Трудно посмотреть на себя

Олег Кочладзе

Пусть не удивит Вас, читатель, что статья «Трудно посмотреть на себя» перепечатана целиком, без изменений или добавлений, из атеистического журнала «Наука и религия» (№ 11, 1984). Дело в том, что проблема, которой касается автор статьи, очень распространена в среде верующих, и советы автора атеиста, как ни странно, вполне благоразумны и для верующих, и для неверующих.

Мы понимаем, что атеист не мог сказать ничего хорошего о вере в Бога Павла Никифоровича, но то, что было сказано его жене, да и ему самому — может быть полезным каждому, кто окажется в подобном, положении.

Н. В.

«Мой муж уже девять лет как вступил в веру баптистов. Куда я только не писала, чтоб мне вернули мужа. Верующие вмешались в нашу жизнь. Я жертва их произвола. Все свободное от основной работы время муж проводит у своих, как он говорит, людей. А они нещадно эксплуатируют золотые его руки. Он так устает, что у него уже нет добровольного желания помочь мне по дому. Многие советуют мне развестись с мужем. А я все эти годы жду его, как из длительной командировки. Помогите вернуть его а лоно семьи!

Донецкая область

М. В.»

Здравствуйте, Мария Владимировна! Вас, наверное, удивит, что отвечаю на ваше письмо со страниц журнала. На то есть причины. Прежде всего, мне так и не удалось поговорить у вас дома обстоятельно, по душам — ни с вами, ни с Павлом Никифоровичем. Да и вы, по-моему, не очень стремились к такому разговору.

Не скрою, Мария Владимировна, мне показалось, что за годы прожитой жизни вы так и не научились слушать других людей. Вам ничего не стоит оборвать собеседника, съязвить, оскорбить нелепой выдумкой, сорваться на крик, передернуть чужую фразу. Стоит ли удивляться, что Павел Никифорович предпочитает отмалчиваться? Вы ведь и со мной пытались говорить в таком же духе. Помните, при первой нашей встрече я сказал: церковь в нашей стране отделена от государства? А на другой день вы пообещали на меня пожаловаться: я-де уверял вас, что церковь у нас — отдельное государство.

Допускаю, не все сказанное здесь придется вам по вкусу. Правда — лекарство горькое. Но если и впрямь вы хотите понять, что же произошло, не спешите отмахнуться от моего письма.

Знаете, Мария Владимировна, когда муж отдаляется, отходит от семьи, женщина склонна видеть причины разного рода внешних обстоятельствах, а между тем куда вернее искать их в самой себе. Ведь недаром же исстари говорили на Руси: у хорошей жены и плохой муж молодцом. А у плохой — и хороший плох. В наших отрывочных разговорах вы готовы были всех винить в своих бедах: дружков мужа, соседок-разлучниц, членов религиозной общины, которую посещает Павел Никифорович, различные учреждения, которые не помогают вам «отбить» у него охоту верить в бога. А ведь, если сказать честно, вы сами, Мария Владимировна, и никто другой, оттолкнули мужа от себя. Удивлены? Ну что ж, самое время поговорить по душам.

Чем приглянулся вам Павел Никифорович, тогда еще Павлик? Давайте послушаем ваш рассказ.

— Жила я тогда в строительном общежитии. Девчонки после работы принарядятся — и кто в кино, кто на танцы. А я долгими вечерами сидела одна во всем общежитии. Читала, вышивала… Переживала разрыв с женихом. Знаете, как бывает? Приревновала я его к подруге, фыркнула, рассчиталась на работе, приехала сюда, на юг Украины. Думала, пощады запросит, а он, видно, тоже с характером оказался. Ну а Павлик плотничал я соседнем городке, а к нам приезжал на выходные. Чем глянулся? Тихостью… И тогда уже он был скрытный, замкнутый, не такой, как все ребята. Не любил танцевать, бывать в кино, читать книги.

Влюбленность прошла довольно скоро, не так ли? Что же удерживало вас друг подле друга еще до рождения первой дочери? Штамп в паспорте? Рассуждение — мол, все так живут, у всех подруг есть мужья, значит, должен быть муж и у меня. И то, что он был тихий, покладистый, вас очень устраивало. Вы решили, что мягкость его натуры — от бесхарактерности. И принялись жесткой рукой перекраивать его личность по своему усмотрению, грубо навязывая не свойственные ему привычки, свой образ жизни. Разве не так?

— Стала я замечать, что он все больше отдаляется от семьи. По вечерам пропадает на улице с приятелями, играет в домино, лото, футбол смотрит… Пошла я к нему на работу, и мне удалось на какое-то время приучить его к дому. С детьми стал больше гулять, окна шпаклевал, половики выбивал. Вот, взгляните. Книга. «Звезды смотрят вниз». Сколько лет берегу, всем показываю. Заставила-таки прочесть ее. Из-под палки читал…

— А лаской, добром не пытались поладить с мужем?

— Пробовала. Доброжелательный разговор, которому меня обучила директор школы, успокаивал его, настраивал на добродушный лад. Когда говорила по-человечески, он проявлял сочувствие… Но где же мне взять столько терпения? Не скрою — срывалась часто.

Знаете, что я подумал, Мария Владимировна? Методом постоянных придирок и упреков можно, наверное, «приручить» мужа или жену, но хорошо ли жить с человеком, который выполняет в доме роль комнатных тапочек? Вы говорите о муже как о несмышленом мальчишке. А не от вас ли он стал бегать?

И не по вашей ли вине запил он? Кстати, в разговоре со мной вы отрицали сам факт его былого пьянства, вам не выгодно говорить об этом — связав свою жизнь с верующими, Павел Никифорович пить перестал. Получается, что община верующих помогла ему изжить дурную привычку. А до того (все говорят об том) Павел Никифорович был горьким пьяницей.

Нет, я вовсе не хочу упрощать ситуацию, не хочу говорить, что вы одна во всем виноваты. Директор школы, где учились ваши ребятишки, помнит, как прибегали вы нему, как с порога в крик жаловались, что муж пьет, не дает денег, дети сидят голодные, раздетые и разутые. И школа помогала. В младших классах у Маринки и Феди было бесплатное питание, из фонда всеобуча покупали им одежду. Передо мной справка с работы Павла Никифоровича: на заседании профсоюзного комитета его «строго предупредили за неоднократные пьянки, частые нарушения трудовой дисциплины». Сам Павел Никифорович говорит: «Стыдно вспомнить, что я тогда вытворял».

Я хочу быть справедливым к вам, хочу войти в ваше положение. Конечно же, вам было нелегко: тяжелая работа по дому, пьющий муж, а тут еще самолюбие, нежелание оказаться слабой, обделенной, неудачливой. Страх перед непонятным, неуправляемым поведением мужа, неумение душевно с ним сблизиться. Но посмотрите, какой вы находите выход?! Вы хотите подчинить мужа своей воле с помощью разных инстанций, угрожая ему общественной дубинкой. Не щадя самолюбия мужа (да и своего тоже), вы пишете в журнал «Человек и закон», жалуетесь, что Павел Никифорович «отлынивает» от исполнения супружеских обязанностей.

Конечно, не мне, постороннему человеку, судить о том, чтo надо делать и чего не делать, чтобы наладить вашу совместную жизнь. И все-таки я позволю себе один совет. Прежде всего вам надо справиться с самой собой, запастись терпением, дружелюбием, нужно желание понять мужа.

Давайте вернемся еще раз к вашим признаниям о том, как вы его «воспитывали».

— В атеистических книгах нет советов, как поступать жене с верующим муже! И ничего мне эти книги не дали. Я старалась сама, как умела, внушать ему научные истины. И старалась вытравить из его сознания неверные взгляды. Сколько у него этих Библий изорвала!

— И кулаками махали?

— А что было делать, если слова, шедшие от сердца, до него не доходили? В первое время, когда он к богу потянулся, мне было с ним очень тяжело. Я кричу-кричу, надрываюсь, а он молчит. Или становится на колени и начинает молиться. Раз не выдержала. Подошла сзади и к-а-а-к пну. А он: «Спасибо тебе, Марьюшка, за все». Очень мне обидно стало… Иногда он прятался в спальню, «на защелку запирался.

Сначала он в религиозной общине проводил часа по два-три. Дальше — больше. Домой стал заявляться поздно. Спрашиваю: «Где шлялся?» — «Во имя господа работал, Марьюшка». — «Делал что?» — «Дровишки пилил-колол, воду носил, помогал бабушке — она старенькая, слепая». Потом в молитвенном доме менял полы. Там его эксплуатировали нещадно. Как же! Туда одни немощные старики ходят, а он человек рабочий, на все руки мастер. Вот и навалились. Я ему говорю: «Тебе за работу платят? Давай деньги». А он мне: «Мы, Марьюшка, бесплатно трудимся». Не знаю, верить ему или нет.

— Как вы думаете, Мария Владимировна, почему он, отработав полный трудовой день, шел в общину и там охотно трудился? Ведь здоровье у него не ахти.

— Его там уважают — вот он и старается! Атмосфера там сердечная, доброжелательная.

— Нo будь хорошая атмосфера в вашем доме, ему, возможно, не захотелось бы уходить куда-то.

— Я этим не обязана заниматься. А вот он обязан о своем доме заботиться. И общественность не имеет права оставаться в стороне, если человек уходит к верующим. Его надо за это наказать.

Ох, Мария Владимировна, слушаю я вас и удивляюсь. Как сложилось у вас такое отношение к верующим людям. Ведь мы — одно целое, единый народ. Конституция СССР гарантирует всем свободу совести — право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается. Вы, наверное, знаете, что есть немало верующих людей, награжденных в годы Великой Отечественной войны боевыми орденами, матерей-героинь, прекрасных тружеников. Оглянитесь — как много вокруг примеров достойного, дружеского общения верующих и неверующих. Религиозные убеждения Павла Никифоровича, коль уж они у него сложились, силой, приказом изменить вряд ли удастся.

Чтобы переубедить человека, мало одного желания — нужны определенный уровень культуры, знания, такт. Вам, Мария Владимировна, надо бы серьезно заниматься атеистическим воспитанием, но, к сожалению, у вас для этого маловато знаний и понимания этого непростого дела Слово «атеизм» вы взяли напрокат — лишь для того, чтобы основательнее «прижать» мужа. А можно ли обмануть кого-то словесной игрой?

Павел Никифорович стремится увести за собой в общину детей. Разумеется, это вызывает тревогу. Но что же делаете вы? Установили в семье бранный, непочтителъный стиль обращения друг к другу. Что вы говорите дочери, когда видите среди ее школьных учебников религиозные книжки, которые дал отец? Снова только ругательства. Вы спокойно смотрите на пристрастие сына Феди к водке, вы становитесь на сторону сына, когда отец помня свое падение в молодости, делает Феде замечания.

Я уже говорил, что в подобной ситуации трудно давать советы. Но еще раз попытайтесь чуткостью и душевностью вернуть былое расположение мужа. Не принимая его взглядов, учитесь у него сдержанности, терпению. Воспитывайте в детях любовь к отцу, родному человеку. Будьте сами добрее с детьми.

С вами, Павел Никифорович, мы общались мало, но даже за это время я проникся к вам симпатией. Что и говорить, судьбе вашей не позавидуешь. Дома слова ласкового не слышите, а только одно: деньги давай «вкалывай»! Будто вы не человек, а ломовая лошадь.

Меня восхищает ваша способность переделать свой характер. Вполне ясно я увидел, что не божественная благодать, как вы меня старались уверить, а именно сила воли, ответственность перед окружающими, долг перед детьми помогли вам самостоятельно, без помощи врачей перебороть тягу к вину.

Но если, как утверждаете, вы действительно стали выше, разумнее, чище, у вас непременно должны появиться силы и желание благотворно повлиять на свою жену, свою семью. Разумеется, я говорю не о том, чтобы убеждать Марию Владимировну стать верующей. Но ведь кроме этого «больного» вопроса есть еще много такого, что связывало вас раньше и связывает, мне кажется, до сих пор. А если вам попробовать забыть хотя бы на время то плохое, что было между вами, и просто сделать Марии Владимировне что-то приятное. Когда вы в последний раз дарили своей жене цветы? Не до цветов было? А что если все-таки попробовать? Скорее всего, с первого раза ничего путного из этой затеи не получится: ясно, что Мария Владимировна ожесточилась против вас, против всех людей. А вот вторая, третья попытка подобного рода может что-то изменить, принести результаты.

После того, что я написал в письме к Марии Владимировне, то, что я скажу сейчас, может показаться странным, но все-таки: в семейном разладе есть и ваша вина. Столкнувшись с трудностями семейной жизни, вы сначала убежали от них в пьянство. Прошло время, и вы «спаслись» в баптистской общине. Для себя одного вы нашли выход. Но если решили не разрушать семью, почему делаете это столь формально, почему живете в собственном доме, как квартирант? Понимаю: ничего не хочется делать, все не впрок. В какой-то момент тот круг людей, который вы нашли в религиозной общине, заменил вам покой и тепло домашнего очага. Тем более что, судя по всему, очаг этот грел слабо. Быть может, и ваша натура — сосредоточенная, замкнутая — охотно отозвалась на благостные проповеди в собрании верующих. Видимо, вот таким образом вы навели кое-какой порядок в своей душе. Ну, а от Марии Владимировны — что ж, совсем отступились? Смотрите на нее не как на человека, когда-то вам близкого, а как на стихийное бедствие в своей жизни…

Понимаете ли вы, как больно отзывается сложившееся положение на детях?

Давайте послушаем Марину.

— Папа в моем детстве был как и положено папе: гулял со мной, баловал, проверял уроки, рассказывал что-нибудь по вечерам. Мы часто всей семьей ходили в парк, в кино. А когда папа вступил в общину, его будто подменили. Стал отмалчиваться. Это еще больше злило маму. Свои «собеседования» она проводила изо дня в день. Конечно, в повышенном тоне. Иначе она просто не умеет. Мне кажется, она делает большую ошибку, что не отпускает его от себя. Я столько раз пеняла ей на это. И с отцом пыталась поговорить, да только он все отмалчивается. По-моему, это тоже неправильно — молчать. Ведь мы же дети его, и нам обидно, что он и от нас отвернулся. Он по дому ничего не хочет делать. Братьям и сестрам во Христе помогает охотно, а маме — нет. Раньше сам, без напоминаний чинил что-нибудь в доме, а сейчас — только из-под палки…

Рассказывает Таня:

— Он хочет, чтоб я на ночь молилась, а мне это не нравится. Поэтому я довольно часто остаюсь допоздна у подружки. Нет, ее мама меня не гонит. Наверное, догадывается, почему я так засиживаюсь. В прошлом году мы с папой были на его родине. Те деньги, что мама дала мне в дорогу, я нерасчетливо потратила на мороженое и сладости. А потом мне так хотелось сходить в кино, которое крутили в деревне, но папа не дал денег. На что другое, говорит, дам, а на кино — нет… Прошу его: «Папа, у нас сегодня родительское собрание. Ты придешь?» А он отмахивается: «Я не могу участвовать в мирских делах».

Извините меня, Павел Никифорович, но я хочу вас спросить: вам же не нравится бесцеремонность Марии Владимировны? А чем лучше поступаете вы по отношению к своим детям?

Мне не хочется драматизировать ситуацию, но, если посмотреть честно, легко увидеть, что вы с детьми стали чужими.

Мария Владимировна и Павел Никифорович! Я далек от мысли, что мое обращение к вам быстро и просто изменит положение дел в семье. Я могу только надеяться, что оно станет первым толчком к большой душевной работе — и приведет вас к взаимному сближению. Пока человек жив, он может исправить ошибки, «высветлить» свои чувства. Но можете ли вы посмотреть на себя со стороны — честно и трезво? Узнаете ли себя? Найдете ли мужество узнать? «Человек человеку — зеркало»,— сказал Максим Горький. Увидев в обычном зеркале неполадки в своей внешности, мы спешим их исправить. Куда сложнее корректировать нравственные изъяны. Но все-таки и это возможно.