Чудеса бывают…

В. Кузьменков

Смеркалось. Солнце скрылось за горизонтом, и только большое, багровое зарево горело где-то далеко-далеко. Тяжелые, темные облака, как стадо буйволов, толпились над самой пропастью, куда только что скрылось солнце. С восточной стороны, откуда слышны были глухие взрывы снарядов и бомб, мерным шагом шла ночь, оскалив пасть с острыми зубами смерти. На восточном фронте шли упорные бои. Немцы забирали город за городом, отступающие советские войска сжимались в стальную пружину, чтобы потом со всей силой швырнуть противника, разбив его вдребезги о бетонные укрепления Нормандии.

Из занятой территории немцы увозили в Германию все, что можно увезти. Эшелон за эшелоном, день и ночь шли поезда на запад. Увозили молодых и старых на рабский труд, на немецкие фабрики и заводы. Отрывали от семей подростков, юношей и девушек и везли, чтобы сделать из них рабов и чтобы многие из них больше не вернулись домой.

Один такой эшелон пересекал Польшу, приближался к немецкой границе. Было совсем уже темно. Равномерно стучали колеса, сердито пыхтел паровоз, яростно выбрасывая снопы искр из своих стальных ноздрей. В этом эшелоне было несколько сот молодых парней и девушек, были и старшие люди, которые пожелали лучше ехать вместе с детьми, нежели страдать врозь. В четвертом от паровоза вагоне находилось несколько семей верующих, среди них была семья Наливайко Михаила Прохоровича: жена Наталья и двое детей — старшая Надя и сын Коля. Посреди вагона стояла чугунная печка. Возле нее сидели, кто на чем, верующие.

Много времени они проводили в молитве, пели духовные гимны, братья проповедовали Слово Божие. Только что брат Наливайко прочитал выдержку из пророка Иеремии из пятидесятой главы: «И споткнется гордыня и упадет, и никто не поднимет его, и зажгу огонь в городах его — и пожрет все вокруг него». Он объяснил прочитанное место, сравнив его с гордостью немцев, попирающих все и всех.

Ничего не предвещало радостного слушающим это толкование. Все знали, что их в Германии ожидает все, что сказал брат Наливайко. И он, как бы угадывая мысли сидящих перед ним братьев и сестер, стал утешать их.

— Дорогие братья и сестры, — держа открытую Библию в одной руке, простерши руку вперед, он убедительно говорил: — «Великие обетования мы имеем от Бога».

Потом он прочел псалом девяностый. Слушая его, верующие утешились от слов Господних. «Ибо ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих… Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его».

Не ожидая призыва к молитве, все, один за другим, склонили колени и начали громко, единодушно взывать к Богу.

Слезно молилась Надя, по ее румяным щекам светлыми струйками катились слезы. Она благодарила Бога за такие чудные обещания.

Поезд подходил к полустанку, на котором он должен был остановиться и ожидать, пока пройдет эшелон с военным снаряжением на восточный фронт.

Поезд убавлял скорость, скрипели тормоза, гулко ударялись буфера. Пройдя еще некоторое расстояние, эшелон остановился. Было уже под полночь. На дворе было темно, только кондукторы с фонарями расхаживали между составами и выкрикивали свои команды. Никому не разрешалось выходить из вагонов.

Брат Наливайко приоткрыл дверь вагона и заметил двигавшиеся вблизи три темные силуэта, которые вполголоса разговаривали между собой. Говорили они по-польски.

— Хорошая будет сегодня пожива, — сказал шедший впереди.

— Много будет убитых, большой состав, — заметил второй.

Брат Наливайко подождал, пока они поравняются с их вагоном, потом окликнул их.

— Эй, Панове, какая это станция?

— Могилевская, — ответил один из них.

— Нет, в самом деле, какая? — настаивал брат.

Поляки остановились, и тот, который был выше своих товарищей, сказал по-русски:

— Папаша, скоро ты сам убедишься в этом. Вот смотри кругом: что ты видишь? — он показал рукой на разбитые здания. — Американцы бомбят здесь поезда каждую ночь. Тысячи вагонов здесь разбиты.

— А что же вы здесь делаете? — спросил брат.

— Мы уборщики, — ответил их третий друг, молчавший до сих пор.

Поляки ушли в своем направлении, а брат Наливайко закрыл двери вагона и пошел к печке. Окинув взглядом жену и детей, он подумал: «Неужели здесь нас всех похоронят?»

Его жена заметила его взгляд, тихо спросила:

— Что ты, Миша, узнал?

— Этот полустанок американцы бомбят каждую ночь, — сказал он.

Тихо стало в вагоне. Все почувствовали себя обреченными на гибель. Послышались всхлипывания женщин, вздохи мужчин. Некоторые стали про себя молиться.

— Папа, — вдруг сказала Надя, — прочитай еще тот псалом, что ты читал сегодня.

— Прочитай, — сказала Наталья, его жена.

— Прочитай! — послышалось еще несколько голосов.

Брат Наливайко открыл Библию и при тусклом свете фитиля снова прочел утешительные слова обетовании Божиих.

— Дорогие братья и сестры! — сказал он. — Обратите внимание на эти слова: «Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его, и прославлю его». Преклоним колени и воззовем к Нему, будем благодарить Господа за эти чудные обетования.

Молились все слезно, навзрыд, просили Господа об избавлении от гибели, от бомб. Как долго они молились, никто не помнит. Только казалось, небо спустилось в этот вагон, и на лицах молящихся светилась надежда. Уже текли не слезы страха, а слезы радости. Молитва превратилась в общую хвалу Богу, пока, наконец, все слились в общий гимн: «Прими хвалу, благодаренье, Спаситель, за Твою любовь». Перестали петь, когда почувствовали толчки вагонов. Поезд снова двинулся и, набирая скорость, спешил уйти от гибельного места.

Три мародера-поляка стояли в стороне с недоумением.

— Не повезло нам сегодня, — зло выругавшись, сказал Янек Бжезинский.

— Может американские летчики напились перед Рождеством и не могли подняться, — съязвил другой.

— Цось не зрозумяло, — проговорил третий, посматривая в темное небо, надеясь, что самолеты все же появятся.

Эти поляки тоже были вывезены из Польши, и теперь они работали у немецких фермеров. После бомбежек они забирали вещи убитых, которые потом продавали.

Рассветало, когда поезд подходил к пригороду Берлина.

* * *

Война прошла. Германия оказалась под грудами развалин. Исполнилось над ней пророчество, о котором читал брат Наливайко в вагоне, когда их везли на работу в сорок третьем году. «И зажгу огонь в городах его, — и пожрет все вокруг него» (Иер. 50:32). Тысячи иностранцев собирались в лагеря для отправки на родину. Веселье и песни над лагерями французов, голландцев; везде национальные флаги, плакаты, митинги, музыка. Ликовали освобожденные рабы. Только мрачно было в лагерях подсоветских граждан. День и ночь у ворот стояла вооруженная охрана; по городам на краденых джипах беспрепятственно орудовали банды бывших заключенных.

Репатрианты, как черные хищники, выискивали между иностранцами спрятавшихся подсоветских граждан, и если находили, силой увозили в свои лагеря.

Семья брата Наливайко пережила весь ужас военного времени и теперь, вместе с другими верующими, были в польском лагере, около города Касселя.

Они ожидали выезда за океан. Верующие из Америки прислали им афидевиты. Верующие в лагере проводили свои собрания, славили Господа и благодарили за пережитые годы разрухи. Многие из посторонних приходили на их собрания я отдавались Господу. Многие рабы греха нашли освобождение во Христе. И многие из них добровольно ехали на родину, чтобы там проповедовать Слово Божие, чтобы там зажечь огонь любви Христовой в сердцах своих родных и близких.

Этот огонь загорелся и в лагерях, куда их привезли после репатриации. Страдальцы должны были отрабатывать свою вину; за то, что были вывезены немцами насильно или попали в плен на полях сражений.

В ноябре пятидесятого года семя брата Наливайко была уже в Америке. Сам брат устроился плотником. Наде был уже двадцать один год. Она в Германии окончила школу сестер милосердия и уже работала в местном госпитале. Брат ее Коля заканчивал среднюю школу. Он хотел учиться на архитектора. Мать оставалась дома, смотрела за хозяйством.

Всей семьей регулярно посещали собрания. Дети пели в хоре, брат Наливайко был избран церковью заместителем пресвитера. Церковь рада была иметь у себя эту семью.

* * *

Госпиталь, в котором Надя работала медсестрой, был оборудован новейшей техникой. Надя работала прилежно, всех любила, и ее любили все служащие. За больными она ухаживала старательно, с любовью, всегда была с ними ласкова и терпелива. Больные звали ее «наш Ангел».

В одной из палат лежал молчаливый пациент. Он выздоравливал после операции почек, много читал и о чем-то подолгу думал.

С Надей неразговорчивый пациент был очень вежлив, почтителен и на ее приветствие всегда встречал ее улыбкой.

— Как вы себя чувствуете, мистер Таузенд? — спросила его однажды Надя, проверяя температуру. — Вы быстро поправляетесь.

— Надя, почему вы всегда такая жизнерадостная, счастливая? — спросил Надю мистер Таузенд. Вы совсем не похожи на других медсестер.

— Для этого у меня есть много причин, — ответила Надя. Во-первых, я — верующая.

Мистер Таузенд с удивлением посмотрел на нее и с ноткой иронии сказал:

— Неужели в наше время молодые люди могут верить в древнего Бога?

— Очень много, — ответила Надя. Особенно после последней войны.

Мистер Таузенд некоторое время молчал, а потом спросил:

— И вы молитесь?

— Конечно!

— И вы верите, что Бог отвечает на молитвы?

— Да, — сказала Надя. — Я расскажу вам один случай из моей жизни, как Бог ответил на наши молитвы.

И Надя рассказала о случае на полустанке на границе Германии с Польшей.

— Было это как раз под Рождество, на Сочельник, в 1943 году. Мы были обречены на гибель — через тот полустанок ни один эшелон не прошел, все были разбиты. Нас было несколько верующих семей в одном вагоне и мы все молились и просили милости у Бога. Он нас услышал, и мы благополучно приехали в Германию. И сегодня я перед вами — живая свидетельница Божьего ответа на молитвы верующих.

Слушая рассказ Нади, мистер Таузенд был необыкновенно взволнован. Он лежал неподвижно и не сводил глаз с лица Нади. Надя заметила его волнение и спросила.

— Мистер Таузенд, вы почему-то очень взволнованы?

Не говоря ни слова, он взял Надину руку, крепко сжал ее, и судороги сдавили его горло. Набравшись сил, дрожащим голосом он сказал:

— Дорогая моя, ваш рассказ очень тронул мое сердце. — Он немного помолчал и, преодолевая волнение, продолжал: — Я был одним из пилотов эскадрильи, которая бомбила тот полустанок. Да, мы не пропускали ни один эшелон — таков был приказ. Но в ту ночь, когда мы уже сидели за штурвалами самолетов и ожидали последней команды, вдруг со штаба пришел приказ отменить полет. Причины указаны не были.

Надя не верила своим глазам, что перед ней лежит тот, который был удержан рукой Божией, чтобы не сбросить смертоносный груз на эшелон, в котором были дети Божии. Она от умиления плакала, не стесняясь своих слез. Потом громко сказала:

— Дорогой Господь, это чудно, это славно! Слава Тебе, слава!

Мистер Таузенд лежал бледный и взволнованный, не в силах что-нибудь сказать. Надя ушла, радуясь в душе и благодаря Бога. Придя вечером домой, она рассказала про этот случай своей семье. Папа предложил склонить колени и еще раз поблагодарить Господа за Его чудесное вмешательство. Также просили Господа, чтобы и мистер Таузенд познал Христа и доверился Ему.

Надя всегда заходила в палату к своему пациенту. Он теперь был еще спокойнее, и какой-то неуловимый оттенок света отражался в его глубоком взоре.

Через несколько дней его выписали из госпиталя. За ним приехала его жена; она тепло благодарила Надю за хороший уход за ее мужем. Он жене рассказал о происшедшем и, прощаясь, крепко пожал руку Нади, а потом сказал:

— Надя, ваш рассказ заставил меня серьезно задуматься и пересмотреть мое отношение к Богу. Я обещаю вам начать читать Библию и при первой же возможности пойти на собрание верующих.

— Господь да благословит вас, — сказала Надя.