истину: люди - дети природы, только она дает им чувство прекрасного, без которого человечество не могло бы сотворить не только великих произведений искусства, но даже расписной ложки (стр. 372).

…Каждое существо природа одарила границей. А всего больше - человека. Но истинно красив он лишь тогда, когда естествен» (стр. 417).

Оказывается, грациозный человек и расписная ложка - всего лишь произведение и вдохновение природы. Непонятно, чье произведение - природа.

Верующий человек, не задумываясь, скажет, Кто является Творцом природы. «Верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (Евр. 11:3).

И люди - не дети природы, а создания Божии. «И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2:7).

Верующий человек естествен, ибо он соделался причастником Божеского естества (2Пет. 1:4).

Воистину человек красив, когда естествен! Не только красив, но и приятен! (Деян. 10:34-35). Ибо он - Христово благоухание! (2Кор. 2:15).

Тертуллиан сказал, что душа человека по природе христианка. Не оттого ли душа наша ищет Бога, что она - Его дитя? Случается несчастье или горе, разочарование или несправедливость, человек начинает искать Бога, чтоб в Нем успокоиться и утешиться. Об этом и пишет Васильев, который негодует, что в состоянии некоторого забвения остается сторона духовная. «За душу идет незримый, нескончаемый и бескомпромиссный поединок двух миров, в котором благодушие нам категорически противопоказано» (стр. 343).

Однажды поехав в командировку от газеты, он зашел в деревенскую церковь, где было всего лишь семеро старушек-прихожанок, но молодой священник вел службу вдохновенно. После службы Васильев изъявил желание побеседовать со священником, на что тот охотно согласился и пригласил к себе в старую избу с прокопченными стенами, на которых висели потрескавшиеся иконы. Писатель признается, что с острым любопытством слушал житейские тактические рассуждения отца Валентина. Одно из таких рассуждений он признал мудрым и - опасным, ибо в нем, как в приманке, таился крючок. Сказав священнику, что он останется без работы, т.к. эти 7 прихожанок умрут, Васильев услышал мудрый вызов попа: «Старость вечна. Умрут эти, состарятся другие. На молодежь особенно не рассчитываем. Молодость полна жизни, для нее мир светел, ни горестей, ни печалей. Но поживут, познают горе и несправедливости, состарятся - и душа попросит Бога».

Когда Васильев вышел от священника, ему стало не по себе, что в старой избе сидел молодой человек - ловец душ, наш опасный враг. Сопровождавший писателя бригадир рассказал, что у одной бабы шестеро детей, муж пьяница, у нее отобрали сено, как незаконно накошенное. Кормить корову нечем, а детям нужно молоко. А поп в это время с утешением…: «Вот оно как: люди обидели - попу добыча» (стр. 344).

К сожалению, смотрится со своей колокольни, поэтому употребляется слово «добыча». А почему бы не сказать, что друзья познаются в беде?

Дружба Васильевым иллюстрируется следующим примером: «Не пробиваемые солнцем кусты хранят от иссушения воду. Без лозы река умерла бы. Без воды не станет жить и лоза. Страдая каждую весну от опустошительного буйства воды, лозняк никогда не вырастает здесь, у самой реки, до размеров дерева. В то же время его собрат, поселившийся чуть повыше, в прибрежном лесу, может перегнать и березу. Там он ничто не спасает, наоборот, в неутолимой жажде света губит других, чтобы жить самому.

…Не так ли и в человеческой дружбе? Если ты в силах выдержать черные дни размолвки, ссоры, если готов ради друга оставаться «кустом», - будете сильными оба: и он, и ты. А коль потянешься вверх, подминая других, станешь хоть и деревом, но одиноким, топор судьбы-дровосека непременно изберет тебя, а сухая земля одиночества не напоит твоих корней, и не дадут они побегов» (стр. 405).

Не правда ли? - яркий пример дружбы, взаимоотношений и жертвенности не ради добычи!..

Хотя я говорил о невозможности цитировать, но кое-что из умозаключений Васильева еще напомню, т.к. они дополняют сказанное священником о причине богоискания.

«Говорят, для человека самое страшное - внутренняя пустота» (стр. 399).

«Старость - вечер жизни. Кончилась суета, угасли страстишки, прожитое высветлено теплым светом мудрости. И подводишь итог жизни, как вечерний итог рабочего дня» (стр. 401).

«Снежный наст весна растопит, а душевная корка бывает на всю жизнь» (стр. 402).

«Нормальное состояние души - стремление и мятежность» (стр. 407).

«…Старость пугает не годами, а одиночеством» (стр. 414).

«Горе человеку, если на склоне лет ему некого ждать» (стр. 415).

«Все рядом, все вместе: покой и движение, смерть и рождение. Это единственно и есть жизнь» (стр. 424).

Мне с семьей опять довелось побывать в Товарково и Полотняном Заводе Калужской области. (О подобном посещении я писал в рассказе «Жизнь без Бога - бесцельная».) Находясь под впечатлением увиденного и услышанного, перелистав ранее прочитанные страницы «Земли Русской», принялся за написание настоящего очерка. Итак, без подробностей, но по порядку. Посетив кладбище в Товарково, мы решили направиться в Полотняный Завод, но прежде чем расстаться с Товарково, мы пожелали посмотреть церковь, стоящую на холме по ту сторону Угры. Переехав мост и достигнув возвышенности, мы присоединились к нескольким любопытствующим туристам, знакомившимся с достопримечательностями одинокой церкви. Говорят, что здесь были еще постройки, но от них не осталось и следа. Ровный участок земли, на которой кое-где сиротливые кустарники выродившихся фруктовых деревьев напоминают, что здесь был сад… Осмотрели обшарпанные стены. Отлетевшая там и сям штукатурка обнажила монолитную кирпичную кладку. Интерьер хорошо сохранился. На купольном потолке изображен Вседержитель и витающие в безбрежном пространстве Ангелы. Стенная роспись в нижней части пополнилась непристойными письменами и царапинами, нанесенными рукой мерзости запустения. Невольно вспомнился последний стих 63 главы Исаии: «Мы сделались такими, над которыми Ты как бы никогда не владычествовал и над которыми не именовалось имя Твое». А раньше ведь искренне верующий человек на этом месте благоговел и мысленно переносился от временного, зачастую печального, в вечное и постоянно радостное. Аксаков в стихотворении «Всенощная в деревне» прекрасно нарисовал картину того прошлого, что для нас стало историей:

«Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный!
Звонят ко всенощной,
К молитве благостной!
И звон смиряющий
Всем в душу просится;
Окрест сзывающий
В полях разносится!..»

Да, когда-то здесь возносились славословия и благодарения и, вероятно, было многолюдно и отрадно. Теперь пустынно и грустно. Одинокое здание, как свидетель прошедших времен, стоит в нескольких десятках метров от дороги, по которой уходили повзрослевшие дети в неизведанный путь жизни, и благочестивые мамы, провожая их, благословляли, обращая свои очи к храму. О расставаниях чувствительно пишет Васильев, связывая место разлуки с околицей.

«Околица - место расставаний и начало дальних дорог. Всех нас провожали матери. Помните? Остались позади избы, вербы у пруда, неподвижная печальная фигурка. Обернешься, махнешь рукой - и пойдешь, ограждаемый от бед материнской молитвой. Околица - это оставление привычного, маленького ради неизвестного и большого. Это - неизбежное в жизни каждого, кто родился в деревне. И оттого, что оно неизбежно, что живешь ожиданием своего часа, все, что окружает тебя, кажется неинтересным и скучным. Но пройдут годы, вкусишь сладостей жизни и почувствуешь ни с чем не сравнимую грусть по деревенской околице. Станет она сниться по ночам. С нетерпением и жадностью начнешь вглядываться в незнакомые деревни. Где-нибудь на ночном полустанке запах печного дыма разбудит в памяти забытое, и тогда все, что считал когда-то неинтересным и скучным, станет вдруг таким желанным, что неодолимая сила потянет к родным берегам. Бросишь все и придешь. Придешь и, как потерянное счастье, станешь искать следы той, которая провожала тебя за околицу.

За деревней, на поросших ромашкой росстанях, живут надежда и грусть» (стр. 410).

«Живут надежда и грусть»… Раньше, кроме грусти, здесь жила и надежда. Теперь осталась одинокая грусть, как это уцелевшее одинокое здание… Время поторапливало. Мы закончили осмотр и направились в Полотняный Завод. Побывали у Клавдии Игнатьевны Хлопковой, она телесно уже совсем плохая. Моя жена предложила навестить еще одну свою учительницу - Инну Михайловну Преображенскую, которая преподавала зоологию. (В прошлое посещение ее не было дома.) На сей раз, застав хозяйку, мы обрадовано вошли в гостеприимный кров. Но этот дом постигло большое горе: полтора месяца спустя Преображенская похоронила младшую дочь Татьяну. Родилась Танечка в землянке зимой сурового 1941 года. Муж не вернулся с войны. Растила двух дочерей сама. Они оказались способными. Закончив педагогический, обе, как и их папа, стали преподавать русский язык и литературу. Старшая, Галина, преподает еще и немецкий. И вот Таня умерла… «Из всех бед самое большое горе - хоронить детей», - сказала со слезами Инна Михайловна. Слушая ее, вспомнились слова псалмопевца: «…скорбь близка, а помощника нет» (Пс. 21:12). Как никогда Инна Михайловна нуждается в утешении. Решила она ездить в Калугу в церковь. Васильев сказал бы, что она сделалась добычей попа. Но Инна Михайловна говорит, что там находит утешение. «Сердце знает горе души своей» (Прит. 14:10). Слепорожденному, получившему прозрение посредством исцеления Христа, всячески внушали, что Исцеливший его - человек грешный, ибо исцелением нарушил субботний покой. Однако исцеленный стоял на своем: «…грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу» (Ин. 9). Да, сердцу не прикажешь… Прав был священник, сказав, что душа попросит Бога, когда познает горе…

Мы процитировали Инне Михайловне призыв Христа: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28). Оставив ей Евангелие, мы посоветовали читать его ежедневно, ибо в этой книге «источник покоя и сил», как сказал И. С. Никитин в стихотворении «Новый Завет». Ф. И. Тютчев, посылая Новый Завет своей дочери Анне, в сопроводительном стихотворении писал:

Но скудны все земные силы:
    Рассвирепеет жизни зло - 
    И нам, как на краю могилы, 
    Вдруг станет страшно тяжело. 
    Вдруг в эти-то часы с любовью 
    О книге сей ты вспомяни - 
    И всей душой, как к изголовью, 
    К ней припади и отдохни.
    Блажен человек, ищущий утешения в Боге!

«Блажен человек, которого сила в Тебе и у которого в сердце стези направлены к Тебе. Проходя долиною плача, они открывают в ней источники, и дождь покрывает ее благословением» (Пс. 83:6-7).

1985 г.